История одного невроза
Шрифт:
Марина. Нет.
Игорь. Ну да... Мне нечего про него рассказывать - я его не знаю и никогда не видел. От него у меня только ненужная приставка после имени. В детстве я почему-то никогда не задавал всех этих вопросов - "Мама, где мой папа?", стыдно как-то, что ли, было спрашивать... да и не очень интересно. До семнадцати лет был уверен, что мне на этого человека, так называемого отца, просто наплевать. Но потом произошло кое-что... Пустяк - но ты ведь знаешь, у меня талант делать из любого насекомого слона. Когда поступал в институт, надо было заполнить документы, написать фамилии, имена и отчества отца и матери. Конечно, мне не пришло в голову в отцовской графе поставить прочерк, как я сделал бы сейчас. Мне дали бумажку, и её нужно было заполнить. Но проблема была в том, что я не помнил, какое
Естественно, спрашивать никто ни о чём не стал. Но я понял, что всё-таки ненавижу этого "отца". И осознались все подленькие мыслишки, которые, наверно, неосознанно всплывали и прежде - вот, не захотел он меня знать, а я возьму и стану знаменитым и великим - пожалеет... Это именно подлые мыслишки, унизительные.
Зачем я тебе всё это говорю? Не только потому, что напился. Теперь ты понимаешь - моя жизнь с рождения была... вопреки. Чуть ли не назло. Так не удивляйся, что мне нужны все эти странные доказательства собственного существования. Книги... изданные книги. Глупые доказательства... Может, их в скором времени и читать-то будут только те, кто сами пишут. Кажется, всё же есть на свете то, во что я верю почти по-настоящему. Книги пишут сумасшедшие для сумасшедших.
Марина. Я часто замечаю, Игорь, с людьми, которые не читают, мне скучно... Не оттого, что кроме литературы не о чем говорить. Просто так уж совпадает - у меня с ними нет общих интересов. Я люблю книги, но... (качает головой) не так, как ты.
Игорь (с усмешкой). Нет, у меня это не любовь... Это у нормальных людей - любовь. А я болен. Я аллергик, у меня аллергия на слюну книжного червя. Мне было двенадцать лет, когда это существо меня укусило... Я говорил тебе, что до двенадцати лет совсем мало читал? По необходимости, по школьной программе, из-под палки? Но потом что-то произошло... Меня укусил книжный червь. Я стал читать, и передо мной открылись все эти миры, и я понял, что могу сочинять сам. Если бы я был здоров... О, если бы я только был здоров - со временем это сделало бы меня счастливее. Принесло большую полноту самореализации, или как там... Работа, семья - и вот, ещё творчество, любимое дело. И, может, я придумал бы, как с выгодой использовать эту способность. Но я оказался аллергиком с очень слабым иммунитетом. Возможно, из-за того что в школе был одиночкой. Отношения с одноклассниками не складывались, поэтому придуманные миры и стали удобнее реального. В общем, у меня наступил анафилактический шок, из которого не выйти никогда. Это так называемое "творчество" сделалось единственным, к чему я способен. Соображения пользы мне безразличны, зато желание говорить то, что хочу сказать, заменило мне всё. И вот, вместо приятного дополнения к невеликому, но прочному благополучию самодостаточного человека - получай сверхценную идею. Зависимость... Да, настоящую наркозависимость, только без всех этих физиологических последствий. Но психологические ничуть не слабее. Иллюзии стали реальнее реальности. Вот почему за всю жизнь я не принял ни одного решения. Да вообще никогда не жил здесь. Только там... (Прикрывает глаза). Слова. Мир, состоящий из слов... Но рассказчики, которых никто не слушает, превращаются в сумасшедших. Это закон. (Снова хватается за ворот футболки). Господи, ну почему так душно! Невыносимо!
Выбегает из кухни. Марина с минуту сидит, глядя перед собой. Потом встаёт и идёт в спальню. В кухне свет гаснет и зажигается в спальне, куда перемещается действие.
Игорь сидит на полу возле кровати, обхватив колени руками. Входит Марина, садится рядом с ним. Он не смотрит на неё, но на его губах появляется улыбка.
Знаешь, что это такое? Сепсис. Когда нерождённый ребёнок гибнет в теле женщины, начинается сепсис. Видимо, так же и неизданные книги убивают своего автора. Мы с тобой оба не можем родить...
У
Прости, я сделал тебе больно. Единственное оправдание - точно так же больно сделал и себе... Плохое оправдание. А у тебя бывало когда-нибудь так... что больно смотреть на самые обыкновенные предметы? Больно и жалко?
Марина (её лицо как бы оттаивает, взгляд становится мягче). На что-то, что вызывает жалость?
Игорь. Нет, на что-то, что никакой жалости вызывать не должно, в том всё и дело. Помнишь этих торговцев, которые продают кулинарные книги и всякие потрясающе ненужные штуки наподобие надувных ваз и чудо-овощерезок? Помнишь, как они недавно приходили к нам в редакцию?
Марина. Помню.
Игорь. Они принесли настольную лампу в виде лошади. Неуклюжая такая пластмассовая лошадь. И вот, всю неделю, что она там у нас простояла, мне было невыносимо жалко и больно на неё смотреть. На дурацкий кусок пластмассы! Я даже чуть было её не купил. Ну куда это годится?
Марина (обнимает Игоря за плечи). Ты напишешь детскую книгу. Нужный сюжет вот-вот придёт к тебе.
Игорь (мечтательно, почти сонно улыбается). Да... У меня даже есть уже начало. "В мире, где не должно быть ни дня, ни ночи, ни вечера или утра, потому что самого этого мира не должно быть, солнце клонилось к горизонту". В начале, в самом первом предложении, должно быть что-то необычное, правда? Вот только сюжет... но будет и сюжет. Да основа-то уже и есть. Школа... Необычная школа, где дети... учат не формулы и не даты. Где они учатся быть людьми.
Марина. По-моему, неплохо.
Игорь. Это важно... Ведь в обычных школах нас пытаются сделать такими... бесформенными, как амёбы. Асфальтовый каток изо дня в день проезжает по тебе, а ты изо всех сил стараешься сохранить человеческую форму. Проклятая бесконечная борьба, жизнь по Дарвину. Но настоящая жизнь - это не борьба за выживание, правда?
Марина (к залу). Я тоже верю в это - то есть, хочу верить, но не умею. Прямо как он. Мы с ним похожи, хотя он и утверждает, что нет. Тоже близнецы, и даже не зеркальные, без всяких отличий. (Игорю). Ты напишешь эту книгу и издашь.
Игорь. Да... И после мы уедем отсюда. Разорим наши накопления, какие есть, и поедем путешествовать... Сейчас никак нельзя. Ничего нельзя до тех пор, пока не издана ни одна книга. Но потом... всё изменится. И мы много всего сделаем. Много всего увидим. А ещё, когда издам книгу, я куплю себе меч-боккэн, и буду упражняться на тренировках. Я давно так решил. Обязательно - но только после... И тебе куплю, что захочешь. И ещё куплю футболку... знаешь, такие футболки с картинками 3D, с портретами разных зверей... Я бы взял со львом.
Марина. И пошёл бы в этой футболке защищать права животных?
Игорь. Почему нет? У человека, который издал книгу, больше шансов быть услышанным... Больше шансов, чем если я сейчас начну кричать: "Относитесь и к животным, и друг к другу по-человечески"!
Марина. Судьба кошек и собак мало кого интересует. Поэтому твои книги и не печатают.
Игорь. У меня всего один такой рассказ... В основном я пишу о людях. О вещах, которые кажутся мне важными для людей... Но на деле, наверное, это не более интересно, чем судьба кошек и собак. А задумка с детской книгой - очередная волнистая химера.
Марина (к залу). Волнистая химера - это наше с ним выражение. Оно означает что-то неосуществимое и небывалое. Химера - несуществующий зверь, а уж такая, о которой никто никогда не слышал, волнистая, вроде попугая - и подавно.
Игорь. Хорошо знаменитостям рассуждать, как портит людей успех. А эти теории...
Марина. Какие теории?
Игорь. Ну, знаешь, когда говорят, что наша жизнь зависит только от нас, от наших мыслей, поставь себе цель, сосредоточься на ней - и обязательно её достигнешь. Ну вот... у тех, кто придумывает такие теории, есть отличная защита от любой критики. Если ты всё-таки ничего не достиг - значит, плохо сосредоточился. Сконцентрировал мало... (растягивает слова) пси-хо-ло-ги-чес-кой эне-эргии... Одним словом, сам виноват. А теория безупречна. Я устал...