История климата с 1000 года
Шрифт:
Потепление в Аннеси (начиная с 1840—1850 гг.) хорошо согласуется с потеплением, отмеченным на других европейских станциях, например в Копенгагене, ряд для которого опубликован Лизгардом.
Если углубиться в детали, то можно заметить, что с 1773 до 1913 г. температура в Аннеси повысилась во все месяцы года (за исключением мая, августа и сентября) и вообще погода во все сезоны стала мягче. Влияние зимы на абляцию ледников почти равно нулю. Потепления весной, летом и осенью [238б, стр. 834] было достаточно, чтобы таяние альпийских ледников ускорилось с 1850 по 1914 г. Ведь именно лето, конец весны и начало осени определяют абляцию ледников. Если именно в эти месяцы произошло потепление, даже небольшое, то абляция должна усилиться, баланс ледника — стать отрицательным, фронты льда — отступить. Это как раз то, что происходит в районе Монблана.
И для этого не требуется больших отклонений температуры. Если сравнить средние отклонения для Аннеси за 1773—1842 и за 1843—1913 гг., то обнаруживается, что разности в пользу второго периода довольно малы, 0,5—1°С (см. Приложение 6). Но этого вполне достаточно, чтобы появился дефицит в балансе ледника.
А раз так, то ледники Монблана одновременно становятся «сверхчувствительными балансомерами», или «увеличивающими зеркалами». Незначительному, но постоянному повышению температуры во второй половине XIX в. соответствовало отступание фронтов ледников.
Необходимо, однако, помнить о факторе инерции, или «гистерезиса», отступания ледников, поскольку изменения в области аккумуляции и абляции ледников не сказываются немедленно на поведении нижней части ледников, на положении их фронта. В нижней части бассейна эффект сказывается лишь через несколько лет (от двух до шести лет, как считают некоторые гляциологи) [65, I, стр. 152].
В Савойской зоне Аннеси—Шамони эта инерция особенно заметна. Действительно, температура здесь повышается длительно, в вековом масштабе, начиная с 1842—1852 гг. Однако ледники начинают отступать лишь с 1852—1863 гг. Иными словами, причину (метеорологические условия) и следствие (колебания ледников) разделяет десять лет инерции.
Разумеется, мы не можем утверждать это, ибо слишком много данных о балансе ледников за 1840—1860 гг. ускользает от нас (в особенности об абляции — основном факторе в аккумуляции снега) [184] . Мы можем лишь утверждать, что инерция существует, но мы не можем точно интерпретировать ее причины и формы.
Так или иначе, ряд Аннеси ценен как пример. По-видимому, альпийские ледники отозвались, или отреагировали, на местные колебания климата (Хэфели, впрочем, пытался показать то же самое, сравнивая очень старинные температурные ряды Базеля с режимом швейцарских ледников).
184
Ллибутри также полагает (как Хэфели, Меркантон и др.), что температура, особенно летняя, играла существенную роль в наступании и отступании ледников большой длительности в прошлом и сейчас. Он настаивает на важной роли осадков и аккумуляции снега в периоды коротких пароксизмов альпийских ледников, иапример в 1818—1820, 1860 гг. и т. д. [238б, стр. 833—836].
Межвековая фаза наступания альпийских ледников, колебание Фернау, достигает апогея в 1773—1850 гг., когда начинаются первые наблюдения за температурой. И вот средняя температура в Базеле, как и в Аннеси, в эти годы оказывается почти на 1°С ниже, чем в следующую эпоху.
И наоборот, именно с повышением температуры, начавшимся в 1843—1852 гг., через многочисленные опосредования (более частая адвекция теплого воздуха, более длительная инсоляция, уменьшение альбедо) усиливается абляция и сокращаются ледники [166; 181—183; 238б].
Каким бы ни было опосредование, корреляция между температурой и режимом ледников, установленная надежно уже в XX в., существует, следовательно, и в конце XVIII и в XIX в. В период 1770—1840 гг. эта корреляция приняла следующую конкретную форму: температура понизилась — ледники определенно более развиты.
Законно ли на основании ограниченных данных, пользуясь методом индукции, экстраполировать далее, вплоть до предшествующего периода? До первой половины XVIII в., до XVII в.? Разумеется, наблюдения за температурой в зоне Альп в эти отдаленные эпохи отсутствуют. Но несомненно также, что в XVII в. ледники имели размеры, характерные для 1770—1850 гг., и были значительно больше, чем в настоящее время. Следовательно, похоже, что и в классическую эпоху и в 1770—1840 гг. «метеорологические особенности» времен года в Альпах, или «глобальный комплекс непогоды» (Witterungscharakter), в основных чертах сходны [181—183]. И что они отличаются (нюансами) от «метеорологических особенностей», или «глобального комплекса непогоды», нашего, XX в. в Альпах и даже в Европе. В число нюансов, относящихся к активу нашей эпохи и пассиву XVII в., следовало бы, пожалуй, включить отклонение средней температуры на несколько десятых градуса (или более). Такова, по крайней мере, допустимая экстраполяция, гипотеза индуктивной работы, разрешаемая постулатом однородности: не являются ли обычно сходные следствия результатом аналогичных причин?
Кстати, для того чтобы изучать климат Европы и альпийских ледников в современную эпоху, нет необходимости обращаться к небывалым и неизвестным явлениям. Вполне достаточно использовать модели и тренды, в изобилии поставляемые рядами метеорологических данных, наиболее распространенными в прошлое. Климат XVII и XVIII вв. мало отличался от нашего, но он должен был быть похожим, как брат на брата, на климат, господствовавший в начальный период появления точных наблюдений (1770—1850 гг.). Он был чуть холоднее, чем в наши времена. Это то, что можно предполагать при современном уровне знаний.
Итак, мы имеем надежные данные, хотя и весьма предварительные, о сохранявшихся непрерывно и длительное время климатических условиях, поддерживавших, как на слабом огне, межвековую фазу (Фернау) наступания альпийских ледников. Нам известны также относящиеся к 1850—1900 гг. условия, характеризовавшиеся некоторым потеплением, положившим конец этой фазе. Таким образом, первая цель нашего исследования достигнута.
Но наше обращенное в глубь времен исследование, однако, этим не заканчивается. Колебание Фернау, как было видно, стало ощутимым в конце XVI в. Почему же оно началось? Где и при каких климатических условиях оно возникло?
В первом объяснении, ставшем классическим для историков климата, подчеркивается сравнительная суровость зим в XVI в. и противопоставляется мягкости их в XX в.
В основе объяснения лежит монументальная работа Истона (1928 г.) — голландца по происхождению, превосходного и добросовестного исследователя. Истон компилирует, собирает, сопоставляет, критикует, публикует (со ссылками на источники) тексты о характере зим начиная со средних веков и до периода точных наблюдений. Многочисленность качественных сведений, их разнообразие и согласованность, сравнение с количественными данными позволяют Истону классифицировать зимы на 10 категорий: очень мягкая; мягкая; умеренная; нормальная, но ближе к умеренной; нормальная; нормальная, но ближе к холодной; холодная; суровая; очень суровая; выдающаяся по суровости.
Истон — исследователь в некотором роде «фиксирующего» направления: он работает без предвзятой идеи, без предварительных предположений. Он совершенно игнорирует данные о поведении ледников. Он не делает никаких особых выводов из своих утомительных исследований. Он ограничивается тем, что публикует в конце книги длинный перечень ежегодных индексов суровости зим [105].
Изучение этого сырого материала может натолкнуть историка на некоторые размышления. Так, Шерхаг в 1939 г. и Вагнер в 1940 г. вернулись к ряду Истона, представили его индексы в виде графиков и на основе этих графиков пришли к выводу, что с 1550 г. началось вековое похолодание зим [385].