История одной кошки

Купер Гвен

Теперь уже мой желудок расстроен — такое впечатление, что внутри все сжалось в комок. Нам придется покинуть эту квартиру? Как такое возможно? Почему меня никто не предупредил о том, что такое может случиться? Если Сара не будет знать, где отыскать Лауру, как же она узнает, где найти меня?

— Да перестань ты, Лаура! — восклицает Джош. — Я знаю, что мы потеряли часть наших сбережений, но до потери этой квартиры нам еще далеко.

— Это ты, Джош, перестань! — Лаура повышает голос. — Я отказываюсь быть единственной, кого заботит работа. Ты когда-нибудь задумывался о том, что произойдет, если я неожиданно потеряю свое место? Ты хотя бы представляешь себе, как плохи дела в конторе в последнее время?

— А откуда же мне, черт побери,

знать?! — Джош тоже повышает голос. — Ты же не рассказываешь мне, как у тебя дела. Ты вообще со мной не разговариваешь. Несколько месяцев я изо всех сил пытаюсь вызвать тебя на откровенность — о твоей матери, о работе, хотя бы о чем-нибудь, но ты только закрываешься от меня. Я что, умею читать мысли?

— Я и не подозревала, что нужно уметь читать мысли, чтобы сложить два и два, — отвечает Лаура. В ее голосе звучит даже больше злости, чем в те моменты, когда она злилась на Сару. — Я и не подозревала, что нужно уметь читать мысли, чтобы прибавить ноль долларов, которые ты будешь зарабатывать, к нашему ежемесячному бюджету и в итоге получить ноль долларов арендной платы! — Теперь Лаура уже кричит. Она встает и так сильно хлопает о кухонный стол стулом, что он отскакивает рикошетом и падает на бок. Громкий звук и крики сильно пугают меня, я прячусь под диван. Я продолжаю видеть и слышать Лауру и Джоша, но здесь чувствую себя в большей безопасности, хотя шерсть у меня на спине подергивается все быстрее. Лаура смеется, но смех этот совершенно не похож на тот смех, которым заливаются люди, когда им смешно. — И по-настоящему удивительное во всей этой ситуации то, что лично я никогда не хотела снимать такую большую и дорогую квартиру!

— Хватит с меня твоих дурацких подсчетов! — орет Джош. — Мы вместе выбирали эту квартиру. Мы несколько недель искали место, где могли бы свить семейное гнездышко. Ты ни разу не возразила, но сейчас тебя воротит всякий раз, когда поднимается тема детей. Может быть, я и не умею читать мысли, может быть, не могу сложить два плюс два, но я же не слепой, Лаура.

— Как мы можем даже думать о детях, если у нас нет денег!

— Когда ты забеременела первый раз, ты была такой взволнованной, трепетной. — Сейчас его голос звучит неприятно. — На твоем лице были написаны неприкрытая радость и абсолютное счастье. По-твоему, я дурак?

— Не смешивай все в одну кучу! То было тогда, а это сейчас! Сейчас мы не можем заводить детей и при этом не волноваться о том, чем будем за все платить.

— Все! Довольно! — ревет Джош. — Ты все сводишь к деньгам! Хватит о деньгах! У нас есть деньги!

— Недостаточно! — кричит в ответ Лаура. — Ты понятия не имеешь, как это страшно, когда у тебя вообще нет денег! Ты понятия не имеешь, каково это, когда… — Внезапно Лаура перестает кричать. Замолкает.

— Когда что? — требует ответа Джош. — Когда что, Лаура? Что такого ужасного с тобой произошло, если ты даже говорить об этом боишься?

Лаура молчит. Когда она заговаривает вновь, ее голос звучит уже тише, но холодно.

— Случилось то, что мой муж начал больше заботиться о чужих людях и об игре в няню для своих племянников, чем о собственном будущем.

Голос Джоша тоже звучит тише, но от этого его слова кажутся еще более жестокими.

— Не тебе давать мне советы о том, как вести себя с родными. Ты бросила свою мать одну в той ужасной квартире, которую через силу посещала раз в месяц. Ты даже не взяла на работе выходной, когда умерла твоя мама. Подумай над этим, Лаура. И не рассказывай мне о семье.

Дыхание Лауры становится громким и тяжелым, как у меня, когда я балуюсь.

— Что, черт побери, ты об этом знаешь! — От ее крика вся шерсть у меня на спине встает дыбом, и, сколько бы я ни трясла ею, она все продолжает вздыматься. — Что ты знаешь обо мне, моей матери, вообще о жизни?! Ты, со своей нормальной, счастливой, идеальной семьей, где все поддерживают друг друга, помогают друг другу и просто безумно друг друга любят!

— Ты вообще

слышишь, что говоришь? — Джош вновь заводится. — Вот, значит, как ты думаешь? Неужели ты считаешь, что идеальная семья существует? Иногда мой отец — лучший человек на земле, а иногда он злит меня до безумия, так, что хочется его задушить, но я не стану до конца своих дней винить его за все ошибки, совершенные им в этой жизни. — Я слышу, как туфли Джоша шлепают по кафельному полу кухни. — Как бы ужасно, по-твоему, ни поступила твоя мама, прости ее! Я практически слышу, как в твоей голове идет борьба, как будто она до сих пор жива, а тебе все еще четырнадцать. Лаура, твоя мать умерла! Пора уже вырасти!

Теперь я все понимаю — да, Джош сказал о том, что Лаура не брала на работе выходной. Сара умерла. Сара умерла, а мне никто не сказал. Сара умерла, и я больше никогда ее не увижу. Больше никогда она меня не накормит, не возьмет на руки, не погладит мою шерстку. Никогда, никогда, никогда, никогда. И сколько бы я ни сидела с ее коробками, сколько бы ни вспоминала, ничто мне Сару не вернет. Боль в груди оттого, что Сары больше нет, кольнула так неожиданно, что я не могу дышать. Я сворачиваюсь тугим клубочком под диваном, пытаясь удержать свое разрывающееся на куски сердце.

— Во-первых, я не так уж и скорблю! — кричит Лаура. — И до сих пор не могу простить. А что из этого следует?

— Прекратите ваши логические игры, госпожа адвокат. Я не твой клиент, и мы оба это знаем.

— Может быть, это тебе нужно повзрослеть! Перестань быть предводителем активистов и найди работу! Милосердие начинается с дома!

— А ты хотя бы представляешь, как сейчас трудно найти работу? — кричит Джош. — Ты хотя бы представляешь, каково это смотреть, как твоя профессия превращается в прах? Когда тебе изо дня в день повторяют, что единственное дело, которое ты знаешь, больше не существует? Когда тебе почти сорок? Разве тебе приходило в голову за все те пятнадцать часов в сутки, что тебя не бывает дома, задуматься о том, каково мне? Или твоя голова забита подсчетами, сколько зарабатываешь ты и сколько зарабатываю я?

— И кто это из нас запамятовал, Джош?! — орет Лаура в ответ. — Когда в последний раз я работала по пятнадцать часов?! А тебе не приходило в голову подумать о том, что происходит с моей работой?!

— Нет, мне твоя работа неинтересна! — Звук такой, как будто Джош бьет кулаком по столу. Я съеживаюсь под диваном в гостиной еще сильнее и думаю: «Пожалуйста, прекратите, пожалуйста, прекратите, пожалуйста, прекратите. Сара умерла. Мне тоже тяжело». — Равно как и ты, сидя целый день у себя в конторе, не задумываешься о том, как дела у меня. Знаешь, что меня удивляет? Удивляет то, что я ни разу не подумал сходить в ресторан, или встретиться-прогуляться с друзьями, или заговорить об отпуске. Удивляюсь, почему я каждый вечер сижу тут один. Вспоминаю день нашего знакомства — мы танцевали, разговаривали, веселились. А сколько у нас было таких вечеров! Когда мы в последний раз так проводили время? Мне кажется, не следует отмечать годовщину свадьбы, потому что очередной вечер дома выльется в такой скандал! Если бы ты хоть раз, вернувшись домой, предложила куда-нибудь сходить или чем-нибудь заняться — у меня бы удар случился. — Я слышу, как часто дышит Лаура, когда Джош произносит «случился удар». Когда он заговаривает вновь, голос его звучит тише: — Я знаю, как важно для тебя стать компаньоном. Но что происходит у нас здесь?

— Так нечестно. — В голосе Лауры слышны слезы. — Ты же знал, какая у меня ответственная работа. Ты же уверял, что трудолюбие нравится тебе во мне больше всего. А теперь, когда моя работа — единственный способ принести деньги в этот дом, ты думаешь по-другому. Как мы можем куда-то ходить и развлекаться, если у нас нет на это средств?

Голос Джоша сейчас звучит тише:

— Какой смысл иметь все деньги в мире, Лаура, если мы несчастны?

Когда вновь раздается голос Лауры, он звучит хрипло: