История, которая меняет
Шрифт:
Открыв двери и войдя в светлое, но слишком душное помещение Ричарда охватило чувство раздражения. Говорить - это не мое. Вместо меня отлично говорят факты и доказательства, но выступать самому с речью, да еще перед несколькими отделами, это было слишком.
– Всем доброе утро. Как вы уже наверняка знаете, вчера произошло задержание, которое повлекло за собой ночные трагические события, в которых был ранен сотрудник полиции Эстер Вагнер. Главное связующее звено между работой финансового и убойного отделов является Стефан Майерс. К сожалению, до сих пор о судьбе подозреваемого ничего не известно. Джим, я попрошу, чтобы твои ребята в первую очередь занялись банковскими счетами как мистера Майерса, так и Мистера Уотенберга. Мне надо чтобы вы отследили абсолютно все транзакции, которые были пропущены за последний год. В связи с тем, что главный фигурант является гражданином Соединенных Штатов Америки, мы известили наших коллег из США о произошедшем и в течении нескольких суток к нам должны прибыть несколько агентов. Как только у меня будут их имена, я сразу же сообщу вам. Я надеюсь, что мы будем работать быстро и слаженно. Уверен, никаких недоразумений и сокрытий найденной информации не будет. Опять же хочу напомнить, что в первую очередь Майерс проходит по делу об убийстве, остальное отходит на второй план. Ричард замолчал и медленно обвел глазами всех присутствующих. Он подумал: «Нет, про Мимозу я Вам сейчас ничего не скажу».
– А теперь, прежде чем вы начнете задавать мне свои вопросы, я добавлю несколько слов. На нас сегодня наехали, мать вашу, и наехали очень серьезно. Поэтому можете забыть все, что я говорил ранее и слушать, слушать, слушать! Война она такая, без крови не бывает. Прошу запомнить перед тем как ввязываться в драку. Я никому не позволю издеваться над моими людьми. Между нами говоря, мне наплевать на мистера Майерса и все его махинации. Но мне не наплевать, что в этом деле есть ниточки, которые тянуться в сторону темной стороны Рио. Я не прошу, я требую, черт возьми, чтобы уже к вечеру передо мной лежала карта, а на ней было отмечено, то самое место, где находится Стефан Майерс живой или мертвый. В не зависимости от его состояния мы должны взять его первыми. В конце концов, кто здесь волки? Кто доминанта? Я вас спрашиваю! Если нам бросили вызов, то мы его не просто примем, мы разорвем всех тех, кто посмел это сделать. И Джим, не путайтесь у нас под ногами, может случайно зацепить.
– С этими словами Ричард расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и быстрыми шагами покинул конференц зал.
21
Кто более уверен в себе? Тот, кто никогда ничего не имел или тот, кто все потерял? Странное ощущение: ночной свежий, но теплый воздух, с едва уловимым запахом уличной еды. Редкие крики быстро гаснущим эхом блуждают в этом загадочном лабиринте. Частые, приятные голоса, глухие, звонкие, мужские, женские, как молодые, так и по старше, доносятся из разных уголков . Странно, но шум совершенно не мешает. Хочется не только слушать, но еще и представлять себя определенной частью всего этого упорядоченного хаоса. Несколько часов как ночь обрела власть над тьмой и словно дуновением запустила черное таинство внутрь фавел. Люди не сопротивлялись, и не потому, что это бесполезно, а наоборот слишком желанно. Уже около часа я стоял у окна и наблюдал за чудом освобождения от дневной суеты. Несколькими ярусами ниже по склону пара строений, соединенных одной крышей образовывали своеобразную танцевальную площадку. Яркое освещение создавало иллюзию театрального представления. Несколько десятков парней и девушек не просто танцевали. Они парили в зажигательных латиноамериканских ритмах, как будто говоря: «У тьмы есть власть над светом, но нет над огнем в наших сердцах». Мои мысли были одновременно здесь и где-то очень далеко. Там, где у жизни нет прав, а смерть может открыть свое лицо. Я был вместе с Марком. Одним единственным другом во всем Мире. В моем Мире. Странное ощущение нереальности произошедшего. Хотелось просто найти телефон и позвонить ему. Он возьмет трубку, и мы обменяемся приветствиями. Но так не будет. Будет другое. Длинные гудки, как пунктуация разделяющая пространство мертвых и живых. Плакать не стыдно, как не стыдно любить или верить. Я смотрел на танцующих людей блестящими пишущими немые письма глазами. Память - это всего лишь отрывки историй. Иногда они значат намного больше, чем может показаться на первый взгляд. Именно память делает нас теми, кто мы есть. С помощью нее мы можем поддавать анализу настоящее, будущее, прошлое. Опровергать, подтверждать и сомневаться. Перелистывая страницы самой значимой книги, написанной самой жизнью, мы раз за разом обращаемся к любимым моментам. Изредка открываем сейф дорогих сердцу мгновений и слишком небрежно отмахиваемся от того, что на первый взгляд делает нас слабее. Но это неправда. Каждая секунда, которая была пройдена и превращена в некоторое подобие параллельной, правильной жизни, в которой мы могли бы поступить иначе, чуть лучше, отважней, заботливей, умнее есть неотъемлемой частью нас самих, в независимости от наших мечтаний и сожалений. Нам с этим жить, и нам выбирать, сколько всего мы будем прятать от самих себя. Всегда нужно помнить, что играя с собственным разумом вы обрекаете себя быть разоблаченным еще до того момента как успели придумать правила.
22
Как только ночь поглотила Рио и дала разрешение многочисленным фонарям, лампочкам, неоновым лентам, ярким рекламам и прочим светящимся штукам превратить город в своеобразную гирлянду Ричард решил, что пора наведаться туда, где по его мнению могли быть следы ведущие если и не к самому Майерсу, то однозначно в сторону его дела.
– Ричард, ты знаешь, почему эти фавелы назвали «Вилла Мимоза»?.
– Мне все равно, почему фавелы называют разными красивыми названиями. Вероятно, таким образом, жители этого места пытаются хотя бы названием украсить свою часть этого мира.
– Ничего ты не знаешь. И как это ты умудрился столько лет бродить по Рио с совершенно неправильным представлением по поводу самого значимого явления во всей Бразилии. Вот, это я и имею в виду. К проблеме, если ты считаешь ее таковой, надо подходить со знанием дела, иначе ничего путного не выйдет. Цветок Мимоза, имеет несколько видов, а точнее подвидов. Многие думают, что это связанно с яркими частыми цветами, которыми это растение усеяно во время цветения. Но они ошибаются. Точно тебе говорю, все до единого. Я немного почитал и выяснил, есть такая разновидность, ее называют «Мимоза стыдливая». Угадай почему. Ну, давай уже. Если не имеешь своей, то прояви хоть немного уважения к моей любознательности.
– Я слушаю.
– Когда прикасаешься к лепесткам, то они чудесным образом, оживают и складываются.
– Ну и к чему ты это ведешь. Я могу тебе гарантировать, что такие понятия как «стыд», «совесть» и прочие моральные качества ты там не найдешь.
– А я и не говорю, что они там присутствуют. Все дело в том, что люди специально подчеркивают то, чего им не хватает. Возможно, это своеобразный клич о помощи, возможно, наоборот бравада.
– Сайлен, перестань нести чепуху. Мы почти приехали. Значками во всех подряд не тыкать, стволами тем более. И веди себя прилично, хоть у тебя и нет жены, а за одно и обязательств, но что-то мне подсказывает, что когда-то придет время, и ты захочешь это исправить.
Сайлен закрыл глаза, поднял руки и уперся ими в мягкую обивку крыши автомобиля.
– Рич, когда это ты успел стать таким моралистом.
– Тогда, когда моя жизнь стала принадлежать двум любимым мною людям.
Скептически хмыкнув, Сайлен неуклюже вылез из машины.
Фавела «Мимоза», стоящая на коленях женщина, сыгравшая в жизнь, но проигравшая, что-то тихо шепчет, не обращая внимание ни на кого вокруг. Ее кисти, украшенные длинными законченными, словно произведение искусства, пальцами, нежно обхватывают изредка содрогающиеся плечи. Темноволосая богиня таинства любви и одновременно проклятая ведьма прелюбодеяния. Она без притворства и лжи дает каждому не только желанное, но и заслуженное. Опыт превращения из бабочки в нечто мерзкое, недостойное внимания, но вечно его привлекающее, говорил сам за себя. Жизнь взимает плату вне зависимости от нашего желания, но точно соразмерно нашей глупости. Вот она истинная «Вилла Мимоза». Белоснежная пыль, ковром дурмана покрывающая мечты тех, кто станет прахом.
– Рич, сколько нам еще топать. И как вообще тебе удалось добиться аудиенции с самой верхушкой данной общины?
– Мне и не удалось. Мой информатор пообещал меня привести к ним, а остальное мы сделаем сами. Мне кажется, что никто не будет против разговора. Тем более, что по факту, мы ничего не имеем против этих парней. В конце концов, все мы люди.
Уже около получаса две мужские тени скользили вдоль узких, иногда даже слишком, улочек, и с регулярностью часовых механизмов отвечали скупым отказом от поступающих со всех сторон лишенных скромности предложений.
– Как так выходит, что в нашей стране проституция разрешена, но публичные дома, которые можно было-бы спокойно проверять, запрещены. Тебе не кажется что здесь попахивает абсурдом?
– Ни в коем случае, я этот запах называю финансовой заинтересованностью и ни чем более. Может я и не отличаюсь такой склонностью к дедукции как ты, Сайлен, но происходящее понятно даже мне. Чтобы сделать деньги на пороке необходимо этот самый порок возвести в культ, так как с культом бороться финансово не рентабельно. Вот мы и имеем, несколько принятых антисоциальных законов, которые с одной стороны, выступают на страже порядка и заботы о морали, а с другой стороны, сами по себе проецируют вот такие, свободные от налогообложения, места. Здесь именно картель «Добрый Христианин» выступает в роли сборщика налогов, только собирает он их не для государства в целом, а лишь для некоторых политиков в частности. Но я давно для себя решил, что это не мое дело, так как система она слишком многогранна, а грани эти остры.
Сайлен внимательно посмотрел на своего напарника.
– Дружище, так ты еще и философ.
– Скорее практик, которому своя шкура еще в самую пору. Стой!
– Ричард придержал Сайлена от дальнейшего движения.
– Нам сюда.
– Ричард кивнул головой в сторону темного дверного проема.
Сайлен подняв голову, скользнул взглядом по задернутым плотной тканью окнам.
– Ты уверен? Я что-то сомневаюсь, что это хорошая идея. Кстати, ты не поверишь, я впервые зашел настолько далеко в этот квартал.
Ричард усмехнувшись, спросил:
– А как далеко ты заходил?
– По краешку, по краешку.
Невысокое двухэтажное здание совершенно ни чем не отличалось от двух десятков подобных домов, расположенных вдоль всей улицы. Такое же грязное, обшарпанное, лишенное прочных перекрытий, как и надежды на хоть какой-нибудь ремонт. В данном месте вообще своеобразно реагировали на рухнувшие здания. Если такое событие происходило, то сразу же находились несколько десятков желающих разобрать завал, а заодно и прихватить любую чего-нибудь да стоящую вещь.