История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века
Шрифт:
Он чихнул, ибо он находился на самом сквозняке.
«Лишь бы королева-мать не простудилась в этом чёртовом бараке Понтуаз!» — подумал Берюйе. В самом деле, смерть вдовушки могла лишить предмета его деликатную миссию и тем самым осушить источник его тайных доходов. Золотишко, весьма звонкое, да к тому же твёрдое, ещё и не подпадало под декларирование, учитывая тайный способ его получения.
Коридор был пуст, как голова сарацина. Берюйе зевнул и, чтобы немного разогнать скуку, пересёк переднюю поближе к королевской замочной скважине, ибо славный слуга не брезговал деликатесами. Наблюдать, как кувыркается королевская чета, удаётся не
Нехороший сквозняк, от которого обострялось зрение, стоил этого зрелища. Надо заметить, что Маргарита была не абы кто! Её техника и задор были по высшему классу.
Любуясь её движениями, Берюйе понял, что из всех «буйных» девушек, с которыми он сталкивался, ни одна не могла с ней сравниться! Маргарита Прованская была просто королевой! Если бы мамаша Бланка увидела её подвиги на матрасе, ей стало бы плохо! С тех пор как граф де Шампань удалился, бедняга жухла на глазах! Дурное настроение Бланки вызывало среди её свиты такое напряжение, что приходилось изощряться, чтобы не допустить какого-либо слова, которое могло её рассердить. Откуда и взялось выражение: «Ни слова королеве-матери».
Берюйе с трудом оторвал глаз от замочной скважины. Ему было хорошо. Но в конце коридора он вдруг увидел грозный силуэт Бланки Кастильской.
Преданный слуга бросился к двери королевы и постучал в ритме известной мелодии «мои короткие штаны уже совсем промокли». Послышался возглас сожаления, несколько разочарованных вздохов, а затем хлопок потайной двери.
Королева-мать подошла и посмотрела подозрительным взглядом.
— Здесь ли господин король? — спросила она.
Берюйе преклонил колено и сказал, что он даже не видел своего короля и что королева Маргарита одна в своих апартаментах.
В доказательство своих слов он слегка приоткрыл дверь, и Бланка бросила зоркий взгляд в просторную спальню, где горели поленья. При слабом освещении от огромного камина пожилая женщина заметила свою сноху, которая лежала в постели и выглядела спящей. Она пробурчала что-то нехорошее в адрес этой девицы, которая бездельничала, в то время как её ждало столько домашних дел, и с силой захлопнула дверь.
— Я буду со своим сыном в его кабинете, — сказала она, — скажите королеве, чтобы пришла к нам тотчас.
И она удалилась, шурша своим шлейфом.
Слуга послушно вошёл в спальню и приблизился к кровати. Он увидел там королеву в более чем лёгком одеянии и всю разомлевшую. Незавершённое объятие погрузило её в полуобморочное состояние, прерываемое слабыми стонами и вздохами.
— Это ты, Лулу? — выдохнула королева. — Поскорее закончи то, что ты начал, и я буду счастлива!
— Госпожа королева, — пробормотал бедный слуга, красный, как букет пионов.
Сердце его готово было выпрыгнуть.
Маргарита посмотрела на него туманным взором. Она была в таком состоянии, что не могла понять, что человек, стоявший перед ней, не был её мужем.
Она страстно протянула руки к Берюйе, и тот упал на королевскую постель. Он всё ещё не решался совершить оскорбление величества. Что-то ударило его по ляжкам. Он посмотрел: это была дубовая ветвь, которую оставил король. Один жёлудь упал с кровати.
— Ну! — взмолилась государыня.
И
Он отбросил последние сомнения.
«В конце концов, — сказал он себе, — жизнь коротка, и мы не святые!»
(По мотивам хроник Сира де Жуанвиля)
Пятый урок:
Филипп Красивый. Нельская башня. Столетняя война
На двенадцатом бокале кальвадоса Берюрье начинает чувствовать сладкую сонливость. Я думаю, что на этом можно бы и закончить лекцию по Истории. Но Берю, словно засыпающий ребёнок: как только вы перестаёте качать колыбель, он тут же начинает орать.
— Продолжай! — ворчит он. Хочу знать, что было дальше!
— Но ты же дрыхнешь, толстая личинка!
— Ничуть! Я расслабляюсь, это разные вещи! После семьи Сен-Луи что там у тебя на очереди?
— Да, да, продолжайте! — умоляет Б.Б., которую увлекает нечто другое: в данном случае смелые и настойчивые прикосновения глухого.
Глухопёр думает, что просьба адресована ему, и его клешня мародёрствует всё больше и больше. Есть же такие пакостники, которых ничем не остановишь!
— После Людовика Святого пропускаем Филиппа Третьего и переходим к Филиппу Четвёртому, Красивому!
— Почему «Красивому»? — домогается Берю коматозным голосом.
— Потому что он был красивым!
— Не из голубых?
— Отнюдь!
— Надо же!
На этот раз он засыпает по-настоящему. Я не знаю, считаете ли вы моё положение завидным, друзья мои, но моё лицо становится каменным! Рассказывать историю оф Франс трём типам, один из которых глухой, второй спит, а третья млеет… уж лучше бы я занимался подводным плаванием!
Похоже, сон Толстяка набрал обороты. Толстуха, забыв о приличиях, отвечает на звучный поцелуй своего соседа, который уже почти оправдывает своё положение соседа сверху. Я выгляжу не лучшим образом со своим Филиппом Красивым! Придется мне взять свою Историю под локоток и вывести на прогулку, ибо, если так будет продолжаться, наша Берта-с-большими-ногами кончит у меня на глазах! У неё ещё тот видок! Рядом со своим спящим мужем она, похоже, испытывает особые ощущения. Чувство опасности усиливает наслаждение, это общеизвестно. Есть такие джентльмены, которые способны оттянуться только в большом холле Дюпрентан или в главном зале Галери Шарпантье, в день вернисажа.
Я собираюсь отчалить, потому что моё присутствие здесь излишне, как вдруг происходит технический инцидент с тяжёлыми последствиями.
Локоть спящего соскользывает со стола, на который он опирался. Биг Ряшка просыпается и открывает глаза цвета незабудки-под-винным-соусом. И что же видит Толстос на гнусных берегах действительности?
Его жена, да, его собственная жена, пробует на вкус всеми своими тридцатью двумя зубами (родными и чужими) слизистую папаши Дюрандаля. Этот кошмар вырывает Берю из сна. Он выпрыгивает из своего кресла и бросается на парочку с криком в сто двадцать килогерц, от которого свернулся бы и круто замешанный майонез. Но глухой отключён и не слышит сигнала бедствия. Берю хватает его за провод слухового аппарата и поднимает. Разомлевший Дюрандаль пытается изобразить любезную улыбку. Сильный удар гасит её. От второго вылетает его вставная челюсть, и от третьего отсоединяется слуховой аппарат.