История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса
Шрифт:
– Ты их только пощупай! Да входи же, дружок, и можешь щупать без стеснения – купишь или нет.
Открыв с этим дверь, хозяин втолкнул Адамса в хлев, настаивая на том, чтобы гость пощупал свиней, перед тем как сказать ему хоть одно слово. Адамс, обладая прирожденной вежливостью превыше всякой искусственной, вынужден был подчиниться, перед тем как приступить к объяснениям; он схватил одну свинью за хвост, и строптивое животное сделало такой неожиданный скачок, что опрокинуло бедного Адамса прямо в навоз. Траллибер, чем помочь бы ему подняться, разразился хохотом и, войдя в хлев, сказал Адамсу с некоторым презрением:
– Как? Ты не умеешь ощупать окорок? – и потянулся сам было за одной свиньей; но Адамс, решив, что выказал
– Nihil habeo cum porcis. [131] Я священник, сэр, и пришел не за тем, чтобы покупать свиней.
Траллибер ответил, что он сожалеет об ошибке, но в ней-де виновата его жена, и добавил, что она у него дура и всегда попадает впросак. Потом он предложил гостю войти в дом и обчиститься, сам же он только запрет хлев и тотчас последует за ним. Адамс попросил разрешения посушить у огня свой кафтан, парик и шляпу, и Траллибер милостиво разрешил. Миссис Траллибер хотела принести ему таз с водой, чтобы умыться, но муж велел ей, дуре, сидеть смирно, не то она только наделает новых промахов, и направил Адамса к колодцу. Покуда Адамс умывался, Траллибер, которому внешний вид гостя не внушил большого почтения, запер дверь в залу и повел его теперь в кухню, со словами, что ему, как он думает, не вредно будет подкрепиться кружкой, сам же потихоньку шепнул жене, чтоб она принесла немного эля поплоше. После краткого молчания Адамс заговорил:
131
Не имею никакого дела со свиньями (лат.).
– Вероятно, сэр, вы теперь уже разглядели, что я священник?
– Да, да, – сказал с усмешкой Траллибер, – я вижу на вас рясу, вернее, то, что от нее осталось.
Адамс согласился, что ряса на нем не из самых лучших, и объяснил, что имел несчастье лет десять тому назад разорвать ее, перелезая через изгородь.
Миссис Траллибер, вернувшись с элем, сказала своему мужу, что джентльмен, как она полагает, путешественник и что он, верно, будет не прочь перекусить. Траллибер предложил ей придержать свой бестолковый язык и спросил ее: как это могут пасторы путешествовать без лошадей? А у джентльмена, добавил он, лошади нет, раз он не в сапогах.
– Нет, нет, сэр, – говорит Адамс, – лошадь у меня есть, но только я оставил ее по пути.
– Рад слышать, что у вас есть лошадь, – говорит Траллибер, – право слово, не люблю я, чтобы священники ходили пешком; это неприлично и не отвечает достоинству сана.
Тут Траллибер начал длинную речь о достоинстве пасторского сана или, точнее, облачения, не стоящую, однако, того, чтобы нам ее передавать, а жена его тем часом накрыла на стол и принесла ему на завтрак миску овсяного киселя. Тогда он сказал Адамсу:
– Не знаю, приятель, с чего вы надумали навестить меня; но раз уже вы тут, если вы не прочь поесть, так ешьте.
Адамс принял приглашение, и оба пастора сели вместе за стол, а миссис Траллибер стала за стулом своего мужа, как это было, видно, у нее заведено. Траллибер уписывал вовсю, но не мог отправить в рот ни одной ложки, не отметив какого-либо недостатка в стряпне своей жены. И все это бедная женщина терпеливо сносила. В самом деле, она так безусловно преклонялась перед величием и важностью своего супруга, о которых часто слышала суждения из его собственных уст, что мнила его чуть ли не вовсе непогрешимым. Сказать по правде, пастор наставлял ее не одним, а разными путями; и для благочестивой женщины его проповеди оказались столь назидательны, что она научилась принимать дурное наряду с хорошим. Поначалу, правда, она была несколько строптива, но супруг давно уже взял над нею верх, пользуясь частью ее любовью
Пока они сидели за столом, супруг явил ей новый пример своего величия, ибо, как только она налила эля Адамсу, он выхватил кружку из его руки и, прокричав: «Я потребовал первым!», вылил содержимое себе в горло. Адамс стал это отрицать; спор передали на суд хозяйки, которая, хоть и склонялась на сторону гостя, не посмела последовать голосу совести и высказаться против своего супруга. И тот объявил:
– Нет, сударь, нет, я бы не был так груб, чтоб отобрать у вас кружку, когда бы вы сами потребовали первым; но да будет вам известно, не такой я человек, чтобы позволить хотя бы наивысшему лицу в королевстве выпить наперед меня в моем собственном доме, когда первым потребовал я!
Как только они кончили завтракать, Адамс начал так:
– Я думаю, сэр, теперь самое время объяснить вам, какое дело привело меня к вам в дом. Я был в путешествии и теперь вашими краями возвращаюсь к своей пастве в обществе молодой четы, юноши и девицы, моих прихожан; мы остановились в одном странноприимном доме в этом приходе, там меня направили к вам, как к приходскому священнику…
– Хотя я только младший священник, – перебивает Траллибер, – я, мне думается, не беднее самого нашего пастора, да, пожалуй, и пастора соседнего прихода. Я мог бы, пожалуй, купить их обоих вместе.
– Сэр, – возглашает Адамс, – меня это радует. Дело мое, сэр, заключается в том, что у нас, в силу ряда случайностей, отобрали все наши деньги и мы не можем оплатить наш счет, составляющий семь шиллингов. Поэтому я обращаюсь к вам с просьбой выручить меня и дать мне взаймы эти семь шиллингов и к ним еще семь шиллингов, которые я вам, разумеется, верну; но если бы я и не вернул их, я убежден, что вы с радостью воспользуетесь случаем скопить себе сокровища в лучшем месте, нежели наша земная юдоль.
Вообразите, что в контору адвоката входит незнакомец, принимаемый им за клиента, и когда адвокат уже потирает ладони в предвкушении гонорара, тот протягивает ему исполнительный лист. Вообразите себе, что аптекарь в дверцу кареты, в которой подкатил к нему прославленный своим искусством великий врач, вместо вызова к больному протянет микстуру для самого врача. Вообразите, что министр вместо кругленькой суммы почтит лорда ***, или сэра ***, или сквайра *** доброй метлой. Вообразите, что приживальщик или прихлебатель, вместо того чтобы напевать своему покровителю о его добродетели и чести, станет жужжать ему в уши о его пороках и бесчестье, о безобразии, глупости и о всеобщем к нему презрении. Вообразите, что к светскому щеголю пришел портной со счетом и щеголь с первого же раза заплатил; или что портной, если щеголь это сделал, скостил добровольно тот лишек, который он накинул, в расчете, что придется ждать. Словом, вообразите, что угодно, – вы никогда не сможете себе представить ничего равного тому изумлению, какое охватило Траллибера, когда Адамс кончил свою речь. Он выкатил глаза и некоторое время молча взирал то на Адамса, то на жену; потом потупил свой взор долу, потом возвел горе. Наконец, он разразился следующей тирадой:
– Мне думается, сэр, я и сам не хуже всякого другого знаю, где мне копить мое скромное сокровище; я, слава богу, хоть и не так богат, как некоторые, но зато вполне довольствуюсь тем, что имею; это лучший дар, чем богатство; и кому он дан, тот не требует большего. Это лучше, чем владеть миром, ибо человек может владеть миром и не быть довольным. Копить сокровища! Что в том, где копятся сокровища человека, – лишь бы сердце его было в Священном писании! Ибо только в нем все сокровище христианина.