История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
Шрифт:
— Да, вот еще! — вспомнил ЧОС. — Ты мне на пересылке, что там про театр талдыкала?
— А что такое?
— А то! Тебя в хлеборезку взяли, чтоб ты в самодеятельность ходила. Что ж ты?
— Когда я буду ходить?! И так еле справляюсь, стоя сплю.
— Пойдешь на общие в карьер, там на лопате выспишься, — пригрозил он.
Угроза подействовала: «Выгнать на общие ему ничего не стоит, и жаловаться некому», — подумала Надя и в тот же вечер отправилась в столовую-клуб, где на сцене проходили репетиции лагерной самодеятельности.
Голосистые
— Чего тебе надо?
— Я пришла в самодеятельность, меня…
— Вижу, что не в баню, — перебила ее женщина. Хористки громко засмеялись, найдя ее ответ остроумным.
— Тише вы! — осадила их она. — А что ты можешь?
— Петь!
— Вставай в хор, учи слова..
— Нет, я хочу одна петь.
— Одна петь! Она хочет одна петь, — переглядываясь, захихикали хористки.
— Ты-то хочешь, да зрители захотят ли тебя слушать?
— Меня капитан ЧОС прислал, — живо возразила Надя, желая этим показать, что отнюдь не навязывается.
— Может, он сам с тобой дуэтом желает спеть, — не скрывая насмешки, презрительно фыркнула аккордеонистка и, желая позабавиться над новенькой, милостиво согласилась: — Ладно уж, спой для пробы…
Не очень заботилась Надя, какое впечатление произведет на них своим пением, ей совсем не улыбалось проводить здесь вечера, отрывая часы от работы и сна. Голос звучал в этом огромном сарае, называемом столовой, как никогда раньше. Кое-как ей подыгрывала аккордеонистка, но она и не нуждалась в аккомпанементе. Пела Надя долго, радостно, прислушиваясь к собственному голосу. Собрался народ — работники столовой, пришли дежурные надзирательницы, уселся на первой лавке капитан ЧОС, даже шапку снял, тоже слушал. Шепотом спрашивали друг у друга: откуда взялась? Кто такая зечка?
Близился Новый год, и решено было: Надя будет петь с хором, а потом сама, что хочет. В хлеборезку она вернулась с единственным желанием поспать хоть немного, «клопа придавить», но не успела снять платок и телогрейку, как следом ввалился капитан ЧОС.
— Да… сильна, вот уж не думал… экая силища у тебя, и где только помещается! — всего и мог он сказать в похвалу.
— Не смогу я ходить, — огорченно сказала Надя, указывая на хлеб, который еще предстояло делить на пайки целую ночь.
— Это почему? — воззрился на нее ЧОС.
— А потому, не выдержу. Я и так до подъема едва успеваю, а за хлебом ехать? Пекарня всегда ко времени не готова, а уборка? А печка с углем? И самой тоже в столовую сходить
На этот раз капитан не стал стращать ее общими, а, вполне миролюбиво выслушав ее горячую жалобу, задумался на минуту, сморщив в гармошку лоб сказал:
— А вот что… Завтра попробую докладную майору Корнееву подать, чтоб тебе помощницу дали. (Надя уже знала, что майор Корнеев — это начальник лагпункта, самый главный здесь). Тут по штату двум быть положено — зав. хлеборезкой и уборщица. Попытаюсь, авось не откажет.
Дня через два, встретив Надю в зоне, он сообщил ей:
— Уборщицу тебе дают. Разрешил. Завтра с утра помогать придет.
ВАЛИВОЛЬТРАУТ ШЛЕГГЕР ФОН НЕЙШТАДТ
Наверное, Робинзон Крузо не так обрадовался Пятнице, как возликовала и обрадовалась Надя. Будет работать с ней живая душа, можно поговорить, узнать, что и как! И самой полегче будет.
Так появилась в ее жизни Валивольтраут, которой в дальнейшем предстояло сыграть в Надиной судьбе немаловажную роль. Привел ее утром капитан, после развода бригад.
— Вот тебе, Михайлова, помощница, фамилия ее Нейштадт-Шлеггер, имя — сам черт не разберет: немка, одно слово.
— Моя фамилия Шлеггер фон Нейштадт, имя Валивольтраут, статья, срок нужен? — бойко и совсем по-русски ответила женщина.
— Нет, зачем же? — улыбнулась Надя, радуясь, что помощница ее такая молодая, может быть, даже ее ровесница, и не беда, что немка, по-русски отлично чешет.
— После работы сразу в барак, по зоне после отбоя не шляться, — строго приказал ей ЧОС и вышел.
— Что делать надо? — спросила женщина.
— Во-первых, раздеваться, а во-вторых, как тебя зовут, я что-то не разобрала.
— Валивольтраут.
— А короче можно? Попроще?
— Можно, короче будет Вольтраут, проще Вали.
— Валя! — поправила ее Надя. — Ты сама-то откуда? А срок большой? За что тебя? — интересовалась Надя и, пока та снимала телогрейку и ушанку, не спускала с новенькой радостных, любопытных глаз. Под ворохом тряпья оказалась тоненькая, молодая не то девушка, не то женщина. Мордочка маленькая, узенькая, глаза зеленоватые, волосы рыжие, ну точь-в-точь лисичка. Только прическа немного старила ее: клубочек, на затылке из негустых волос, как тетя Маня причесывалась. Убиралась чисто и быстро. Проворная, успевала везде.
В свое дежурство зашел ЧОС, посмотрел кругом, пошарил глазами.
— Ну, как новенькая? Хлеб не крадет, не заметила?
— Что вы! — возмутилась Надя. — Как можно! Она очень честная и хорошая.
— Ну-ну, знаем этих хороших. Продолжайте работу! — И за порог. Ушел.
Помнилось, как удивилась Надя, когда посмотрела на немку. Поразило ее лицо Вали. Сколько скрытой злобы и ненависти было в ее глазах: губы поджала в ниточку, ноздри тонкого носа раздулись. Вся так и пышет гневом и обидой, но промолчала.