История Полоцка и Северо-Западной Руси
Шрифт:
Все города Полоцкой земли считались пригородами Полоцка и, по общему порядку на Руси, особенно в новгородских колониях, должны были зависеть во всем от старшего города – от Полоцка, и, конечно, в древнейшее время зависели от него; но впоследствии времени связь Полоцких пригородов с самим Полоцком настолько ослабла, что нигде в Русской земле пригороды не пользовались такою независимостью от старшего города, как в полоцких владениях. Мало этого, все древние пригороды в разных краях Полоцкой земли подчинили себе соседние позднейшие пригороды. Таковое резкое изменение в отношении пригородов к старшему городу представляет отличительную характеристическую черту полоцкой истории, и вследствие такового отношения пригородов к старшему городу в Полоцкой земле образовалось несколько городских групп, примыкавших к тому или другому пригороду. Так, например, были города минские, примыкавшие к Минску, города туровские, зависевшие от Турова, города собственно полоцкие, тянувшие к Полоцку, и подобные.
Таковой разобщенности пригородов от Полоцка и образованию отдельных городских групп, с одной стороны, много способствовало то, что движение полоцкой колонизации было не в одну сторону. Полочане, как должно полагать, встречая препятствие для своей колонизации в одном направлении, оборачивались в другую сторону. Так, встретив препятствие к переходу через Днепр, они спустились к Припяти и по ее притокам с левой стороны пробрались до Западного Буга, где древнейшей их колонией было Берестье, нынешний Брест-Литовский. От Берестья они поворотили на север, и между Бугом и Неманом прошли до Гродна и рассыпались своими поселениями по Нареву до Полтовеска. Подвигаясь от Полоцка в прямом направлении к западу, полочане перешли только Березину и должны были остановиться у Вилии, где встретили сплошное население литвы, которая хотя и вступила в сношение с Полоцком и, быть может, признала свою зависимость от полочан; но тем не менее не была колонизована полоцкими пригородами. Точно так же на север от Полоцка по Двине полочане своими колониями лепились только у Двины и не проникали в глубь литвы и летголы, хотя и брали с них дань. Таковой порядок колонизации не по одному направлению ближайшим своим следствием имел то, что полоцкие пригороды, рассыпанные на огромном пространстве и отделенные от Полоцка землями летголы, литвы и ятвягов, естественно, должны были стягиваться в отдельные группы по соседству и даже не имели возможности надолго поддерживать непрерывную и постоянную связь со своею метрополиею. Общий вид Полоцкой земли представлял собой не сплошную округленную массу непосредственных владений, а страну, расчлененную чужими, еще не колонизованными землями. Полоцкая земля была как бы огромною подковою или полукругом, в который с северо-запада врезывались большие пространства земель, покрытые непроходимыми лесами и заселенные воинственными иноплеменниками.
С другой стороны, полочане, своими колониями спускаясь по Днепру и Березине до Припяти, должны были встретиться со славянскими племенами, уже прежде их занявшими места по Припяти и ее притокам, – именно на востоке с дреговичами, по словам Нестора простиравшимися на север почти до Двины, с пинянами и бужанами, сидевшими по Верхней Припяти с притоками и по Бугу. При встрече со славянскими племенами полочане, естественно, не могли относиться к ним как к иноплеменникам; между ними много было родного, одинакового; при том же славяне здешнего края, пиняне, бужане, могли иметь опору в своих одноплеменниках по ту сторону Припяти, ежели бы полоцкие колонисты стали прибегать к насилию; посему здешняя колонизация полочан должна была иметь иной характер, чем колонизация в краю иноплеменников. Полочане здесь волей-неволей должны были оставить неприкосновенным многое из прежнего быта здешних славян; и следовательно, в здешних городах, большею частью построенных еще до прибытия сюда полочан, не могло быть строгой подчиненности в отношении к Полоцку (который, собственно, и не был их монополией), какая замечается в других краях, колонизованных новгородцами. Дреговичи и другие племена, жившие по Припяти и Бугу, хотя и подчинились влиянию полочан и слились с их колониями в здешнем краю и таким образом вошли в состав Полоцкой земли, тем не менее много удержали своего племенного, даже большею частью сохранили свой язык, ближе подходящий к малороссийскому, чем к белорусскому или полоцкому, и им недаром присвоено наименование Черной Руси, в отличие от главного племени Белой Руси или полочан-колонизаторов. Все это, естественно, должно было внести некоторое внутреннее раздвоение в Полоцкую землю, по которому юг Полоцкой земли или прибрежье Припяти и Буга значительно разнились от севера или прибрежий Двины и Березины, или Белая Русь и Черная Русь, хотя они и не составляли двух отдельных земель и не имели никакого поземельного разграничения, ибо и на севере, и на юге были рассыпаны колонии одного и того же полоцкого племени. Это же племенное раздвоение было одною из главных причин, что впоследствии при Рюриковичах на левый берег Припяти имели большое влияние киевские и волынские князья.
Третий разряд полоцких владений составляли полоцкие колонии в чужой земле, которую полочане еще не успели привести к окончательному обрусению, где инородческий элемент еще сохранил свой тип и значительно противился полоцкому влиянию. К таковым владениям принадлежали полоцкие колонии в землях летголы, ливы, литвы и ятвягов, где большинство решительно состояло из инородцев-старожилов, где полоцкие колонии являлись как бы островами в море, и инородцы управлялись сами собою, своими племенными князьями или старейшинами и только находились в союзническом или данническом отношении к полочанам, и не препятствовали им в своей земле заводить полоцкие колонии, и даже устраивать свои княжества и облагать туземцев-иноплеменников данью, как это, например, было в низовьях Западной Двины в землях летголы и ливы. Полоцкие колонии в чужой земле разделялись на три вида как по своей местности, так и по отношению к ним туземцев-иноплеменников.
К первому виду принадлежали полоцкие колонии вниз по течению Западной Двины до самого ее устья, где находились полоцкие княжества Кукейнос и Герцике, или правильнее Берсика (может быть, Бережки, или Берестье, перепутанные Латышом-летописцем). Об отношениях этого края к Полоцку и вообще о состоянии его по русским источникам мы не имеем никаких известий, кроме общего указания Несторовой летописи, что тамошние племена дают дань Руси. По ливонским же летописям видно, что при устьях Двины были два удельных княжества, где сидели князья из дома полоцких князей, и что княжества сии состояли в зависимости от старшего, или великого князя Полоцкого. Впрочем, из тех же ливонских летописей видно, что устья и низовья Двины не составляли собственно Полоцкой земли и при князьях из Полоцка тамошние жители-туземцы имели своих племенных старейшин и только платили дань полоцким князьям и признавали над собою их владычество как могущественных и грозных государей. Следовательно, полоцкие города в здешнем краю были не больше как колонии в чужой земле, и их построение главным образом вызывалось необходимостью для поддерживания власти Полоцка над тамошними туземцами и для обеспечения торгового пути по Двине, которым полочане дорожили даже и тогда, когда этот край был уже занят немцами, как свидетельствуют все договорные грамоты Полоцка с Ригою и Ливонским орденом.
Чтобы яснее видеть положение полоцких колоний в здешнем краю, достаточно проследить историю первых немецких поселений в Ливонии; эта история ясно говорит об отношениях Полоцка к здешнему краю. По свидетельству древней хроники Ливонии (Генриха Латыша), первый проповедник латинства, приехавший сюда с немецкими купцами, Мейнард, просил дозволения у полоцкого князя для свободного проповедания. Хроника прямо говорит: «Священник Мейнард, получивши дозволение от полоцкого князя Владимира, у которого Ливонцы (Ливы), были в подданстве, и принявши от него дары, смело приступил к Божиему делу и построил церковь в Икесколе». Значит, Ливония настолько была в зависимости от полоцкого князя, что без его дозволения латинцы не могли проповедывать своего вероучения тамошним туземцам-язычникам. Но из дальнейшего рассказа той же хроники видно, что полочане мало обращали внимания на это владение и пользовались только данью с тамошних жителей и даже не управляли ими; так что в следующую зиму Мейнарду с икескольцами пришлось защищать тамошний край от нападения литовцев и построить в Икесколе замок, названный Укскулем, и другой замок Гольм. Преемник Мейнарда Бертольд начал прямую войну с ливонцами, отказавшимися от латинства, и привел германские и готландские войска. Все это совершалось в продолжение 12 лет; и ни князь полоцкий, и ни полочане, получая исправно дань от ливонцев, не обращали на это никакого внимания и не думали вступиться за своих исправных данников. Преемник Бертольда епископ Альберт построил уже Ригу, учредил ливонский орден меченосцев, воевал и заключал союзы с жемайтиею, литвою и куронами (курляндцами); а полоцкий князь и полочане смотрели на все это как бы сквозь пальцы, как будто бы немцы распоряжались не в полоцких владениях и резали и крестили не их данников – ливонцев.
Наконец, на восьмом году своего епископства Альберт нашел нужным войти в прямые сношения с полоцким князем Владимиром, подобно Мейнарду, и отправил свое посольство в Полоцк; между тем ливонцы, сильно угнетаемые немцами, пришли с жалобою к полоцкому князю и просили его защиты. Владимир, как и следовало ожидать, принял сторону своих данников – ливонцев и, отпустивши к Альберту его послов, стал готовиться к походу, но прежде отправил своего посла в Кукейнос для разбора споров между немцами и ливонцами. Княжеский посол потребовал Альберта в Кукейнос на определенный срок для разбора дела. Альберт не принял приглашения и, уведомленный тайно о приготовляемом походе полоцкого князя, стал наскоро готовиться к войне и пригласил к себе летголу, или латышей, бывших тогда во вражде с ливонцами; ливонцы со своей стороны пригласили литовцев и захватили недостаточно защищенный замок Гольм; но прежде нежели успели подойти к ним полочане со своим князем, немцы со своими союзниками разбили ливонцев и обратно взяли замок Гольм, ливонцы снова обратились за помощью к полоцкому князю. Наконец Владимир с войском явился на Двине и осадил Гольм; но, простоявши под городом одиннадцать дней и не успевши его взять или сжечь, удалился со своею ратью домой. Этот неудачный поход полоцкого князя своим прямыми последствием имел то, что ливонцы, потеряв надежду на защиту от полоцких князей, принуждены были принять латинство и подчиниться немцам: так что Альберт в следующую же поездку в Германию уже передал Ливонию под покровительство германского императора, и на следующий год вся Ливония до границ Эстонии, или Чуди, была обращена в латинство. А вслед за тем кукейносский русский князь Вячеслав, чтобы удержать за собою свое небольшое княжество, принужден был отдаться в покровительство епископа Альберта со всем своими княжеством, которое и передано ему снова от имени Рижской Богоматери уже на вассальных правах, и вслед за тем явился в Кукейнос небольшой немецкий гарнизон как бы для защиты города от литовцев. Но Вячеслав скоро увидал, для чего присланы к нему немцы, и, не откладывая вдаль, перебил их, а сам обратился за помощью к полоцкому князю Владимиру; но прежде, нежели пришла полоцкая помощь, немцы успели прогнать Вячеслава и заняли Кукейнос.
По взятии Кукейноса немцами за полоцкими князьями в здешнем краю осталась Берсика, где княжил Всеволод, последний боец за русское дело в Ливонии, который в союзе с литовцами вел постоянную борьбу с немецкими насильниками и, пользуясь полным доверием литовцев, как женатый на дочери одного литовского князя, сильно вредил немцам. Из Берсики предпринимались все набеги литовцев, в Берсике литовцы всегда находили готовую переправу через Двину, и в Берсике для литвы всегда были убежище и защита в случае неудачного набега. Наконец в одиннадцатом году Альбертова епископства дошла очередь и до Берсики. Альберт, чтобы зараз покончить с Всеволодом, собрал большое войско из немцев и крещеных ливонцев и латышей и взял с бою Берсику, а Всеволода заставил бежать за Двину. Таким образом со взятием Берсики исчезло последнее полоцкое владение в Ливонской земле. Альберт хотя и отдал Берсику опять Всеволоду, но уже на ленном праве, с тем чтобы он был вассалом Рижской Богоматери.
Впрочем, немцы-рижане еще чувствовали себя не совсем крепкими в Ливонии, Литва и полочане еще сильно их беспокоили; связь Ливонии с Полоцком еще не прекращалась; полоцкие князья еще не отказывались от своих прав на Ливонию и получали оттуда дань. А посему в 1210 году, перед начатием упорной борьбы с Эстониею, или Чудью, Альберт нашел нужным заключить мир с полоцким князем. Условия мира состояли в том, чтобы полоцкий князь не препятствовал свободной торговле немцев с Полоцком; а немцы со своей стороны обязались платить дань за ливонцев; даже епископ сам обещался доставлять ему дань в Полоцк. Но ливонцам было не под силу платить две дани, немцам и полоцкому князю; и потому они просили полоцкого князя, чтобы он освободил их от немцев, а епископа Альберта, чтобы он не требовал с них дани в пользу полоцкого князя. Полоцкий князь для разрешения этого дела назначил Альберту срок для съезда и потребовал от него, чтобы немцы не принуждали ливонцев крещению, а оставили бы это на их добрую волю, Альберт на это требование отвечал решительным отказом, и переговоры кончились тем, что полоцкий князь отказался от дани с ливонцев и потом заключил с немцами мир, предоставляя им и полочанам свободную торговлю. Но тем дело о Ливонии еще не кончилось. Русский князь Всеволод еще владел Берсикою хотя и на правах вассала Рижской Богоматери; и немцы, чтобы окончательно разделаться с ним, в 1214 году ворвались ночью в Берсику, ограбили бывших там русских и князя и завладели городом; так кончилось последнее владение полоцких князей в Ливонии. Тем не менее полочане еще не думали совершенно отказаться от Ливонии, и в 1215 году полоцкий князь Владимир, побуждаемый эстонцами, латышами и частично ливонцами, сделал последнюю попытку против немцев и, собрав большую рать, отправился прямо к Риге, но, отравленный немцами, при самом начале похода умер, и его рать разбрелась по домам.
Этот рассказ Ливонской хроники о водворении немцев в Ливонии ясно говорит, что Ливония до прибытия немцев принадлежала Полоцку и что по низовьям Двины там было два полоцких княжества, Кукейнос и Берсика; что старший великий князь Полоцкий получал с Ливонии ежегодную дань и что ливонцы признавали его своим верховным государем и защитником. Но из того же рассказа видно, что Ливония еще не причислялась к пилотской земле и была только провинцией, волостью полочан, и при том волостью, предоставленною в непосредственное распоряжение князей, и что полоцких колоний там было очень немного, вероятно только по Двине как важному торговому пути, и ливонцы, кроме ближайших к Кукейносу и Берсике, оставались при своих правах и обычаях. Полочане, по заведенному новгородцами и их колонистами порядку, не думали принуждать ливонцев силою к перемене их образа жизни и общественного устройства, предоставляя это доброй воле самих ливонцев. Тем не менее власть полочан в Ливонии была довольна сильна и не отрицалась самими ливонцами, чему лучшим доказательством служит то, что немцы, несмотря на тогдашнюю слабость полоцких князей, запутанных в междоусобиях и спорах со своим вольнолюбивым народом и посему мало думавших о своих интересах в Ливонии, только после тридцатилетней упорной борьбы, поддерживаемой многочисленными отрядами бойцов, ежегодно вызываемых из Германии, успели утвердиться в этой стороне и сами несколько раз должны были признавать себя в некоторой зависимости от полоцких князей. Да и по смерти Владимира Полоцкого долго еще считали свои владения в здешнем краю небезопасными от полочан и литовцев; долго еще ливонцы и латыши, или летгола, враждебно смотрели на немцев и склонялись к полочанам; русским духом долго еще пахло в этой стороне, задавленной немецкими насильниками.