История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
Шрифт:
— Надя, мечтаете? — спросила Валя. — Нож берите.
Утром с бригадой Эльзы Либерис пришла Альдона, просунула голову в окошко:
— Можно к тебе? Я на минутку!
— Заходи! — пригласила Надя.
— Надя! Я знаю, как ты пострадала за чужое письмо… «Ну — вот, опять!» — с досадой догадалась Надя.
— Я бы никогда, не осмелилась просить тебя, но родители Бируте до сих пор не знают, что она умерла. Мы уже отправили два письма им, одно через нашу почту, другое девчата в карьере бросили, а вчера от матери ее опять пришло письмо.
— Не возьму.
— Дочь Бируте у них на руках, совсем малышка.
— А муж?
— Нет мужа давно, погиб в перестрелке. Малышка без него родилась.
— Надя! Бригада Иры Палей! Наш хлебушек! — крикнули в окно.
— Давай! — Надя быстро схватила письмо, еще не зная, кому отдаст, но пока под матрац. «Еще одни зачеты снимут, а у меня их уже больше полгода». А как было отказать? И в хлеборезке тоже держать нельзя, вдруг шмон! Но правому делу Бог помогает! И что делать, надоумит.
Подойти к Клондайку и просто попросить: «Возьмите письмо!» — исключалось напрочь. Нужно было хитрить. Отправляясь на конюшню, пришлось надеть туфли на каблуках, чулки паутинку и вместо телогрейки — единственную, парадную шерстяную кофту.
— Куда это ты так вырядилась? — свирепо выпятив нижнюю 1 губу, спросил старший надзиратель, подавая пропуск.
— Генеральная репетиция сегодня, не успею переобуться, — не задумываясь, соврала Надя, схватила пропуск и бегом за вахту. А дальше пошла медленно, как вольняшка. В конюшне чисто. Солдат от нечего делать заставляли летом конюшню вычищать не хуже, чем казармы.
Запрягла Надя Ночку, села спереди, ноги набок свесила, юбчонка короткая, едва колени прикрыла, но другой не было. Не очень-то прилично, но для дела чем не поступишься? И не прогадала. Не успела телега с грохотом мимо дома, где офицеры жили, проехать, Клондайк выскочил.
— Михайлова! — остановил ее.
Надя с телеги не спрыгнула, не побежала, как положено, не стала стоять на стойке «смирно», а лошадь развернула и подъехала.
— Слушаю вас, гражданин начальник!
— Куда это вы в таком виде?
— На пекарню, гражданин начальник!
— А почему так оделись?
— Как «так»? — спросила и ногу за ногу закинула. Чулки-паутинки с черной пяточкой — красота! Пусть полюбуется!
— Не по форме за зону выходите, — а сам на ее ноги смотрит. — Вас что, разве боец не сопровождает, как распорядился капитан оперуполномоченный?
Если бы не на виду у всех, Надя бы смеялась до упаду, но со всех сторон ее видать было и приходилось делать «постную морду».
— Никто меня не сопровождает, а зачем? Сейчас светло, я не боюсь!
Но на этом начальнический тон Клондайка иссяк.
— Значит, едешь пекарям голову кружить?
— А что делать, гражданин начальник? Практика нужна, а то забуду, чему училась!
— Не успеешь, я напомню, — пообещал Клондайк.
— Поторопитесь! Свято место не пустует! — и, пряча улыбку, поехала на пекарню, весьма довольная собой. «Вот как попалась моя рыбка, возьмет письмо, как милый! Главное, как говорила Кира Покровская, «невинность соблюсти и капитал приобрести!»
— Это что же за праздник такой? — удивился Мансур, увидев Надю в туфлях, да еще на каблуках.
— Для практики, Мансур, для практики! А то освобожусь, как в туфлях ходить буду? Разучилась совсем!
— А ну пройдись! Отменно! Сам бы ел, да хозяин…
— Вот погоди! Я твоей Галие скажу, какие ты разговорчики позволяешь себе!
Недавно Надя узнала, что Галия с водокачки была по уши влюблена в Мансура и вечерами забегала к нему «в гости» на пекарню, — не с пустыми руками, с гостинцами. На следующий день Мансур угощал Надю «из посылки».
— Скажу твоей милашке, кого ты угощаешь, — пугала его Надя.
— Моя Галия знает, что ты не в моем вкусе.
— Это почему же? — в шутку обиделась Надя.
— Я человек восточный, я люблю женщину мягкую, чтоб кругом «восемь» было! Чтоб усталую голову можно на грудь ей положить и чтоб еще было, за что уцепиться, не упасть!
— Да! — уныло согласилась Надя. — Чего нет, того нет! А я люблю, чтоб мужчина голову прямо на шее держал, не старался ее приткнуть, где помягче.
Ночью, как только ушла Валя, тотчас явился Клондайк. Надя ждала его и ни туфель, ни чулок с черной пяткой не снимала, хотя и боязно было зацепить чулком за корявую мебель,
— Гражданин начальник режима не боится капитана Горохова? — ядовито приветствовала его Надя.
— Гражданин начальник ничего не боится, это во-первых, а, во-вторых, капитан Горохов со вчерашнего дня в отпуске!
— В отпуске! — просияла Надя. — Уехал далеко-далеко! Надолго? В Крым или на Кавказ?
— В Кисловодск!
— Подумать только! Как осчастливит город Кисловодск! — и разрешила Клондайку помочь ей снять «свиной чехол», а потом поцеловала его сама, по всем правилам, так, что Клондайк слегка обомлел, отодвинулся от нее и сказал:
— Кажется, я поступаю к тебе в ученики. Роли переменились и можно повторить!
— Нет уж, повторенье опасно для здоровья! — и тут же проскользнула в комнатуху.
Приободренный Клондайк, Бог весть что вообразив себе, поспешил за ней. А там уже стояла Надя, смущенно улыбаясь, с письмом в руке.
— А я-то думал! — разочарованно протянул он.
— Саша, мой единственный и неповторимый! Ведь ты не хочешь, чтоб я снова в бур или карцер угодила? Зачеты у меня сняли? Ведь не хочешь?
— Почему не хочу? Бур — это самое твое место! Но, к сожалению, оперуполномоченный Арутюнов тебе его не выпишет! Давай письмо! — Клондайк глубоко вздохнул. — Куда? Ну, точно! Подведешь меня под Трибунал! «Зеленые сестры зеленым лесным братьям».
— Нет, нет, что ты! — поторопилась успокоить его Надя. — Это родителям Бируте, той, что умерла, а им никто не сообщает о ее смерти. — И чтоб прыти у него поубавить и не вздумал компенсацию потребовать, тотчас спросила: — А правда, что, когда зеков хоронят, прежде чем за зону вывезти, им черепа молотком разбивают?
— Зачем тебе?
— К тому, что и хоронить нас будут по-разному. Мне голову пробьют, а тебе нет.
— Может, не будем об этом сейчас?
— Ты же говоришь, что я трусиха, прячусь от жизни.