История России в лицах. Книга первая
Шрифт:
Василий Иванович так и бухнулся перед святыми иконами: свершилось! От него, от него понесла законная молодая супружница, теперь, если Богу будет угодно, родит законного сына и такого долгожданного наследника. О том, что у него может народиться дщерь, «молодой» отец и не помышлял: только сын! А как народится чадо, то и помирать можно спокойно: родня у великой княгини сильненькая, вдову с ребенком защитить сумеют. А может, и сам он еще поживет, порадуется на подрастающего сыночка. А то и на второго. Хотя… пусть Бог хоть какое испытание ему посылает, за сына долгожданного и пострадать не жалко.
Великая княгиня родила сына в пятницу, как раз в тот день, когда вихрь небывалой силы в жгут скрутил крест на Архангельском соборе и основательно разрушил постройки Чудова монастыря. И тут же поползли слухи, что это – черти празднуют бесовскую свадьбу, и что младенец родился с дьявольской отметиной, так что надобно ожидать на Руси бед великих, ежели унаследует он отцовский престол.
А государево чадо тем временем окрестили Иваном, в честь же его рождения счастливый отец повелел возвести в селе Коломенском под Москвою каменную церковь, да такую, какой нигде и никогда не бывало. И денег мастерам отсыпал – изрядно. Дива не было, что через полгода взметнулись над излучиной Москва-реки белокаменные стены, увенчанные огромным шатром. А позлащенные купола сияли так, что были видны за двадцать верст – от самой первопрестольной. Подобного храма Русь еще не видела – един он был, храм Вознесения, возведенный в честь будущего государя Ивана Васильевича, Ивана Четвертого, Ивана Грозного…
Вот только на освящение храма великий князь приехать не смог: скрутила в одночасье лихоманка. Вместо него поехала… великая княгиня Елена Васильевна в сопровождении боярина Ивана Овчины-Телепнева – Оболенского. Была, конечно, при ней многочисленная свита, да злые языки трепали только одно имя – княгининого полюбовника. Нужды нет, что его сам государь к супруге в телохранители определил: всем известно, что отказать княгине Елене державный супруг ни в чем не может. Кто знает, может, и царевич-то Иван вовсе не Васильевич, а… Иванович. И не царевич вовсе, а выблядок…
Шептались об этом с опаской: государь по-прежнему был крут нравом и за такие речи мог любого живота лишить. Тем более что через год с небольшим после рождения Ивана великая княгиня родила второго сына – Юрия. Увы, младший царевич не обладал богатырским здоровьем и вообще, как выяснилось чуть позже, был глухонемым и не вполне нормальным – «несмыслев и прост». Никого он особенно не интересовал, посему довольно благополучно прожил довольно долгую по меркам тех времен жизнь, причем в четырнадцать лет его женили на боярышне из влиятельного рода Палецких, дали в удел город Углич, а со временем чинно погребли в Архангельском соборе в Москве.
Великий князь Василий Иванович особо не скорбел, что младший сын у него убогонький: сам же молился перед иконами, клялся, что любое испытание достойно примет. Вот Бог и послал ему испытание. Зато старший сынок рос на радость родителям здоровым да смышленым, а любимой его игрушкой было подаренное отцом золотое яблоко – миниатюрный символ державы, которое он с превеликой охотой запускал то в зазевавшуюся курицу во дворе, то в недостаточно низко склоненный боярский лоб в тереме. Резвилось дитя…
Однако детство его было безоблачным лишь первые три года: в 1533 г. отец царевича занемог.
Началось все, как обычно бывает, с пустяка: поехал государь на охоту, слегка простыл и на левом бедре вскочила у него багровая болячка с булавочную головку. По ходу путешествия царь еще бывал на пирах у местной знати, но выпивалось уже без удовольствия и до бани доходилось «с нуждой». Охота не ладилась, зверь непонятным обычаем ускользал. Сначала царь еще выдерживал пару верст в седле, потом и за столом сидел на подушках, а там и слег вовсе.
Приехал тесть – Михаил Глинский – с двумя иностранными врачами. Стали они прикладывать к болячке верное средство – пшеничную муку с пресным медом и печеным луком. Болячка стала «рдеть и загниваться», лекари уже только руками разводили.
С охоты Василия Ивановича везли уже в крытых санях. По дороге нарыв прорвало, из боку выскочил гнойный стержень чуть ли не в аршин длиною и вытекло больше таза гноя. Опухоль спала и появилась надежда на полное выздоровление и благополучное возвращение в Москву. По дороге в храмах великий князь слушал службы, лежа на паперти – стоять не мог.
В Москву въехали тайно, да не в саму столицу, а в подмосковное село Воробьево, где был летний дворец. Какое-то время ушло на то, чтобы соорудить особый мост через Москву-реку у Новодевичьего монастыря. Строили очень быстро, поэтому при въезде великокняжеского возка мост обломился. Стража еле успела подхватить возок на руки и обрубить упряжь. Въехали в Москву на пароме, а в Кремле Василий Иванович призвал к себе ближних бояр и объявил им свою последнюю волю:
«Князю Михайле Глинскому, за сына моего Ивана и за жену мою, и за сына моего князя Юрья кровь свою пролить и тело свое на раздробление дать, коли нужда будет… Князю Ивану Овчине-Телепневу-Оболенскому помогать князю Глинскому, да вдовой великой княгине держать государство под сыном до его возмужания».
Последние часы Василия прошли в усилиях спасти душу: его успели постричь в монахи под именем Варлаама. Скончался он в ночь со среды на четверг 3 декабря 1533 года. Елену Васильевну, обессилевшую и полумертвую от слез, унесли в ее покои, откуда она не выходила до похорон.
После отпевания и похорон государя, после сороковин короновали на царство малолетнего Ивана, которому принесли присягу все, даже родные дядья, которые вроде бы навсегда отказались от мечты о власти. Но Елена Васильевна подозревала, что все это – только слова, и что на деле и ее жизнь, и жизни ее детей висят на тонюсеньком волоске: боярская Дума признавала только власть Великого князя, да не всякого, а показавшего себя крутым и бескомпромиссным владыкой. Какой владыка из Ванюшки, когда он еще за материнский подол держится?
И на дядюшку своего Елена особенно не уповала: знала, что на жизнь внучатого племянника он, конечно, не посягнет, а вот власть отобрать очень даже сможет. Вдовую племянницу – в монастырь, малолетнего государя – под свою неусыпную опеку. А молодой вдове еще только-только двадцать пять лет исполнилось, ей жить хотелось, любить, править. И то сказать: для того ли черной магией грешила, порчу на супруга наводила, душу свою губила, чтобы до конца дней черным клобуком укрыться? Она – не Соломония, терпеть не будет.