История русского романа. Том 1
Шрифт:
Демократический момент в настроениях Потехина проявился в его протесте против сословных предрассудков. Потехин доказывал, что крестьянка, выросшая в «образованной» среде и воспитанная соответствующим образом, ничем не хуже дворянской девицы. Эта мысль в годы, когда появилась «Крестьянка», не могла не восприниматься как общее место. Традиционным, банальным, по сути дела, было и построение романа. Потехин развертывает последовательно, эпизод за эпизодом, жизнь своей героини, отклоняясь от главной магистрали повествования ради характеристики второстепенных лиц. Козни отрицательных персонажей, плетущих интриги против кроткой Анны Ивановны, и добрые дела филантропов — вот обстоятельства, движущие вперед действие романа.
Обличение сословных предрассудков в «Крестьянке» было лишено политической остроты и общественной значимости. Автор игнорировал причины, породившие сословные предрассудки и способствовавшие их укоренению:
657
Характеристика позднейших романов А. А. Потехина дается в статье: С. В. Касторский. Писатель — драматург А. А. Потехин. — «Из истории русских литературных отношений XVIII-XX веков». Изд. АН СССР, М. — Л., 1959. стр. 178–180.
Роман Григоровича «Проселочные дороги» (1852) появился в разгар правительственной реакции, в эпоху, когда А. В. Дружинин, высказывавшийся за пересмотр положений критики 40–х годов, писал: «… сатирический элемент… не способен быть преобладающим элементом в изящной словесности, … наши беллетристы истощили свои способности, гоняясь за сюжетами из современной жизни». [658]
Творчество Григоровича начала 50–х годов в значительной степени утратило ту лирическую и драматическую напряженность, тот жестокий пафос, которым были проникнуты его первые деревенские повести, выразившие решительное нежелание передовых людей 40–х годов мириться с крепостническими порядками. В деревенских повестях 50–х годов Григорович отошел от острых проблем современности, сатирическое перо свое он в это время направлял не против помещиков, а против мира петербургской золотой молодежи и ее неловких подражателей из чиновничьей среды.
658
«Современник», 1850, т. XXI, отд. VI, стр. 81.
Очевидно, учитывая в какой-то мере изменение позиции Григоровича, Краевский обращался в эти годы к нему с письмами, призывавшими писателя «бросить Антонов — Горемык», перестать изображать «зипуны» и обратиться к жизни «общества». [659]
Однако, обратившись в своем первом романе к жизни поместного дворянства, Григорович не стал его певцом. В этом романе, появившемся в год смерти Гоголя, Григорович проявляет себя как писатель гоголевского направления, сознательный последователь великого сатирика. С первых же страниц романа Григорович заявляет о своем сознательном и сатирическом подходе к изображаемому дворянскому быту, полемизирует со светской повестью и принятой в произведениях этого жанра манерой изложения.
659
Государственная Публичная библиотека им. в Ленинграде. Фонд № 222, ед. хр. № 10.
«Есть еще повести, — заявляет писатель, — в которых преобладает так называемый анализ, повести, имеющие целью знакомить большею частью с блестящим кругом, которые можно назвать… повестями пусто- прозрачно — психологического содержания. Их писать очень легко… „Действие происходит в будуаре или на балконе каменноостровской дачи… Подле открытого окна сидит героиня — графиня или княгиня… Дверь отворяется: является молодой человек задумчивого вида. Он лев с головы до пяток… Горький опыт паркетной жизни поселил в нем разочарование: он холоден, спокоен; но много еще огня таится под его новомодным жилетом“». [660]
660
Д. В. Григорович, Полное собрание сочинений, т. III, изд. 3–е, СПб., 1896, сгр. 128–129. Все последующие ссылки на это издание (I–XII, 1896) даются в тексте.
Григорович отказывается от изображения «паркетных драм» и утонченной психологии посетителей и хозяев салонов и будуаров, он утверждает, что роман его будет лишен интриги, «как ее обыкновенно принимают, то есть в смысле любовной интриги». [661] «Да, в предлагаемом романе решительно нет энергического характера, нет интриги, и — что всего хуже — представьте, о мой почтенный читатель! — интриги не будет до самого конца», — заявляет Григорович (III, 127). Далее автор поясняет, что речь идет о любовной интриге. С ее узкой и искусственной, хотя подчас и увлекательной, стези он намеренно уводит свой роман.
661
Н. В. Гоголь, Полное собрание сочинений, т. V, Изд. АН СССР, М., 1949, стр. 142.
Сюжетное развитие и композиция романа Григоровича является как бы практическим осуществлением теоретических положений, выдвинутых Гоголем в «Театральном разъезде»: «Всё изменилось давно в свете. Теперь сильней завязывает драму стремление достать выгодное место, блеснуть и затмить, во что бы ни стало, другого, отмстить за пренебреженье, за насмешку». [662]
Григорович делает основным содержанием романа «Проселочные дороги» борьбу мелкого честолюбия и тщеславия провинциальных помещиков. Говоря о чувствах, которыми движимы главный герой романа Аристарх Федорович Балахнов и его соперники на дворянских выборах, Григорович повторяет выражения Гоголя. Он пишет об «арене честолюбия, именуемой выборами», о своем герое сообщает:
662
Там же.
М. Е. Салтыкова — Щедрина
«В душе его зароились тогда самые жгучие и честолюбивые надежды. Имея на стороне своей большую часть соседей, он мог смело надеяться быть выбранным предводителем дворянства.
«Чтобы вернее достичь своей цели, Аристарх Федорович позаботился изменить обыкновенный свой образ жизни; следовало теперь зажить так, чтоб ослепить, закружить… весь уезд» (26).
Композиция романа Григоровича в полной мере обнаруживает зависимость писателя от Гоголя. На факт сознательного следования автора «Проселочных дорог» традиции «Мертвых душ» Гоголя указывалось в научной литературе. Так, Н. И. Пруцков отметил зависимость некоторых сторон характеристики главного героя «Проселочных дорог» от образов Чичикова (интриганство Балахнова) и Хлестакова (попытка «сыграть роль чином выше собственного»). [663]
663
«Ученые записки Грозненского гос. педагогического института», филологическая серия, вып. I, 1945, стр. 35.
Следует добавить, что целый ряд частностей и отдельных эпизодов романа представляет собою как бы прямой сколок с «Мертвых душ». Уже самая первая фраза «Проселочных дорог» вводит нас в «гоголевскую» атмосферу:
«В одно прекрасное майское утро… ехал тарантас, запряженный тремя клячами. Нёльзя наверное определить, в какой полосе совершалось это достопримечательное событие; проселок терялся с обоих концов бог весть куда; легко могло статься, что он начинался у Оренбурга и, цепляясь, как водится, с другими проселками, пропадал у прусской границы» (5).
Начиная так роман, писатель не мог не отдавать себе отчета в том, что читатель неизбежно вспомнит странствующую бричку Чичикова. Этот зачин, необходимость которого не диктовалась сюжетным развитием (первые главы романа описывают события, происходящие в имении Балахнова), был выбран не случайно. Самый замысел романа и отражающее этот замысел заглавие «Проселочные дороги» были навеяны поэмой Гоголя и идущей от нее традицией (см. «Тарантас» В. А. Соллогуба). Изображение метаний Балахнова, его адептов и противников по проселочным дорогам уезда и губернии, их приключений в столице и попытка через повествование об этих интригах и приключениях характеризовать поместную Россию в целом — представляло собою развитие и своеобразное преломление идей и приемов, разработанных Гоголем. Знаменитая заставка Г. Г. Гагарина к «Тарантасу» Соллогуба, которую столь высоко оценил Белинский [664] (бесконечная проселочная дорога, вьющаяся между полей, и облако пыли, летящее за тройкой), могла бы в равной мере иллюстрировать «Проселочные дороги» Григоровича.
664
В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. IX, 1955, стр. 8.