История Петра Великого
Шрифт:
На иностранцев вообще тогда смотрели косо в России. Недаром в то время Гордон советовал сыну, желавшему вступить в русскую службу, выждать более благоприятных обстоятельств [146]. К этому же времени относится изгнание иезуитов из России, а также сожжение на костре еретика Кульмана. Петр, вероятно, не принимал никакого участия в подобных делах. Очевидно, во всем этом важнейшую роль играл патриарх, бывший виновником некоторой реакции после эпохи западничества князя Василия Васильевича Голицына.
Патриарх Иоаким умер 17 марта 1690 года, значит, спустя несколько месяцев после государственного переворота. Завещание, оставленное им, объясняет нам, почему именно к этому времени относится распоряжение, затрудняющее приезд иноземцев в Россию [147], и запрос, сделанный жителям Немецкой слободы, на основании каких прав или привилегий они там построили протестантские
Впрочем, и мать Петра, царица Наталья Кирилловна, как кажется, разделяла воззрения патриарха Иоакима. Мы, по крайней мере, знаем о следующем случае нанесенной царицей иноземцам обиды. 27 августа 1690 года, празднуя день своего тезоименитства, она жаловала из собственных рук чаркой вина всех русских сановников, в том числе полковников стрелецких, также гостей и купцов, но генералов и полковников иноземных не удостоила этой чести и в чертоги свои не впустила. В тот самый день оскорбили иностранцев и тем, что гости и купцы при приеме занимали место выше их[150]. Иноземцы считали себя обиженными тем более, что именно в то время сам Петр ежедневно находился в их обществе, ел и пил с ними.
Из следующего эпизода видно, что влияние Петра, даже после кончины патриарха Иоакима, было слабым, ограниченным. Петр желал избрания в патриархи псковского митрополита Маркелла, тогда как царица Наталья Кирилловна и некоторые духовные лица, опасаясь учености и веротерпимости Маркелла, стояли за избрание казанского митрополита Адриана. Опасались, пишет Гордон, что Маркелл, сделавшись патриархом, станет покровительствовать католикам и вообще приверженцам других исповеданий. Игумен Спасского монастыря передал царице записку, в которой заключалось обвинение Маркелла в ереси. «Однако, — заключает Гордон свой рассказ, — царь Петр держался твердо стороны Маркелла и со старшим царем и со всем двором удалился в Коломенское» [151].
Когда Петр впоследствии, в 1697 году, был проездом в Митаве, он, как кажется, смеясь, рассказывал самим иностранцам об этом случае. Вот что пишет некто Бломберг, сообщая о пребывании царя в Митаве: «Царь рассказал нам следующую историю: когда умер последний патриарх московский, он желал назначить на это место человека ученого, который много путешествовал и говорил по-латински, по-итальянски и по-французски; но русские шумным образом умоляли царя не назначать такого человека, а именно по следующим причинам: во-первых, потому, что он знал варварские языки, во-вторых, что его борода не была достаточно велика и не соответствовала сану патриарха, в-третьих, что его кучер сидел обыкновенно на козлах, а не на лошади, как требует обычай» [152].
Из следующего письма Гордона к одному знакомому в Лондоне видно также ничтожное влияние Петра на управление делами в это время. 29 июля Гордон пишет: «Я все еще при дворе, что причиняет мне большие расходы и много беспокойства. Когда молодой царь сам возьмет на себя управление государством, тогда я, без сомнения, получу удовлетворение» [153].
О влиянии и силе партии, враждебной людям, окружавшим Петра, свидетельствует следующее обстоятельство. Когда царь в 1692 году был опасно болен, то люди, близкие к нему, — Лефорт, князь Борис Голицын, Апраксин, Плещеев — на всякий случай запаслись лошадьми в намерении бежать из Москвы [154].
По крайней мере, в частной жизни, в своих занятиях и увеселениях Петр пользовался совершенной свободой. Он окружал себя иностранцами, не обращая внимания на то, что этим нарушал господствовавшие до того обычаи, оскорблял национальное чувство и патриотизм своих родственников, родных матери и жены и многих вельмож, вызывал осуждение народа, твердо державшегося старых обычаев. Петр был убежден в необходимости учиться в школе иностранцев и, таким образом, сделался постоянным гостем в Немецкой слободе.
До 1689 года отношения Петра к иностранцам ограничивались знакомством с доктором фан дер Гульстом, с ремесленниками, например Тиммерманом и Б рантом, и с военными, например полковником Менгденом. Зато ко времени после государственного переворота относится его близкое знакомство с двумя иностранцами, влияние которых на царя сделалось чрезвычайно важным, именно: с Гордоном и Лефортом.
Патрик Гордон родился в Шотландии в 1635 году и принадлежал к знатному роду, преданному католицизму и роялизму. Покинув рано родину, он долго служил в шведском и польском войсках. В 1660 году он вступил в русскую службу. Опытность в делах, многостороннее образование, добросовестность и необычайная рабочая сила доставили ему весьма выгодное место в России уже при царях Алексее и Федоре. Тем не менее он несколько раз старался, впрочем, безуспешно, оставить русскую службу и возвратиться на родину. В нем нуждались; он участвовал в Чигиринских походах, несколько лет прожил в Киеве в качестве коменданта этого города; затем принимал участие в Крымских походах. В Немецкой слободе он пользовался всеобщим доверием и как человек зажиточный, образованный, обходительный играл весьма важную роль. Будучи завзятым сторонником Стюартов, он постоянно находился в связи с противниками английского короля, Вильгельма III, и узнавал вообще обо всем, что происходило на Западе. Постоянно он был занят обширной перепиской: случалось, что он отправлял в один день до двадцати писем и более. Он был лично известен королям Карлу II и Якову II; однажды в Гамбурге он был приглашен в гости к бывшей шведской королеве Христине. Герцог Гордон, занимавший в 1686 году место губернатора в Эдинбурге [155], приходился ему двоюродным братом. Из Англии он весьма часто получал карты, инструменты, оружие, книги; он постоянно следил за новыми открытиями английской Академии Наук, считался опытным инженером, довольно часто оказывал существенные услуги при постройке крепостей и был изобретателем разных военных снарядов. Часто хворая, он, однако, был веселым собеседником, участвовал в попойках и не только в кругу иностранцев, но и между русскими пользовался большой популярностью. Нет сомнения, что Гордон, прожив около тридцати лет в России до сближения с Петром, вполне владел русским языком. Таким образом, он мог сделаться полезным наставником юного царя.
В сентябре 1689 года, после пребывания царя в Троицком монастыре, установились постоянные отношения Петра с Гордоном, и молодой царь ежедневно любовался военными упражнениями, производившимися под руководством Гордона. Семь дней сряду происходили учения, маневры. Гордон показал царю разные движения конницы, велел своим солдатам стрелять залпами и проч. Однажды при этих упражнениях Гордон упал с лошади и сильно повредил себе руку. Петр сам подошел к нему и с некоторым волнением спрашивал, как он себя чувствует. Доказательством значения, которое Гордон приобрел после государственного переворота, может служить и то, что его посещал князь Борис Алексеевич Голицын. В свою очередь, и Гордон обедал несколько раз у князя.
Очевидно, Петр стал нуждаться в обществе Гордона. Он весьма часто посылал за ним. Главным занятием их было приготовление фейерверков: царю чрезвычайно понравилась эта потеха. Гордон постоянно участвовал в пирушках у царя, у Нарышкина, Шереметева, Ромодановского, Андрея Артамоновича Матвеева и других. В дневнике его упоминается о беседах с Петром, об удовольствии, доставленном царю особенно удавшимся фейерверком или успешными и ловко веденными маневрами. Сын и зять Гордона тоже трудились с Петром над фейерверком в царской лаборатории. Иногда он проводил с царем целые дни, занимаясь опытами над военными снарядами. Любопытно, что однажды по желанию Петра были сделаны два фейерверка с целью состязания между русскими и иностранцами; фейерверк иностранцев, как пишет Гордон, произвел «отличный эффект»; на другой же день был спущен фейерверк русских, который также произвел «хороший эффект». При одном фейерверке Гордон обжег себе лицо, а в другой раз сам Петр был ранен.