История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века
Шрифт:
— Они не могли у нас стырить Нормандию, — уверяет он с горячностью. — Потому что кальвадос умеют пить только французы!
Мы охотно принимаем утверждение Толстяка, и по настоянию Берты я вновь принимаюсь за свой прерванный курс:
— Филипп-Август был одним из самых великих монархов Средних веков. Он был маленького роста, с тёмной кожей. У него не было ни осанки, ни изящества, и он потерял один глаз в результате болезни. Но его достоинства сделали его идолом для народа.
— Ну и что же, что у него один шнифт не работал, — говорит Берю, — он же турнул англичан! — (Это у него пунктик!)
— Правление
— При Мариньяне? — отваживается Моллюск.
— Нет, при Бувине. В 1214!
— О! — восклицает мой слушатель. — Значит, он выиграл первую войну четырнадцатого года?
— В самом деле… И, кстати, знаешь, кого он побил при Бувине?
— Ты говорил, англичан?
— Не только их, ещё немцев, которые объединились с этими господами с того берега Ламанша.
— Надо же, мы о них совсем забыли, — ухмыляется Великодушный. — Им явно не везёт с четырнадцатым годом!
— О ком вы говорите? — спрашивает глухой.
— О Филиппе-Августе! — громыхает Берю.
Глухой понижает громкость своей ультразвуковой турбины.
— Всё ещё о нём?
— Если тебе это мешает, приятель, иди, настраивай свою фисгармонию! — возмущается жаждущий знаний. — Вы слышали, папаша недоволен тем, что мы задержались на Филиппе-Августе! У этого мужика менталитет социалистов-радикалов!
Берта кладёт конец ругани, щебеча обожжённым сопрано:
— А в плане… любви ваш Филипп-Август был во французских традициях, надеюсь?
Тут же Берю умолкает и слушает мои откровения.
— Он женился три раза, — сообщаю я им.
— О, всё-таки, — шепчет Берта с некоторым разочарованием.
— И, по словам некоторых историков, он не блистал в этом деле. К примеру, свою вторую жену Ингеборгу Датскую он не смог ублажить в брачную ночь.
— Может быть, от волнения? — предполагает Берю, которому не надо рассказывать про жизнь и её беды.
— Нет, всё было серьезнее: полная авария!
— Вот обидно, такой лихой король, и катил на ободах. И что он сделал? Купил пилюли дюралекс?
— Нет, он запер жену в монастыре.
— О, бедняжка! — сострадает Б.Б. — Ну как так можно?
— Почему бы и нет? — смеётся её товарищ по лежаку. — Ему же надо было что-то делать! Если ты королева — ты королева; не могла же она бегать к какому-нибудь соседу-парикмахеру.
Берта краснеет, и глаза её часто мигают.
Бугай ожесточается. Он защищает своего приятеля Филиппа-Августа, который геройски вернул Франции мюскаде и кальвадос.
— Его надо понять, — продолжает он. — С датчанкой у него, может быть, не возникало желания накрыть прибор. Да я и не думаю, что в своем монастыре она так уж скучала. Не будем забывать: монастыри бывают разные, и у неё там были все удобства, можешь мне верить! Горячая вода, центральное отопление, телик и холодильник. И даже, кто знает, когда ей надоедало исполнять соло на гитаре, может быть, какой-нибудь озорной садовник и залезал в её комнату, так сказать, на чашку чаю.
— О ком речь? — неожиданно тявкает Дюрандаль.
— О Филиппе-Августе! — ревёт Толстяк.
— Невозможно! — возмущается сосед. — Сколько можно о нём говорить?
Берю, чьи изысканные манеры не нуждаются в похвалах, вновь наливает кальвадос.
— Можешь продолжать, — говорит он одобрительно.
— С большим удовольствием, — соглашаюсь я, — потому что мы подходим к прекрасному периоду в истории Франции: Людовику Девятому!
— Что за паломник? [54]
— Паломник — это как раз то, что ему подходит, Толстяк, потому что он больше известен под именем Сен-Луи! [55]
54
Во французском разговорном языке слово «паломник» имеет еще и значение «тип», «фрукт». — Прим. пер.
55
Людовик Святой. — Прим. пер.
— Музыкант? — интересуется сведущая дама Б.Б.
Её вопрос меня озадачивает.
— Я никогда не слышал, чтобы внук Филиппа-Августа был меломаном, любезнейшая. Конечно, его качество блаженного позволяет предположить, что он играет на лютне в раю со своими календарными коллегами, но называть его музыкантом…
— Ну как же! — настаивает она, чувствуя себя ущемлённой (большей частью со стороны Дюрандаля), — мне это не приснилось: я вчера слышала по радио джазовую вещицу, которая называлась «Блюз Сен-Луи»!
— Это разные вещи, дорогая Берта! Сен-Льюис, о котором вы говорите, — это город в Соединённых Штатах…
Берю делает заявление в своем духе, защищая национальное достояние.
— По какому праву штатовцы используют наших святых, чтобы давать названия своим местам? — восстаёт он. — Мы же не даём нашим городам американские имена?
— Мы их даём не городам, а нашим привычкам, что ещё хуже, — уклоняюсь я. — Мы ходим в снэк поесть гамбургер и выпить аперитив on the rocks [56] . Это называется международным обменом, Толстяк, тут ничего не поделаешь!
56
On the rocks (амер.) — со льдом. — Прим. пер.
На этом мы возвращаемся к нашей теме.
— Он был единственный король, кого канонизировали? — волнуется мой ученик.
— Единственный.
— Этот мужик, наверное, был не из шутников!
— Ошибаешься, Толстяк, ты увидишь, при случае он умел повеселиться. Людовику Девятому было всего одиннадцать лет, когда умер его отец. Его маман, Бланка Кастильская, занималась регентством до его совершеннолетия. Мадам Бланка была положительным человеком…
Новая реплика Колосса:
— Сдохнуть можно! Когда я служил в армии, я тоже знал одну мадам Бланш: она держала вертеп в Монбризоне. Она была такой тихой женщиной, вежливой со всеми, и она заправляла своим заведением с барабанным боем!