История русского романа. Том 2
Шрифт:
Особое место в романе занимают резкие, обличительно — сатирические страницы, характеризующие губернскую бюрократию и провинциальное дворянство. Достоевский не щадит здесь среду правительственной бюрократии, возглавляемую губернатором из немцев фон Лембке и его супругой — львицей губернского общества, заискивающей перед либералами. Но в то же время Достоевский стремится показать, что настроения народа не имеют ничего общего с требованиями революционеров (эту мысль особенно отчетливо выражает описание бунта на шпигулинской фабрике). Революционеры могут поэтому, по мнению Достоевского, найти отклик своей пропаганде лишь среди отдельных уголовных элементов, оторвавшихся от народной среды. Таков обрисованный в романе Федька Каторжный, которым младший Верховенский пользуется как орудием при проведении своих планов.
Пародийные и гротескно — сатирические мотивы, играющие значительную роль в «Бесах», не исчерпывают поэтики этого сложного и противоречивого романа. Задумав «Бесы» вначале по преимуществу как публицистический роман — памфлет, Достоевский в процессе дальнейшей работы во многом отошел от этого своего первоначального замысла. Свой спор с русскими революционерами он перенес из политической области также в плоскость
Из писем Достоевского от октября 1870 года мы знаем, что вначале он предполагал сделать центральным персонажем романа тупого и ограниченного Петра Верховенского, который сам говорит о себе, что он «мошенник, а не социалист» (VII, 343). Достоевский изобразил Верховенского недалеким, но хитрым, по — иезуитски расчетливым авантюристом, презирающим других заговорщиков, видящим в них и в народе лишь пассивные орудия, «рабов», которые должны слепо повиноваться «прави — гелям» (VII, 341–342). Однако это «комическое», по оценке самого писателя, лицо, выступающее в роли практического организатора заговора, постепенно в ходе работы над романом отошло на второй план и уступило свое центральное место другому, более значительному, «трагическому» лицу — Николаю Ставрогину (Письма, II, 288–289, 294). Образ Ставро- гина, превосходство которого над собой признает сам Верховенский, в наиболее концентрированном виде выражает философско — этическую концепцию «Бесов».
О Николае Ставрогине Достоевский писал в своих заметках, что уже давно хотел изобразить подобный характер. Писатель считал его «типическим» для «известного слоя общества» и «русским», хотя редко являющимся «во всей своей типичности» (Письма, II, 289). И действительно, записные тетради Достоевского с набросками первой редакции «Идиота» свидетельствуют, что зародыш характера Ставрогина, с его своеобразным «демонизмом», внутренней опустошенностью, утратой критериев добра и зла, возник под пером Достоевского еще во время работы над этой редакцией. Дальнейшим развитием того же характера явился образ героя «Жития великого грешника». Не случайно из набросков «Жития» в «Бесы» перешли мотивы посещения героем монастыря и его беседы с подвижником Тихоном, образ которого в идеализированном виде передает некоторые черты религиозного мыслителя XVIII века епископа Тихона Задонского (1724–1783). Рассказ об этом посещении составил содержание особой главы романа («Исповедь Ставрогина»), которой Достоевский придавал большое значение ввиду ее роли для раскрытия психологической опустошенности и моральной несостоятельности Ставрогина. Глава эта была исключена из «Бесов» по требованию редакции при печатании романа в «Русском вестнике».
Ставрогин своим «демонизмом» психологически подавляет остальных героев «Бесов». Особое, «демоническое» обаяние Ставрогина чувствуют противоположные по своим идеям и устремлениям лица — Шатов и Петр Верховенский, к нему влекутся с одинаковой силой все центральные персонажи романа — Даша и Лиза Дроздова, жена Ставрогина — Марья Тимофеевна Лебядкина и брошенная им Марья Шатова. Однако внешняя красота и обаяние Ставрогина — лишь застывшая трагическая маска, под которой скрываются страшная душевная опустошенность, утрата всех норм и нравственных устоев.
По замыслу Достоевского, образ Ставрогина должен был стать новым, по сравнению с его предшественниками, полемически окрашенным, сниженным вариантом в развитии темы романтического «демонизма». У героев Байрона (или, в России, Лермонтова) «демонизм» был следствием перенесенных героем в прошлом разочарований, вызванных столкновением благородных, вольнолюбивых стремлений со сковывающей и унижающей человека действительностью. Под пеплом разочарования и скептицизма в душе байроновского героя, лермонтовского Демона или Печорина скрывались горячие искры, которые в любой момент могли разгореться ярким пламенем. В душе Ставрогина нет и следов подобного огня. Самый источник его разочарования и страданий иной, чем у лермонтовских героев, — не социальный, а личный. Ставрогин глух к нуждам и интересам окружающих людей, он индивидуалист до мозга костей, занятый всецело самим собой и в то же время именно поэтому болезненно ощущающий в себе зияющую «роковую» пустоту. Известное влияние на такую трактовку образа «демонического» героя, лишающую этот образ благородства и обаяния, которые были свойственны ему в творчестве романтиков, оказала критика «хищного типа» в статьях Аполлона Григорьева и других критиков — славянофилов. Ставрогин, как характеризует его сам писатель, «развратнейший человек и высокомерный аристократ», «барин, … оторванный от почвы». [305] Утратив религиозную веру, Ставрогин потерял вместе с нею способность различать добро и зло, ощутил полную относительность всяких нравственных норм. Сознавая свою внутреннюю опустошенность, испытывая ужас перед нею, Ставрогин тем не менее ничем не способен ее заполнить, кроме бесстрастного самонаблюдения и анализа. Одаренный огромной внутренней силой, он не знает, куда ее применить, неспособен воспрепятствовать разгулу своих темных страстей и с одинаковой холодностью отдается разврату и религиозным исканиям. Позднее он становится союзником Верховенского — Нечаева, но не потому, что разделяет его убеждения или убеждения других «нигилистов», а потому, что видит в каждом из своих поступков вызов самому себе, «дерзкий» «эксперимент», поставленный с целью своеобразной проверки своих сил, очередного морального испытания, доказывающего ему всякий раз мнимую широту его натуры, отсутствие у него моральных принципов и сдерживающих центров, которые помешали бы ему дойти до очередного нравственного падения, удержали от преступления, от полнейшей утери человеческого облика.
305
Ф. М. Достоевский. Записные тетради, стр. 90, 203.
Утверждению реакционной идеи о том, что единственным подлинным источником нравственности является религия и что отказ от нее неизбежно ведет к преступлению, подчинены и образы других главных персонажей романа. Атеист Кириллов, утративший веру в бога, кончает с собой, желая таким образом гордо и открыто бросить вызов «небу», доказать полную нравственную свободу и независимость личности. Но в момент самоубийства обнаруживаются его мучительные колебания, слабость и бессилие. Лишь Шатов, в прошлом также ученик Ставрогина, пытается преодолеть свою прежнюю моральную раздвоенность и обрести утраченную религию, которая возвращает ему веру в себя и других людей. Но отказ от участия в заговорщицкой организации приводит к трагической гибели Шатова. Рассказ о его убийстве, организованном Верховенским, представляет, по замыслу автора, художественно — психологический комментарий к убийству Иванова участниками нечаевской группы. Последовательно подчиняя освещение характеров и событий искусственной, привнесенной извне религиозно — проповеднической тенденции, Достоевский раскрывает ее уже в самом названии романа, истолкование которого дается в предваряющих его эпиграфах: Россия, по идее автора, «сбилась с пути», революционеры — это своего рода пушкинские «бесы», которые «кружат» ее по сторонам; спасение для русскою общества состоит в исцелении от «бесов» (по примеру евангельского «бесноватого», — VII, 5), в возвращении к религиозной вере, без которой отдельный человек и общество в целом неизбежно доходят до преступлений, оказываются бессильными жертвами темных страстей.
Так же, как другие романы Достоевского, «Бесы» отличаются большой философской насыщенностью. Философская полемика здесь непосредственно вторгается в сюжетную ткань романа, отдельные его образы и ситуации представляют в то же время своего рода философские аргументы, подтверждающие или опровергающие доводы, выдвигаемые героями в их драматических спорах и идеологических столкновениях.
Реакционная политическая и философская тенденциозность «Бесов» обусловила искусственность построения, надуманный мелодраматический характер многих сцен романа, в которых изображены нечаевцы. Тем не менее большое искусство Достоевского — романиста проявилось и в этом романе — памфлете. Достоевский нарисовал в «Бесах» множество разнообразных лиц, сделав их участниками единой, непрерывно развивающейся цепи остродраматических событий. Русское провинциальное общество обрисовано в «Бесах» в своих различных, многообразных социальных и психологических разрезах. Каждый из многочисленных персонажей «Бесов» психологически не отделен от других, но связан с ними, и все они, несмотря на разнообразие своих характеров и психологии, живут и движутся в едином жизненном потоке, который, разбиваясь на множество отдельных ручейков, определяет их частные судьбы. Умение Достоевского представить общую историческую атмосферу и судьбу каждого отдельного человека, политику и быт, социальные страсти и индивидуальную психологию персонажей в их единстве и взаимосвязи, подчинив движение образов развитию философской мысли, получило в «Бесах» яркое выражение, несмотря на реакционный замысел этого антинигилистического романа — памфлета, в котором облик участников тогдашнего революционного движения изображен в кривом зеркале.
Форма хроники, примененная Достоевским в «Бесах» (позднее в видоизмененном виде она нашла применение также в «Братьях Карамазовых»), потребовала от автора создания новой для него фигуры рассказчика — хроникера. Впоследствии эта фигура вызвала большой интерес М. Горького и несомненно в какой-то мере была учтена им в его романах- хрониках (например, в «Жизни Матвея Кожемякина»), Рассказчик в «Бесах», в отличие от Ивана Петровича в «Униженных и оскорбленных», не столичный человек, не «литератор», а провинциальный обыватель с несколько (хотя и умеренно) архаизированным языком. Уже в зачине романа подчеркнуты литературная неопытность, «неумение» рассказчика (VII, 7); стиль его насыщен характерными словечками вроде «столь», «доселе», «многоопытный», оговорками, подчеркивающими его неуверенность в себе, и т. д.
Фигура рассказчика «Бесов» была создана Достоевским в период, когда проблемы художественного сказа привлекали к себе пристальное внимание Лескова. Но, как свидетельствует позднейшая полемика Достоевского с Лесковым, [306] задача, которую ставил перед собой автор «Бесов», была иной, чем та, которую преследовал автор «Соборян» и «Очарованного странника». Главной целью Лескова было воспроизвести тонкий стилистический узор речи человека из народа, своеобразно отражающей артистическую одаренность и яркость восприятия жизни, свойственные простому русскому человеку. Автор же «Бесов» хотел создать психологически убедительный образ пассивного, сбитого с толку надвигающимся на него неожиданным напором событий провинциального хроникера- обывателя. Рассказчик — хроникер в «Бесах» выступает не только как лицо, ретроспективно описывающее и комментирующее события романа, но и как участник этих событий, в которых он до самого конца играет довольно жалкую роль младшего друга и почитателя Степана Трофимовича Верховенского. Позволяя себе порой ядовито критиковать Степана Трофимовича и других лиц, рассказчик в «Бесах» тем не менее социально и психологически не противостоит им; напротив, он неизменно теряется и «стушевывается» перед ними, подчеркивая их превосходство, свою относительную незначительность по сравнению с героями первого плана. Таким образом, в противоположность образам рассказчиков у Лескова, рассказчик в «Бесах» — не сочувственно трактованная автором, а иронически изображенная фигура. На него распространяется пренебрежительное отношение писателя к остальным персонажам этого реакционною романа — памфлета. Впрочем, Достоевский не всегда считается в романе с образом рассказчика, становясь нередко на его место и передоверяя I ему свой авторский голос. [307]
306
Глава «Ряженый» в «Дневнике писателя» за 1873 год (XI, 89–92). См. об этой полемике в кн.: В. В. Виноградов. Проблема авторства и теория стилей. Гослитиздат, М., 1961, стр. 487–555.
307
Соотношение автора и рассказчика в «Бесах» тонко раскрыто в статье Я. Зунделовича «О романе Достоевского „Бесы“(о памфлетном строении романа)» («Труды Самаркандского гос. университета им. А. Навои», Новая серия, вып. 112, 1961, стр. 3–36).