История одной кошки
Шрифт:
— Я и не подозревала, что делаю тебя несчастным, — говорит она.
— Лаура, я… — начинает Джош, но та не дает ему закончить.
— Мне пора, — перебивает она. — Мне пора на работу, пока она еще у меня есть. — Лаура подходит к шкафу, я слышу, как она его открывает и достает свою сумочку и тяжелую наплечную сумку. Потом она выходит из квартиры и захлопывает за собой дверь.
После ухода Лауры в квартире воцаряется тишина. Единственные звуки, которые доносятся до меня, это шаги Джоша и дождь, барабанящий в окна. Джош ходит туда-сюда по кухне и гостиной, потом поднимается по лестнице, вновь спускается, опять поднимается. Слышу, как он открывает выдвижные ящики, со стуком закрывает их, один раз доносится такой звук, как
Сара умерла. Сара никогда больше не вернется. Я больше никогда ее не увижу. Может, мы и были лишь соседями по квартире, но мы любили друг друга. Все это время Лаура рассказывала мне о Саре, как она могла не сказать мне об этом? И потом меня посещает еще более ужасная мысль. А если Лаура с Джошем больше не хотят быть семьей из-за всех сказанных друг другу злых слов? А если они больше не хотят жить вместе? А если никто из них не захочет жить и со мной тоже? Возможно, они любят меня не так, как любила меня Сара, но, если Сара на самом деле ушла навсегда, в целом мире не останется ни одного человека, который хоть немного тревожился бы о том, где я буду жить и что со мной будет.
Сейчас мне следует закончить свой завтрак, как я делаю каждый день. Если я буду поступать так, как поступаю обычно, Лаура с Джошем вернутся и вновь будут счастливы, как раньше. Только сейчас у меня это не очень получается. Болит в груди, а еще в животе. Дыра в моей груди оттого, что Сары здесь нет, переместилась в живот. И теперь у меня пустота в обоих местах.
Наконец новый запах, доносящийся из кухни, заставляет меня выползти из-под дивана. На столе в стеклянной вазе стоит букет цветов. На лепестках блестят маленькие дождевые капли, и пряный запах земли заполняет весь первый этаж нашей квартиры.
Я знаю, что это за цветы. Это те же цветы, которые держит Лаура на их с Джошем свадебном фото.
Запах цветов заставляет меня собраться. Я еще не успеваю принять решение, а уже сижу на столе рядом с вазой. Я помню, что Сара, когда мы жили вместе, держала для меня специальную кошачью траву. Когда у меня было расстройство желудка, как сейчас, кошачья трава помогала его успокоить.
Джош, должно быть, понял, как я расстроена, и поэтому человек за дверью принес мне цветов. Джош ведь знает, как я люблю есть то, что он оставляет на кухонном столе.
Поэтому я засовываю свою мордочку в середину букета и вдыхаю тонкий аромат цветов. Потом начинаю есть. Жую листья, стебли, мягкую часть самих цветков. Ем и ем, ем и жду, когда мой живот перестанет так сильно крутить, а поскольку моему животу лучше не становится, я ем еще…
…и по-прежнему ничего не чувствую, кроме Боли. Я чувствую Боль во всем теле. Мой желудок пучит и крутит — он хочет избавиться от Боли, но ничего не помогает. Меня рвет, я затаиваю дыхание, и меня снова рвет, но я все равно не могу избавиться от Боли. Хочется пить, я пытаюсь напиться из мисочки с водой, но Боль подступает к горлу и выталкивает всю воду из моего рта, как только я ее выпиваю. Становится смешно. Маленькие предметы кажутся слишком большими, далекие — становятся слишком близкими, лапы меня не держат, а рот не прекращает изрыгать воду. Я натыкаюсь на предметы, потому что ничего не вижу, а они меня дразнят, подкрадываются все ближе, пока я не смотрю… Я спотыкаюсь о собственные лапы. Но, несмотря на все происходящее,
Я пытаюсь мяукнуть, чтобы позвать на помощь, чтобы меня кто-нибудь услышал, как в тот день, когда мы с Сарой познакомились. Но когда я открываю рот, меня опять рвет и еще больше кружится голова. Пытаюсь спрятаться в более прохладном углу комнаты, но лапы не держат. Я падаю раз, потом еще два, и понимаю, что ни на шаг не приблизилась к тому месту, куда пытаюсь попасть, потому что хожу кругами.
Когда я жила с Сарой и у меня расстраивался желудок, она гладила меня по голове и приговаривала: «Тихо-тихо, девочка. Не волнуйся. Все будет хорошо. Все будет просто отлично…»
Но ничего отлично уже не будет, потому что на помощь Боли спешит Темнота. Как будто тебе на голову натянули черный мешок. Только через пару секунд я замечаю, что тело становится легче, как будто я ничего не вешу. Чем ближе подкрадывается Темнота, тем дальше отступает Боль.
А потом происходит странное: Сара здесь! Я не вижу и не слышу ее, но чувствую ее присутствие в комнате, как негромкое жужжание телевизора, когда он работает при выключенном звуке. Сара… Но сейчас Темнота отступит, и я каким-то образом понимаю, что Сара тоже уйдет. Я стараюсь не открывать глаза, остаться внутри Темноты, где мы с Сарой найдем друг друга.
«Сара! — думаю я. — Не оставляй меня, Сара… Я знала, что ты за мной вернешься. Знала, что ты меня найдешь. Знала…»
А потом все погружается в Темноту и Тишину.
Часть третья
Глава 13
Сара
Весной 1994 года Лауре исполнилось четырнадцать, она пошла в девятый класс в школу Стайвесент в Бэттери-Парк-Сити. Впервые она каждый день самостоятельно пользовалась автобусом и метро. Раньше это меня бы испугало. Но к власти пришел мэр Джулиани и начал бороться с такими явлениями, как граффити, уличные преступления, проделки бездомных, которые подходят к окну твоей машины со скребком, пока ты стоишь на перекрестке. Он избавился от коррумпированных полицейских, которые много лет брали взятки и позволяли продавать наркотики прямо на улицах. Без сомнения, и Нью-Йорк в целом, и Нижний Ист-Сайд в частности, с каждым днем становились все чище и безопаснее.
В Нижнем Ист-Сайде, впрочем, по этому поводу царили противоречивые настроения. Конечно, преступников никто не любил, но своими граффити мы гордились. Такие люди, как Кортес и Кейт Харинг, считались признанными художниками, которые занимались законным видом живописи. Находились те, кто ворчал, что Джулиани — фашист. Я бы ответила так: «Может, и фашист, но знаете что? Наркоторговцы тоже фашисты. Теперь ничто не грозит моей дочери и ее подружкам, когда они идут по улицам. Никто не указывает ей, на каком углу стоять, а на каком не задерживаться».
«Качество жизни» — называлась кампания Джулиани. Вначале мы все думали, что это пойдет нам исключительно на пользу. Но в конечном счете мы осознали, насколько «расплывчатым» является выражение «качество жизни». Ведь трактовать его можно как угодно.
Позже, когда пыль улеглась, адвокаты и журналисты пытались воссоздать хронологию того, что произошло 3 июня 1995 года. Нам удалось выяснить некоторые факты — все началось со звонка одного встревоженного жителя, который набрал «911» и сообщил, что с заднего фасада нашего дома отвалилось несколько кирпичей. Никто не спорил, что владельцы наших домов несколько лет отмахивались от необходимого ремонта. Маргарита Лопес, член городского совета от нашего округа, позже поставила власти в известность о девяноста восьми нарушениях: класса Б (достаточно серьезных, чтобы начать судебное разбирательство) и класса В (должны быть ликвидированы в течение двадцати четырех часов). Мы, жители дома, сплотились, выбрали представителей, подали властям официальную жалобу. Но власти для нас ничего не сделали. Все жильцы — в основном старики, иммигранты или просто бедняки. Мы работали. Ежемесячно платили аренду и ежегодно — налоги. Но долго не протянули.