История другого города

Ландауэр Исаак

– Как учили. Или напомнить про веру предков и единственного непогрешимого – в мужском исключительно лице. Скажите спасибо, что на костер еще не тащим, да камнями не швыряемся.

– Не прибедняйтесь: вы давно следователи да судьи, и камни те без дела у вас не лежат.

– Как удобно.

– Зачем. Вам же самим скучно: глаза выдают.

– Зато не больно. Свободно и весело.

– Рабство в исполнении мужчины компенсируется красотой и умением женщины. Ваше будет абсолютно. В ответ на то, что мы, наконец, отказались от силы как инструмента..

– Долго думали.

– Зачем. Играть надо в постели, а не до постели.

– Много ты в игре той понимаешь.

– А если понимаю. Вы хвастались, кто больше выжмет, но, научившись выжимать все, соревнуетесь, кто эффектней унизит. Обида, копившаяся тысячелетиями – пойдет на мотивацию нам, но вы-то уж больно умнее, чтобы жить будущим или прошлым. Вы же просто перевернули старую, как новая эра, убогую

систему координат: где один владеет другой, но и сам-то при этом собственность.

– Не надоело увещевать.

– Смешно, не спорю. Да ведь мы на пороге величайшей синергии свободы, надо только научиться прощать. Ревность, моногамия, ответственность, обязательства, мужественность – вам не долго удастся оперировать выдумкой, эра религии прошла. Подрастет новое поколение, для которых ваша обновленная до сказочной внешность – давайте зрить в корень, привычная данность, и магия образов – в которую вы сами уже поверили, закончится. Останется колдовать друг друга.

– Если успеет подрасти: рука уже на кнопке слива.

– Чья.

– А не все ли равно, – Зинаида улыбнулась, и не Джоконда виделась в той улыбке.

– Поздно?

– Поздно. Будет новый вид. Легко и непринужденно – с ударением на третий слог, – Остахов ходил тут три тысячи лет.

– Дебилы, – только и сказал напоследок.

На земле, где большую часть года не выйти на улицу без спецодежды, единственный способ не спиться и не сойти с ума – ходить друг к другу в гости, смеяться за общим столом над взаимными обидами да пытаться превзойти соседа в гостеприимстве. Кичиться не изворотливостью и хитростью, но гордиться умением жить всласть. Хвастаться не воровством, но предприимчивостью. Набившие оскомину истины – не воспринятые на родной земле никем. Тяжело дышать с извечным камнем за пазухой, тысячелетиями позволяя разделять и властвовать. Зачем жить рабом, хотелось штатному пропагандисту спросить умнейших из умных, да те вряд ли снизошли бы до диалога.

Очкарик чувствовал силу и догадался не знать страха: осталось найти идею, досуг или хотя бы занятие. Задача непростая, но выполнимая – в крайнем случае поправимая. Для начала следовало расчистить место действия. Всякая идея бога ошибочна уже тем, что обрекает зло на неизменное страдание, меж тем как хорошо известно, что последнее есть школа куда более эффективная, нежели счастье. Избавьте Достоевского от пережитой смертной казни, и едва ли вы прочтете после «Идиота». Взамен подарите величайшему писателю тихую, полную радостей размеренную жизнь и дайте право вас по заслугам отблагодарить – едва ли рискнет и круглый идиот. Мыслительный процесс сам по себе является реакцией на эмоции негативного порядка, и последовательно нарастающая массовая всеохватная деградация есть прежде всего следствие ожирения лишенного мотивации мозга. Сытому, обреченному на относительно – местами практически абсолютно, безопасное существование обывателю нет причин ломать голову над чем-либо, его будущность обеспечена. Теоретическое наличие пусть и удаленных на пространство обитателей рая и ада неизменно поставило бы первых в заведомо проигрышную ситуацию – исходные параметры не имеют значения при наличии вечности в условиях пусть ничтожно малого, но безусловного преимущества в динамике. А неизменный «образ и подобие» есть ни что иное, как отражение текущей данности. Вся история человечества демонстрирует, что богатым, эксплуататорам и счастливцам не удается навсегда отгородиться от бедных, зависимых и несчастных. Даже угнетаемым меньшинством те расплодятся ли, научатся, но, рано или поздно, низвергнут с пьедестала: добро ли, зло, и что после воздвигнут – значения не имеет. Расхристанная вольница грешников, пройдя все мыслимые и немыслимые муки, добравшись до увенчанных небесной радостью собратьев.. Замените «небесной» на «наследственной», вспомните семнадцатый год и представьте, что случается на порядок страшнее. Искать «кому выгодно» долго не придется: выгодно всем. Эволюция бесценна.

Есть, однако, мир, который никто не отменял. В этом мире любая сегрегация – по социальному, расовому или национальному признаку означает вырождение соответствующей ветви мнимого развития. В этом мире голубую, избранную или еще какую подчеркнуто обособленную кровь неизменно истребляют до последнего младенца: привет самонадеянным предкам. При прочих равных здесь умеющий прощать и смеяться над собой проживет радостней и дольше. Без прочих равных время здесь выдумка, и реальная продолжительность жизни отсчитывается восприятием конкретного организма, ориентирующегося на единую целесообразность. Здесь все возможно – не сейчас, так потом, и есть лишь одна не подверженная обстоятельствам ценность. Рабочий день закончился, стоило поставить многоточие и отправиться на заслуженный отдых: пропагандист прежде всего человек.

Заработная плата управления открывала возможности изрядные – его первой женщиной стала Натали, тридцатилетняя матерая гетера, представившаяся второкурсницей. Умудренный пусть теоретическим, но все же опытом, очкарик ей, конечно, не поверил –

та едва тянула на старшеклассницу. Она учила его безжалостному цинизму и такой же щедрости: кровожадная до денег, и позволившая настоять на постоянной скидке в целую треть – читая в глазах остекленелую готовность отдать все лишь за возможность посидеть рядом. Не концентрация эротических фантазий подростка – нечто, превышавшее само представления о красоте; от ее готовности послушно раздеться бедолагу поначалу мутило до вполне буквальной тошноты. Не в состоянии поверить как можно, он все-таки мог – вызвать богиню ненавязчивым жестом, и не было случая, чтобы Афродита оказалась занята. Не обошлось без оскорбления в нелепой попытке стать чем-то большим, и скорой на трагедию мудрости понимания: соблазнительно владеть божеством, но приятнее радоваться десяти, не забивая себе голову и прочее мыслями о времяпрепровождении отсутствующих. Вспоминая о том при встрече охотно горячиться безусловной востребованностью невинным на ощупь телом, девственно чистым восприятием отказываясь понять тысячелетиями полируемую модель искусственного ограничения безбрежной щедрости природы; любовь не запрет. Научиться величайшему удовольствию без хлопотной обязанности воспроизводства, чтобы самим себя оскопить: сколько незаслуженного удовольствия дало бы людям банальное умение не жить в среде надуманных призраков. Ужели плохо всякому мужчине иметь бесконечно женщин, а женщинам столько же мужчин – осталось лишь вспомнить о свободе; танцевать голым посреди осязаемого счастья вместо того, чтобы одиноко пить от выдуманного горя. Пифагор автор не только одноименной теоремы, он первый доказал шарообразную форму Земли. Считая шар наиболее красивой геометрической фигурой, а планету и вселенную воплощением красоты, разумно предположил соответствие.

– Несомненность факта рождает неопровержимость довода, – заявил утром понедельника чуть посеревший за выходные руководитель, – Начальство рассмотрела, – оговорился «после вчерашнего», – Твою докладную и есть резолюция. Записывай.

– Так точно.

– Стране нужно четырнадцать новых героев, от певцов через депутатов до хирургов. Будут создавать актуальную информационную повестку: должны быть жалкими и смешными – последовательность утверждена свыше. Успешные, но обиженные собственной нелепостью дураки на фоне которых всякий будет считать себя мудрым. Бюджет, оплата на уровне федеральном. Парочкой-другой при решительном изменении конъюнктуры придется эффектно пожертвовать, определишь и принесешь на утверждение. Чтобы тоже нелепо, но поучительно, оставив единственного – так лучше концентрация, отпрыска на попечении заигравшегося населения. «Пусть им будет стыдно», цитируя высший гуманизм, – тут начальник закашлялся, отхаркивая память об ушедшем веселье, – Наивысшего гуманиста. Вопросы?

– Национальный состав. Так полагаю, исключительно титульная нация. Пол по большей части мужской.

– Завидно соображаешь: смеяться будут все, и нашим станет обидно. По факту решим, куда двигать дальше.

– Имеем дело с семейными людьми, они покладисты.

– Именно.

– Товарищ полковник, дозволяется вопрос.

– Валяй.

– Улавливаем ли мы аудиторию. Сотни лет тут все держится на том, что всякий пытается стать первым, после бога. Затем понятие расширяется до очевидной объективности: царь, боярин, помещик и далее. В стране, где неудача ближнего – твоя удача, популярность недотепы, безусловно, метод, но к чему отрываться от ментальности..

– Продолжай.

– Не надо ничего менять. В подведомственное население заложен великий императив зависти – к соседу. Обратите внимание, например смещение проворовавшегося губернатора – казалось бы, вот кому завидовать, вызовет куда меньшую радость, чем унижение знакомого. Путем ли собственного возвышения или стечением для последнего неудачных обстоятельств. Прививая любую, пусть самую эффективную идею, вы, так или иначе, сплачиваете нижестоящих общностью восприятия, формируя вредоносное согласие. Текущая модель коммуникации для эксплуатируемого общества идеальна: каждый тянет одеяло на себя, и каждый это понимает. Нового Бланка здесь не будет: оставьте как есть и они никогда не договорятся, поскольку договориться – значит признать за кем-то хотя бы теоретическую возможность равенства. Интеллекта, жизненного опыта, смекалки, юмора – чего угодно. А затем еще, к тому же, передать кому-то право представлять интересы и действовать от твоего имени. Не в силу устоявшейся несменяемой данности – да будь она хоть трижды ненавистна, а вследствие наличия кандидатуры более достойной, чем ты сам. Это невозможно. Делайте, что хотите. Информационная эра, спасибо ей огромное, создала новый вид раба – всезнающего до богоподобности. Пусть орет о чем угодно, бастует и делает, что в голову взбредет – его никто не поддержит, ибо центр вселенной по умолчанию не может поддержать другого: нежизнеспособный парадокс. Самец обезьяны стремится к альфе, задача первостепенная – путь, на котором лишь конкуренты. Идей, могущих соперничать, не осталось, сознание на службе у физиологии. Элита сформирована, и цель ее не оболванивать массы – тут им самим нет равных.