История одной кошки
Шрифт:
Эбби с Робертом вбегают в кабинет со стаканом воды для деда. Когда он отпивает немного, Роберт говорит:
— Дядя Джош, а где Пруденс?
— Кажется, она прячется под столом, — говорит Джош, наклоняясь, чтобы проверить. Он скашивает глаза и встречается со мной взглядом. — Пруденс, не соблаговолишь ли ты выйти и поздороваться с моим отцом?
Если честно, я не хочу. Но Джош (наконец-то!) пытается познакомить нас должным образом, и, если я не выйду, это будет считаться признаком дурного воспитания.
— Что ж, здравствуй, Пруденс. — Отец Джоша неловко гладит меня по голове, и я облегченно вздыхаю, когда понимаю, что этим
Я продолжаю стоять на месте, позволяя старику гладить меня по голове, несмотря на то что он начинает нравиться мне значительно меньше, когда упоминает одну из этих никчемных зверушек, которые не придумывают ничего умнее, чем гонять кошек ради забавы. Отец Джоша явно не знает о кошках столько, сколько я знаю о людях, потому что произносит: — Кажется, Пруденс любит своего дедулю.
Джош громко смеется.
— Значит, Пруденс теперь твоя внучка?
— Она — самое живое, что вы с Лаурой подарили мне… пока. — Голос старика опять звучит сурово.
Улыбка Джоша меркнет.
— Мы работаем над этим, папа.
— Может быть, я и старик, — говорит отец Джошу, — но хорошо помню: если относишься к этому как к работе, значит, отношение у тебя неправильное.
После отъезда отца Джош пребывает в хорошем настроении. Он ходит по квартире, что-то напевая себе под нос и щелкая пальцами. Он заходит в Домашний кабинет и какое-то время барабанит по кошачьей кровати, но я вижу, что в нем кипит энергия, не давая долго усидеть на месте. Очень скоро я слышу звуки, которые говорят о том, что в кабинете передвигают тяжелые вещи, а потом в мою комнату входит Джош с большой стопкой черных дисков. Я по запаху чувствую, что они никогда не принадлежали Саре. Должно быть, у него больше черных дисков, чем я предполагала, и все это время они жили в глубине шкафа в его кабинете.
Джош садится, скрестив ноги, и начинает раскладывать их на полу, сортируя таким образом, который имеет для него смысл, хотя я не понимаю, в чем он заключается. Я запрыгиваю на одну из коробок Сары, чтобы не путаться у него под ногами, и вскоре уже весь пол пестреет обложками черных дисков. Джош присаживается к коробкам с дисками Сары и начинает доставать и тоже раскладывать их на полу, изучая значки на каждом из них, а потом решая, куда их положить.
Иногда так поступала и Сара: доставала все свои черные диски и раскладывала их на полу. Она всегда придумывала, как по-новому расставить их на полках — по году выпуска, или, как она называла, по «жанрам», или по «воздействию». Однажды, когда Сара раскладывала их при мне в последний раз, то сделала это, как она сказала, в алфавитном порядке. Я понимаю желание Джоша сделать то же самое со своими дисками, но начинаю нервничать, когда он так же поступает с сокровищами Сары без ее присмотра. Я осторожно выбираюсь из коробки, в которой пряталась, и пытаюсь ступать между картонными обложками, но ступать негде. Сара никогда бы не позволила мне наступить на свои черные диски! Обложки гладкие и скользкие под подушечками моих лапок, но я боюсь выпускать когти, чтобы лапки не разъезжались.
Пока я стараюсь найти проход, слышу, как домой возвращается Лаура.
— Джош! — зовет она.
— Наверху, — откликается он.
На деревянной лестнице раздается щелкающий звук туфель, которые Лаура
— И что все это означает? — негромко интересуется она.
— Не волнуйся, — отвечает ей Джош, поднимая голову и улыбаясь. — Я знаю, какие мои, а какие твоей мамы.
— Чем ты занимаешься? — вновь спрашивает она.
— Пытаюсь по виду определить, какие пластинки были записаны в «Альфавилль», на какие из них повлияли исполнители, работавшие с «Альфавилль», и какие использовали сессионные музыканты, когда записывали в этой студии другие альбомы. — Он отклоняется назад, усаживаясь на пятки, и любуется своей работой. — Впечатляющая история для разорившейся звукозаписывающей студии, что скажешь?
— Такое впечатление, что здесь магазин грампластинок, — тихо произносит Лаура.
По-моему, она с ним не совсем согласна, но Джош, должно быть, понимает жену, потому что опять улыбается в ответ.
— Знаешь, некоторые из этих пластинок стоят хороших денег.
— Возможно. — Лаура поджимает губы.
Джош снова поднимает голову и наконец замечает выражение ее лица.
— Я не говорю, что мы должны их продать. Прости, если ляпнул бестактность. Просто я сам не свой от волнения, когда смотрю на все это добро.
— А я и не знала. — Мне кажется, она не шутит, губы ее остаются поджатыми.
Джош решает сменить тему разговора, потому что произносит следующее:
— Сегодня заезжал папа. Мы сходили с детьми пообедать, а потом я показал ему все, чем занимаюсь. Больше всего его задела личная сторона всей этой истории — тронули люди, живущие в этом доме, которые теперь вынуждены срываться с насиженных мест. По-моему, я еще недостаточно поработал над этой стороной дела. И подумал, может быть, ты сможешь мне помочь?
— Я? — Лаура выглядит совершенно обескураженной. — Чем я-то могу помочь?
— Ты даже понятия не имеешь, — отвечает Джош, — насколько трогательной была в день нашего знакомства, когда рассказывала о доме, где выросла, о людях, с которыми там познакомилась. Знаю, вам всем пришлось переехать, когда дом был признан непригодным к эксплуатации. Ты лучше меня можешь понять чувства, которые одолевают сейчас этих людей.
Лицо Лауры еще больше съеживается. На кончиках туфель появляются маленькие бугорки. Когда она заговаривает, ее голос звучит забавно.
— И что ты хочешь услышать?
— Не знаю, — Джош пожимает плечами. — Как ты узнала, что вы должны съехать? Как к этому отнеслись твоя мама и соседи? Каково уезжать от своих друзей и людей, которых ты знала много лет? Воспоминания необязательно должны быть плохими, — негромко добавляет он. — Знаю, вы с Пруденс в последнее время пересматривали вещи твоей мамы. Они должны были оживить какие-то воспоминания.
Слушать рассказы Лауры о Саре стало моим любимым занятием. Запрыгиваю на ближайшую коробку, вежливо выпихиваю носом и лапами кое-что из содержимого. Это поможет Лауре начать рассказ. В полиэтиленовом пакете, который я вывалила на пол, лежат крошечные бело-голубые керамические чашки, которые называются «набор для саке». Анис привезла их для Сары из места под названием Япония. Сара хранила их в магазине грампластинок. Они со звоном катятся по разложенным на полу картонным обложкам. Пол сейчас такой разноцветный, что трудно разглядеть, куда закатились чашечки из сервиза.