История одной кошки
Шрифт:
Прошло еще несколько часов. Лужи стали глубже, превратились в небольшие ручейки. Они бежали у наших ног, унося танцующие в водоворотах листья к дренажным канавам. Меня мутило в такт движениям толпы, ее тревожным кругам. Внутри росло чувство чего-то неправильного, непоправимого. Прошло несколько часов с тех пор, как я съела утром пару тостов и горстку хлопьев. Кто-то сунул мне в руку бумажный стаканчик с горячим кофе. Мой желудок восстал от одной мысли о кофе, поэтому я осторожно поставила стаканчик на асфальт.
Ничто не указывало на то, что в нашем здании будут проводиться
От продолжительного стояния затекли ноги. Я вяло поворачивала зонт в том направлении, откуда дул ветер. И все равно промокла до нитки. Я попыталась одной рукой заново застегнуть свою кривобокую рубашку, но она стала сидеть еще более криво. Сумочка оттянула мне правое плечо, поэтому я перевесила ее на левое. Вдруг пришло в голову, что я уже давно опоздала в магазин, и Ноэль будет волноваться обо мне. Но мысль тут же исчезла. Время от времени я считала, сколько человек в толпе имеют светлые волосы, сколько — рыжие, сколько — каштановые. Это просто, когда видишь макушки людей. Я оставалась в толпе, поэтому слышала все, что происходит, и приглядывала за Лаурой, которая стояла с мистером Мандельбаумом на противоположной стороне улицы.
Моя дочь не отходила от старика. Он сидел на перевернутом оранжевом ящике, и Лаура держала свой зонт над его головой, чтобы он не промок. Несколько часов она оберегала его — самая высокая женщина в толпе, не считая меня. Гладкая бледная рука Лауры на черной пластмассовой ручке зонта. Мистер Мандельбаум сжимал в руках полиэтиленовый пакет. Время от времени к ним подходила Мария-Елена. Я думаю, она пыталась убедить Лауру куда-то с ней пойти. Я видела это по ее жестикуляции. Но Лаура печально улыбалась и отрицательно качала головой, кивая на мистера Мандельбаума. Мария-Елена вновь исчезала в толпе.
Я нависла над заграждениями, со всех сторон подпираемая толпой. Жильцы из нашего дома продолжали подходить к желтой ленте, по другую сторону которой стояла полиция. Они умоляли, злились, спорили, рыдали. Те, кто не говорил по-английски или говорил плохо, привлекали в качестве переводчиков своих детей. Я тоже попыталась договориться с полицией. Напряжение обернулось болью в груди, но я заставила себя успокоиться. Годы работы за прилавком научили меня разговаривать с людьми спокойно, улыбаясь неразумным. У меня дочь, говорила я им. Ей нужна одежда. Нужны учебники. Целый день в дом входили и абсолютно невредимыми выходили люди. Если бы мне дали пару минут, всего пару минут…
— Мы вас впустим, — снова и снова повторяли полицейские. — Как только дом признают безопасным, мы тут же вас впустим. Не о чем волноваться.
Приблизительно каждые полчаса я провожала сквозь толпу к заграждениям мистера Мандельбаума. Я забирала его из-под опеки Лауры, как будто мы были родителями, передающими ребенка на попечение друг друга. Одной рукой я держала над его головой зонт, а другой обнимала его, чтобы никто не толкнул старика. Нельзя было допустить, чтобы он поскользнулся и упал. Мне приходилось напоминать себе не спешить, приноравливая свои длинные шаги к его шаркающей походке.
Весь облик мистера Мандельбаума молил непреклонных полицейских по ту сторону заграждения. Но они даже взглядом не удосуживались ему ответить.
— Прошу вас, —
Не один раз я пыталась вступиться за мистера Мандельбаума. Ходила вдоль заграждений, вглядывалась в незнакомые лица, пытаясь найти тех полицейских, с которыми еще не разговаривала.
— Он же старик, — говорила я. — Он принимает лекарства, ему необходимо их забрать.
Ничего. Никто не отвечал.
— Послушайте, — молила я, понижая голос до конфиденциального шепота. Как будто мы были союзниками, партнерами одной стороны в переговорах. — Жена этого человека умерла. Он прожил с ней пятьдесят лет. Эта кошка для него все. Просто позвольте ему забрать кошку. Она тоже живое существо. — Я часто повторяла эти слова, как будто они были волшебными. Неопровержимый аргумент. Живое существо. — Неужели никто не может вынести ему кошку? Я могла бы дать ключи. Я же вижу, что в дом постоянно входят люди…
Наконец один из полицейских закатил глаза.
— Дамочка, — раздраженно бросил он, — у нас есть дела поважнее, чем беспокойство о кошке какого-то старика.
Толпа продолжала увеличиваться. С течением времени в ней росло напряжение — члены городского совета, друзья, родственники, жители близлежащих многоквартирных домов пополнили наши ряды. Нас было уже человек двести, и по Стэнтон-стрит не могли проехать машины. В толпе началась давка. Шепот перерос в крики. Люди стали скандировать. Кто ими дирижировал? Как люди знали, что и когда кричать? «Дайте нам пятнадцать минут!» — как один взревела толпа, вздымая вверх кулаки. «Мистер Мориарти, прекратите этот балаган!» — это было обращением к заместителю начальника МЧС Джону Мориарти, который в тот день выехал сюда.
Я пыталась заставить Лауру уйти. В нескольких кварталах от нашего дома Красный крест организовал центр помощи — я хотела отослать ее туда.
— Нет, — ответила мне дочь. Одну руку она положила мистеру Мандельбауму на плечо. — Мы никуда не уйдем, пока не убедимся, что Хани в безопасности.
— Лаура…
— Нет! — в ее голосе звучали истеричные нотки. — Я никуда не пойду! Ты меня не заставишь!
«Ты меня не заставишь». Детский аргумент. Но мы с Лаурой никогда не спорили. Мы же с ней как два пальчика на одной руке.
В конечном итоге кто-то подошел ко мне с ходатайством. Кто-то с письменным показанием. Я подписала оба документа. Мне сказали, что документы готовятся и заверяются нотариусом в близлежащей средней школе. Нашли судью, который согласился, чтобы документы принесли ему на дом в субботу. Впервые за девять часов с той минуты, как всех эвакуировали из здания, я позволила себе почувствовать надежду.
Неожиданно рядом со мной оказалась Лаура. За руку она держала мистера Мандельбаума. Что она делает здесь, рядом с заграждением? Мне казалось… да я была уверена, что мы обе понимаем условия нашей негласной договоренности! Она должна была оставаться на безопасном расстоянии на той стороне улицы, рядом со стариком. Если он вновь захочет поговорить с полицейскими, я его сама подведу. Лауре незачем здесь находиться. Абсолютно незачем.