История одного филина
Шрифт:
Самочки все еще не решались стронуться с места и выбрались из своего укрытия лишь тогда, когда их братец заглотил и второго воробья — все так же неспешно, не меняя серьезной мины, но, что называется, со всеми потрохами. В результате самец управился с тремя воробьями, в то время как самкам досталось лишь по одному.
После еды все трое принялись чистить перья, потому что и сами птенцы успокоились, и окрестные звуки и шумы сделались более привычными.
Солнце уже склонялось за хижину, и внутри камышовой пещеры стало пасмурно и уютно, почти как в их родном гнезде. Да и человек теперь казался
Птенцы переваривали пищу; самец восседал на камне, а самочки пристроились на бревне, поближе к камышовой стенке. И человека, когда он пришел вновь, они встретили уже с меньшим страхом, но все же нахохлились, распушили перья, зашипели и защелкали клювами. Но все это теперь выражало не столько страх, сколько предупреждение: подойдешь ближе — и мы убежим либо нападем на тебя.
Но человек не торопил события. Он остановился у дверцы хижины и улыбнулся.
— Ну, видите! Никто вам тут не делает зла! Говорил ведь я вам, что воробьев в деревне хватает, да и ягнята, как их ни береги, подыхают.
И человек положил на землю новую партию воробьев.
Филины молча уставились на добычу.
— А когда освоитесь на новом месте, пойдем с вами охотиться. Вот увидите, заживем на славу!
Голос человека звучал мягко, ласкающе, и все окрест казалось таким же тихим, спокойным.
Филины тоже поуспокоились, они смотрели прямо вперед, хотя, по всей вероятности, думали о еде, к которой можно будет подобраться лишь только, когда человек уйдет.
— Вот вам шесть воробьев, — по-прежнему ровно заговорил человек и размеренными движениями разложил воробьев на три кучки, на расстоянии метра друг от друга. — Вот так! — сказал он. — По две штуки на нос, чтобы вам не ссориться.
Филины неотрывно следили за каждым движением человека, но в их внимании крылось все меньше слепого страха.
— Теперь убедились, не съем я вас. Правда, что греха таить, живете вы не на вольной воле, но ничего, постепенно привыкните.
Заслыша тихую речь хозяина, забежала в сад и большая овчарка. Она приветствовала хозяина радостным вилянием хвоста, что очень взбудоражило филинов.
Обе самочки соскочили на землю и зашипели, а самец, хоть и остался сидеть на камне, зато воинственно распростер крылья, зашипел на собаку и защелкал клювом.
— Видишь, Мацко, — улыбнулся человек, — сейчас они в каждом видят врага. Но после подружатся и с тобой.
— Подойди только поближе, выцарапаю тебе глаза, — шипел самец.
— Полно вам, полно, — примирительно вилял хвостом Мацко, — чего уж так сердиться!
— И Мацко вы тоже узнаете поближе, — спокойно говорил человек. — Мацко — славный парень, никого никогда не обидит, вот только не жалует он финансового инспектора, жандарма да трубочиста.
Мацко одобрительно вилял хвостом, соглашаясь со словами хозяина: мол, что поделаешь, и правда, не выношу я мундиров; а того, вывалянного с головы до пят в саже, просто на дух не принимаю…
— Ну, пошли Мацко, они еще очень дикие, не освоились, но ничего, мы их приручим.
И хозяин с собакой повернули к калитке, а филины, взъерошив перья, злобно шипели и шипели им вслед.
Но как только птенцы остались одни, они снова, сжавшись в комок, что у филинов
— Еда! — была первая их мысль, и теперь уже они все трое следили друг за другом, в то же время не упуская из поля зрения все еще чужие им камышовые стены и затянутую проволокой дверцу.
На этот раз самой смелой оказалась одна из самочек: схватив ближайшего воробья, она принялась заглатывать его. Ее примеру последовал самец, а потом и другая самочка, каждый занялся своей добычей, предусмотрительно разложенной человеком порознь. Однако теперь филины поглощали добычу не столь жадно, как в первый раз, они ели воробьев медленно и сосредоточенно, хотя и по-прежнему целиком: с перьями и костями.
— Пища приходит от человека, — теперь они это знали и с последними воробьями уже не спешили: сначала все трое наполовину ощипали добычу, потому что переварить перья нельзя, но какое-то их количество необходимо филинам для нормального пищеварения. Филины и совы отрыгивают перья потом маленькими комочками-погадками, но и это неотъемлемая часть процесса пищеварения.
Эта их особенность спасла жизнь многим совам, так как натуралистам не было необходимости подстреливать их, чтобы по содержимому желудка установить, чем, собственно, питаются совы. По непереваренным остаткам перьев, костей и жесткокрылых удалось установить, что совы — птицы очень полезные… чего о филинах, пожалуй, не скажешь.
Но птенцы этого, конечно, не знают. Не знают они и вообще, что такое польза и что такое вред, ведь эти понятия установил человек, положа в основу свои собственные интересы — свою пользу и свой вред. И потому племя филинов, не защищаемое человеком, вымирает.
Но птенцы и того не знают. Они живут данным мгновением, которое сейчас для них вполне сносно. Они насытились и теперь сосредоточенно переваривают пищу, самец сидя на камне, самки — на бревне; и можно подумать, что они дремлют, ничего не видя и не слыша, в то время как в действительности ничто не ускользает от их внимания.
Филины видят все, что только можно увидеть из хижины, и слышат все, что вообще может быть услышано. Видят сад с участком, засаженным хреном, и угол птичника, отделенного от сада забором.
Видят они высокие старые деревья на внутреннем дворе и дом, из трубы которого идет дым, но во всем этом нет для филинов ничего необычного: дома они из пещеры не раз видели дымовые трубы дальней деревни. За домом высится колокольня, но она интересует филинов лишь потому, что на кресте ее недавно сидела и каркала ворона, в точности похожая на тех ворон, что приносили в пещеру родители, только тогда они уже не каркали. А мясо ворон гораздо лучше, чем воробьев, потому что его больше.
И еще, конечно, филины видят внутренность хижины: большой камень, — он хорош тем, что на него можно вскарабкаться и сидеть, поглядывая сверху; бревно, на котором сейчас дремлют самочки; толстый, серый ствол яблони и две узловатые ветви, протянувшиеся через всю камышовую хижину и придающие ей особый уют. Заметили птенцы и небольшое цементное корытце, из которого можно было и пить, и даже купаться в нем, и в углу нечто вроде пещерки, сложенной из камня, но в ней мог бы поместиться только один из них.