История России. XX век. Как Россия шла к ХХ веку. От начала царствования Николая II до конца Гражданской войны (1894–1922). Том I
Шрифт:
Развивались социальные болезни: нравственная опустошенность, разочарование и чувство безнадежности. На глазах деградировали семейные устои. Если в эпоху Александра II, при всей ее развращенности, Анна Каренина, бросив мужа и ребенка ради любовника, стала изгоем общества, то в 1910-е гг. в петербургском обществе больше половины (по некоторым подсчетам более 2/3 ) всех браков были так называемыми «гражданскими». То есть супруги, состоящие в венчанном церковном браке, разъезжались и вступали в новые отношения, создавали новые семьи, которые потом иногда узаконивали. В 1910 г. Анна Каренина просто бы вышла замуж за Вронского, оставив своего мужа, и это никого бы в свете не смутило.
Даже многие Великие князья – дядья, двоюродные и троюродные братья Николая II жили в гражданских браках, разъехавшись со своими законными женами. Ближайший после Цесаревича Алексея наследник
Историческая справка
Термин морганатический брак (новолат. matrimonium ad morganaticum contractum) – название брака лица высокопоставленного с нижестоящей особой; происхождение названия в точности неизвестно: может быть, от готского maurgjan – «ограничивать» («брак, ограниченный по правам») или от «Morgengabe» («утренний дар»). С конца Средних веков морганатический брак вошел особенно в употребление по отношению ко вторым супругам владетельных особ, чтобы дети от второго брака не нарушали прав детей от первого брака.
В простом народе семейная мораль также падала всё ниже. «Уровень сексуальной морали в деревнях понизился до крайних пределов, – отмечает французский посол в России Морис Палеолог в феврале 1916 г., используя материалы судебной хроники. – Хозяин (глава семьи) присвоил себе неограниченную власть над всеми женщинами, живущими под крышей его дома… Самым обычным делом является акт кровосмешения между хозяином и его снохой, когда ее молодой муж уходит на военную службу или на заработки в город. Этот вид сожительства настолько распространен, что существует специальное имя для него: снохачество». Констатации любознательного французского посла вполне совпадают и с данными русской литературы, и с дневниковыми записями Ивана Бунина.
Быстро росло число самоубийств из-за несчастной любви, из-за бессмысленной жизни. «Нет никакого интереса к жизни, – писал незадолго до гибели Дмитрий (Мордехай) Богров, – ничего, кроме бесконечного ряда котлет, которые мне предстоит скушать. Хочется выкинуть что-нибудь экстравагантное». 24-летний Дмитрий выбрал действительно экстравагантное самоубийство – на глазах театральной толпы застрелил в упор премьер-министра, за что и был повешен. Самоубийствами, и тоже порой весьма экстравагантными, полна литература этого времени, полна была ими и жизнь…
Свидетельство очевидца
18 ноября 1916 г. Морис Палеолог записал в своем дневнике: «Среди симптомов, позволявших мне сделать весьма мрачное заключение о моральном состоянии русского народа, одним из наиболее тревожных является неуклонный рост в последние годы количества самоубийств. Так как эта проблема вызвала у меня серьезную озабоченность, то я обсудил ее с доктором Шингаревым, депутатом Думы и неврологом, посетившим меня с частным визитом. Он сообщает мне, что за последние десять лет число самоубийств утроилось и даже учетверилось в Петрограде, Москве, Киеве, Харькове и Одессе. Зло также распространилось и в сельских районах, хотя там оно не достигло таких пропорций или не прогрессировало так быстро. Две трети всех жертв не перешагнули рубеж двадцати пяти лет, и статистика приводит случаи самоубийств среди восьмилетних детей. Причинами большинства этих самоубийств являются неврастения, меланхолия, ипохондрия и полное отвращение к жизни… Эпидемии самоубийств часто встречаются среди студентов, солдат, заключенных и проституток… Повышение числа самоубийств демонстрирует, что в самых недрах русского общества действуют скрытые силы дезинтеграции». – М. Палеолог. Дневник Посла. М., 2003. – С. 633–634.
В интеллигентных кругах русского общества крепла убежденность в необходимости кардинальных перемен и искреннее желание краха «старого мира». Поэт-сатирик Саша Черный писал:
«Отбой,«Русский ленивец нюхает воздух, не пахнет ли „оппозицией“. И, найдя таковую, немедленно пристает к ней и тогда уже окончательно успокаивается, найдя оправдание себе в мире, найдя смысл свой, найдя, в сущности, себе „Царство Небесное“. Как же в России не быть оппозиции, если она таким образом всех успокаивает и разрешает тысячи и миллионы личных проблем» – так объяснял незадолго до Мировой войны давний российский конфликт общества и власти русский философ Василий Васильевич Розанов. Классический русский оппозиционер, всё равно, салонный или радикальный, винил за «страдания народа» всегда власть, никогда – самого себя или интеллигенцию как таковую.
Но в 1907–1914 гг. марксизм, материализм, атеизм, которые долгое время владели умами радикальной и либеральной интеллигенции, лишились части своих почитателей, для некоторых потеряла привлекательность и сама идея революционной перестройки общества. Стремление уйти от реальности прежде всего и было стремлением уйти от самого себя, от своей ответственности, но теперь уже не в политическое противостояние власти, а в частную жизнь, не победить власть, а забыться от власти и заодно от «страждущего народа». Однако самые блестящие умы России, пройдя путь от марксизма к идеализму, вовсе не утратили чувство гражданской ответственности. Напротив, обретенная вера помогла им глубже взглянуть на себя и на происходящее в стране. Они стали говорить о политической и духовной ответственности образованной части общества, о своей вине за беды страны. С критикой российской интеллигенции, ее мироощущения, идейной и психологической сущности выступили 1909 г. в сборнике «Вехи» Бердяев, Булгаков, Струве, Гершензон, Изгоев, Кистяковский, Франк.
«С русской интеллигенцией, – писал Николай Бердяев, – в силу исторического ее положения случилось вот какого рода несчастье: любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, к народному благу парализовала любовь к истине… Основное моральное суждение интеллигенции укладывается в формулу: да сгинет истина, если от гибели ее народу будет лучше житься, если люди будут счастливее, долой истину, если она стоит на пути заветного клича «долой самодержавие». Такое человеколюбие, утверждал Бердяев, было ложным, оно превратилось в «человекопоклонство и народопоклонство». «Интеллигентская доктрина служения народу, – замечал Петр Струве, – не предполагала никаких обязанностей у народа и не ставила ему самому никаких воспитательных задач… Народническая, не говоря уж о марксистской, проповедь в исторической действительности превращалась в разнуздание и деморализацию». «Нужно покаяться, – призывали «веховцы», – то есть пересмотреть, передумать и осудить свою прежнюю душевную жизнь в ее глубинах и изгибах, чтобы возродиться к новой жизни». За будущее России ответственны мы, и мы должны сотрудничать с властью – строго критикуя ее промахи, не ниспровергать ее, но поддерживать в деле возрождения нашего народа, начатого в 1861 г. и продолженного Столыпиным и Витте.
Появление сборника вызвало бурную полемику (только в 1909 г. появилось более 200 статей и рецензий), и отзывы в основном были отрицательными. Ленин заклеймил «Вехи» как «энциклопедию либерального ренегатства». Либеральная печать обвиняла авторов, предъявляющих счет интеллигенции, в измене, реакционности, черносотенстве и других «пороках». Однако именно такая острая реакция показывает, насколько важные и болезненные проблемы были затронуты.
В «Вехах» среди прочих была поднята и тема отчуждения русского образованного общества от народа. На Западе, писал, например, Михаил Осипович Гершензон, «нет той метафизической розни, как у нас, или, по крайней мере, ее нет в такой степени, потому что нет глубокого качественного различия между душевным строем простолюдина и барина». Гершензон подчеркивал, что «между нами и нашим народом – иная рознь. Мы для него – не грабители, как свой брат, деревенский кулак; мы для него даже не просто чужие, как турок или француз: он видит наше человеческое и именно русское обличие, но не чувствует в нас человеческой души и потому он ненавидит нас страстно, вероятно с бессознательным мистическим ужасом, тем глубже ненавидит, что мы свои».