История России в лицах. Книга первая
Шрифт:
Да, ворожила Елена Васильевна, знахарок да колдунов приваживала, лепила фигурки из воска, нарекала их кощунственно человеческим именем и… Да что расписывать, как порчу наводить, про то на Руси испокон веку любая баба знала и каждая третья – умела.
А вот привораживать к себе колдовскими средствами надобности не было: всякий, кто хоть раз видел ангельски-прекрасный лик великой княгини, попадал под его власть, никогда не мог забыть. А иным и нужды не было забывать: года не прошло со смерти Василия Ивановича, как князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский чуть ли не открыто стал вхож
Сама она большого греха в том не видела: вдова – не мужняя жена и не девка, себя блюсти строго не обязана. Да только в народе поговаривали, что «литвинка» ворожбою извела государя, теперь вот присушила к себе первого красавца на Руси и вообще – не от него ли и чада ее? Вон как государь малолетний, Иван свет Васильевич на боярина Овичну-Телепнева-Оболенского похож: одна стать, одна походка и в профиль ястреба напоминает… Тому ли государю присягали? И не возжелает ли молодая вдова с полюбовником обвенчаться? Тогда на престо уж точно воссядет не Рюрикович (пусть и сомнительный). Того ни Шуйские, ни Воротынские, ни, разумеется, Глинские допустить не могли.
А то, что Елена в правление государством стала открыто вмешиваться, и вовсе переполнило чашу боярского терпения. Ладно бы баловалась зодчеством, сия забава государыне не в укор, да и кирпичная стена, опоясавшая Китай-город, была куда как хороша. Но боярская Дума и ахнуть не успела, как увидела великую княгиню Елену единоличной правительницей России на правах регентши при малолетнем Иване. Пробовали заговоры устраивать, но хитрая литвинка наводнила Москву своими шпионами и многие заговорщики оказались в подземных казематах, а иные и головы лишились – «страху другим ради».
А немного погодя Елена стала открыто тяготиться навязчивой опекой дядюшки. Поначалу ловко уворачивалась от встреч с ним, ссылалась на нездоровье, да недосуг. Раз стерпел князь Михаил, другой, а потом отшиб от порога сенных девок да ближних боярынь и вломился прямо в светлицу к строптивой племяннице.
– Что надобно, Михаил Львович? – с досадой осведомилась та.
Князь Глинский, вместо того, чтобы челом государыне ударить, приосанился, хотя и без того чем-то напоминал вставшего на дыбы медведя и рыкнул могучим басом:
– Давно я хочу тебе сказать, Елена Васильевна… Пошто пришлых привечаешь, а родной крови на порог указываешь? Не по обычаям это…
– О каких пришлых глаголешь, Михаил Львович?
Государыня так сжала руки в кулак, что огромный рубин на перстне врезался в нежную ладонь. Но она даже не ощутила боли, чувствуя, как захлестывает ее волна темного бешенства.
– О каких? А Ванька Овчина…
– Князь Иван верховный боярин, поди сам ведаешь. Главный он в Думе…
– И на ложнице твоей главный? – загрохотал во всю мочь Михаил Львович. – Ты на меня, племянница не злись, губы-то не кусай. Я тебе вместо отца почитай уже лет десять буду, кто тебе еще правду скажет? С конюшим в своих покоях по ночам обжимаешься, а Москва зазорными слухами полнится. Неужто тебе не грешно, девка?
– Я тебе не девка, а Елена Васильевна, – с ледяным спокойствием ответила государыня.
Рубин уже рассек кожу и тонкая струйка крови сбегала меж пальцев. Но лицо княгини оставалось бесстрастным
– Ты помнишь, что тебе супруг покойный наказывал? За меня держаться, за Глинского! А ты брачное ложе осквернила. Думаешь, Ивашка любви твоей добивается? Власти он хочет, чтобы в Думе нами, твоими родичами, помыкать! Не верь ты ему, племянница. Знаешь, что он на пирах хмельных о тебе говорит?
– Пошел вон, пес!
– Вона как заговорила! Забыла, чей хлеб вкушала до своего замужества?
– Не позабыла. И тебе, холоп, за то сполна воздам. Эй, люди! Ведите князя в подвал Боровицкой башни! А не пойдет честью – волоките, как последнего вора. Пусть он там в железах мой хлеб до конца своей жизни вкушает.
Вскоре к Глинскому в подземной темнице присоединился брат покойного великого князя – Юрий Иванович, удельный князь Дмитровский. Только недолго «радовался» Михаил Львович такому почетному соседству: по приказу государыни ее дядюшка и опекун был тайно удавлен. А под замок – с женами и чадами – посажены еще два верховных боярина: Иван Вельский, да Иван Воротынский. Туда же через недолгое время Елена отправила и младшего брата покойного мужа, князя Андрея Ивановича Старицкого. Крута оказалась на расправу «прекрасная литвинка».
Ей удалось раскрыть несколько боярских заговоров, ставивших целью ее свержение, и она сумела, хотя это и потребовало от нее неоднократного пренебрежения нравственными нормами, удержаться на престоле. Зато старший ее сын, Иван, жил в обстановке такой ненависти и такого страха, что это навсегда наложило неизгладимый отпечаток на его характер и психику. И немудрено. Расправившись с очередным врагом матушка вопрошала любимое чадо, крутившееся подле нее:
– Что должен делать государь-батюшка с изменниками?
– Наказывать, матушка, – со знанием дела пищал малолетний «государь-батюшка».
– И как же ты будешь их наказывать, государь? – продолжала «урок» Елена Васильевна.
– Вот как! Вот как! – упоенно визжал Ванечка и что было сил молотил по пухлому заду боярыню или девку, на свою беду подвернувшуюся под государеву ручонку.
Неведомо ему было, что маменька изменников наказывала по-другому: ободрать кнутом для начала, а потом тихонько удавить в глухих кремлевских подвалах. Оба его родных дяди уже отмучились, а их удельные княжества – Дмитровское и Старицкое – без особого шума были присоединены к княжеству Московскому. Много позже возмужавший и ставший Грозным Иван Васильевич по достоинству оценит политику своей матушки и станет ее достойным преемником. В том числе, и по отношению к слишком своевольным боярам.
Но ведь действительно, за пять лет своего регентства Елена Глинская успела сделать столько, сколько не каждый мужчина – правитель успевает свершить за десятилетия. Литовский король Сигизмунд обманулся в расчетах на внутренние смуты и бессилие государства, руководимого женщиной: он начал в 1534 г. войну против России и проиграл ее. Правительство Глинской беспрерывно вело запутанные интриги в области международной дипломатии, пытаясь одержать верх в соперничестве с казанским и крымским ханами, еще полвека назад чувствовавшими себя господами на Русской земле.