История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
Шрифт:
— Я заварю крепкий чай, тебе сразу станет легче, — сказал он и снял с нее пальто. Она снова шлепнулась в кресло, засмеялась над своей беспомощностью и протянула ему руку, пытаясь встать. Он притянул ее к себе, обнял и поцеловал прямо в губы. Надя лениво прикрыв ресницами глаза, улыбнулась ему и ответила на его поцелуй. Но дальше, когда он порывисто расстегнул ее платье и стал целовать ее шею и грудь, она сказала:
— Саша, табу! — Но заветное слово действия не возымело, а как раз наоборот. Он еще настойчивее и смелее потянул с нее платье.
— Табу! — строго прикрикнула она еще раз, но он зажал ей рот своими губами, и Надя поняла по дерзости его упорных рук, что это не Клондайк. А когда к ее ногам упало платье, она вскрикнула и забилась в страхе.
— Нет, не смей! Пусти сейчас же!
Это был совсем не Клондайк, которому можно было сказать: «Табу» — и он отпускал ее, стараясь пересилить не ее, а себя. Это был ошалевший от желанья, сильный, наглый пол, уверенный в своей безнаказанности. «Все для нас, все нам, мы желаем!» И когда она, пытаясь образумить его, гневно крикнула: «Пусти сейчас же!» — он не только не отпустил ее, а, нашептывая ей бессмысленные и дерзкие слова, старался увлечь ее к тахте, покрывая поцелуями ее шею, губы и грудь.
— Поганец! — прошипела она ему в лицо, в ярости стараясь вырваться из его цепких и сильных рук, бес шепнул: «Врежь ему по-блатняцки, раз интеллигентно не понимает!» И в тот же миг она со всей силой отшвырнула его от себя так, что он отлетел, сшибая на ходу стулья.
Ничего подобного от такой хрупкой и женственно-слабой на вид он не мог ожидать. Если б он только знал, что уже пять лет она была занята тяжелым физическим трудом и руки ее стали не по-женски сильными.
— Опомнись, погань, скотина! Стыдно тебе будет! Ты меня с Машей перепутал! — ожесточенно крикнула она, пока он поднимался с пола с перекошенным не то от гнева, не то от боли лицом.
Надя схватила свое платье и выбежала за дверь в другую комнату.
Он не последовал за ней, и она быстро оделась и пошла за туфлями, которые почему-то оказались около кресла. В комнате его уже не было. Постояв минуту, она прошла дальше и узнала его дачу.
— Подлец! Сволочь! — ругалась она вслух.
В прихожей она нашла свое пальто и вышла наружу. От холодного, свежего воздуха остатки хмеля слетели с нее. Ноги ее скользили и разъезжались на высоких каблуках в разные стороны по обледенелой дорожке. Кое-как она нашла калитку и вышла на улицу. Где-то совсем близко загудела, подходя к станции, электричка. Денег у нее не было и сумки с ключами от квартиры тоже. Где оставила, не помнила — или в ресторане на спинке стула, или в машине. Пройдя немного, она услышала за своей спиной звук мотора, и тотчас фары машины осветили улицу. Поравнявшись с ней, Володя остановил машину и вылез.
— Подожди, Надя! — приказал он.
В ответ она разразилась бурной бранью:
— Подлец! Мразь! Не смей со мной разговаривать!
— Ты не можешь идти в туфлях по снегу! Схватишь воспаление легких, — сурово сказал он.
— Не твое дело, паскудник!
— Не упрямься, простудишься, голос потеряешь! — продолжал он идти рядом с ней.
«Голос потеряю! Мой голос! Не смогу петь!» — в полном отчаянии подумала она и, закусив до крови губу, подчиняясь рассудку, влезла в машину. На сиденье, к великой радости, лежала ее сумка. Было скользко, машина ползла очень медленно, и, только выехав на основное шоссе, Володя заговорил:
— Я не знаю, какие у тебя были отношения с твоим прежним любовником…
— Заткнись, дрянь ты! У меня не было любовников и никогда не будет! — в бессильной ярости закричала она. — У меня был любимый, возлюбленный! — тут выдержки ей больше не хватило, и она разрыдалась, размазывая по лицу черную тушь с ресниц, от обиды и досады, что так сильно ошиблась, доверив себя.
— Я попрошу тебя выбирать выраженья! — угрюмо процедил сквозь зубы Володя. — Я тоже не железный и был на пределе! Объяснимся после.
— Мерзавец, фашист! Он на пределе! Бериевское охвостье! — крикнула она, вылезая из машины, и бросилась в свой подъезд.
Дома она повалилась ничком на кровать, едва скинув платье, и только тогда осознала всю непристойность своего поведения. «Что я наделала? — замерла она от отчаяния. — Как могла так надраться, как девка гулящая без стыда, без совести? Еще других осуждала, да я хуже всякой твари подзаборной. Напилась до бесчувствия. Целовалась! Дралась, как блатнячка! А что было делать, если слов не понимал? Дубина я стоеросовая! Возомнила себе, что этот кобель может быть для меня чем-то больше, чем простой кобель!» Остаток ночи она провертелась волчком, задремав лишь к рассвету. Проспала и опоздала на работу.
— Ну и видок у тебя! Ну и причесон! В какой канаве ночевать угораздило? — спросила бригадир Аня, неодобрительно оглядев ее растрепанную голову и плохо отмытые от черной туши покрасневшие глаза. — Ты чего это? Иль переспала с кем?
Надя недовольно мотнула головой:
— Нет!
— Смотри! Будь осторожна, тут сифилюга и трепак у многих!
— Да нет же! — закричала со страху Надя. — Еще чего не хватало!
Ни слова не говоря, она набросилась на ящик с плитками и к обеденному перерыву закончила свою норму. Обедать с девчатами в столовую не пошла, а после перерыва стала помогать другим.
— Ты что? Рехнулась, что ли, иль тебе нормы мало? Хочешь, чтоб добавили? Добавят! — возмущенно зашумели девушки.
— Делать ей дома нечего, выдрыхнется, как корова, вот и бесится на работе!
Надя в сердцах швырнула об пол тряпку, которой затирала плитку, сняла перчатки и пошла переодеваться. «Пойду домой! Ставить чайник и дочитывать «Шагреневую кожу»».
— Погоди! — остановила ее на лестнице Аня. — Дело есть к тебе!
Аня тоже была в злобном настроении. «Старая сука», жена Степана Матвеевича, никак не соглашалась на развод, угрожая парткомом, райкомом и прочими подобными организациями, способными раздавить человеческую личность, превратив в живой безгласный труп.
— Ты не хочешь в отпуск пойти? — спросила она.
— В отпуск, сейчас?
— Да, с десятого, с завтрашнего дня! Учти! Летом тебя не отпустят. Начнутся новостройки по Большой Калужской, по Профсоюзной, на новые объекты я всех не возьму. Как? Путевку достанем… хочешь в Кисловодск или под Москву, на двадцать четыре дня?
— Поеду! — обрадовалась Надя.
— Ключ от квартиры мне оставишь? — застеснявшись, спросила Аня. — Квартплату и свет оплачу.
— Конечно, какой разговор!
— Тогда быстро валяй в контору! Пиши заявление.