История русской Церкви. Том 7

Митрополит Макарий

В церковном пении нашем произошла значительная перемена. В первые четыре века нашей Церкви у нас пели "на речь", то есть произносили при пении слова священных песней точно так же, как они произносились в речи, в разговоре и как писались: то был период праворечия, или истинноречия, в нашем церковном пении. С пятнадцатого века и особенно с половины его у нас настал период раздельноречия, или растяжноречия, в церковном пении, начали петь слова не так, как они произносились в речи и писались, а с изменением в них полугласных букв на гласные, иногда с прибавкою гласных, иногда даже с отнятием согласных; например, слова песни: "Съгрешихом, беззаконовахом… пред Тобою… но не предажь нас до конца" - начали петь: "Согрешихомо и беззаконновахомо передо Тобою, но не предамже насо до конеца". Такое растяжноречие в церковном пении входило постепенно, и в нотных книгах 1-й половины XV в. оно встречается еще весьма редко, лишь в немногих словах. Но со 2-й половины этого века оно стало усиливаться и распространяться более и более, и под конец 1476 г. новгородский летописец с изумлением заметил: "Той же зимы некоторые философове начаша пети: "Огосподи, помилуй", а друзеи: "Осподи, помилуй" (Собр. лет. 4. 130). В продолжение же XVI в. достигло высшей степени, так что некоторые слова при пении трудно было и понять; например, пели вместо "Спас" "Сопасо", вместо "изми" - "иземи", вместо "во мне" - "во моне". Нотные знаки и теперь оставались прежние, безлинейные, писались непосредственно над словами и слогами текста и назывались знаменами и крюками, но в начертании их совершилась перемена: их стали писать скорописью. Потом для удобнейшего понимания этих крюковых нот к концу XV в. начали прибавлять иногда пояснительные знаки на полях нотных рукописей, а во 2-й половине XVI в. при каждой крюковой ноте отдельно от нее начали писать киноварные подметные слова, или пометы, обозначавшие какую-либо перемену в степени или исполнении звука. Мало-помалу во всеобщее употребление вошли пометы, изобретенные новгородцем Иваном Акимовичем Шайдуровым. Вместе с тем начали появляться в нотных книгах особою статьею краткие руководства

к изучению крюковых знаков и помет к ним, и одно из таких руководств под именем грамматики составлено тем же Шайдуровым. Церковному пению обучались у нас в первоначальных школах вместе с чтением и письмом и у тех же мастеров. А как школы эти к концу XV и в начале XVI в. пришли в крайний упадок, то упало с ними и церковное пение. "Мужики озорные на крылосе поют… мужики-невежи учат робят да речь им портят", - писал владыка Новгородский Геннадий к митрополиту Симону и просил его ходатайства пред государем об открытии училищ (А. и. 1. 147, 148). Стоглавый Собор также сознал этот упадок и недостаток училищ и с сожалением воспоминал, что прежде в Москве и Новгороде и других городах многие училища бывали, и певцы и чтецы славные были по всей земле, а потому определил, чтобы в каждом городе заботливостию местного духовенства открыты были училища в домах тех священников, диаконов и дьяков, которые горазды читать, и петь, и писать (Стоглав. Гл. 25, 26). Из числа вновь заведенных училищ прежде всех принесли добрые плоды для церковного пения новгородские. Из них вышли сделавшиеся вскоре знаменитыми мастерами Иван Шайдуров, Маркелл Безбородый и два брата Василий и Савва Роговы, родом корелы. О трудах Шайдурова мы уже упоминали. Маркелл, сперва инок, потом игумен хутынский, известный автор жития святого Никиты Новгородского и канона ему, "роспел (т. е. положил на ноты) Псалтырь". Василий Рогов, в монашестве Варлаам и с 1586 г. архиепископ Ростовский, "зело был горазд знаменному, и троесрочному, и демественному пению, был роспевщик и творец (т. е. сам сочинял ноты)". А брат его Савва славился преимущественно как искусный учитель церковному пению и приготовил многих не менее прославившихся учеников. Таковы были Иван Нос, Феодор Христианин, московский священник, и Стефан Голыш. Первые два действовали в Москве и иногда по воле царя Ивана Васильевича - в его Александровской слободе, и Иван Нос "роспел и изъяснил Триоди, святым стихиры и славники, также крестобогородичны и богородичны минейныя", а поп Феодор особенно был "горазд знаменному пению, и мнози от него научишася". Стефан же Голыш, новгородец, "ходил по градам и учил Усольскую страну" и, кроме того, "много знаменнаго пения роспел". Из учеников его наиболее известен Иван Лукошков, впоследствии Исаия, архимандрит владимирской Рождественской обители: он "вельми знаменнаго пения распространил и наполнил". Первая заслуга всех этих мастеров состояла в том, что они обучали других искусному пению, и из их-то учеников, конечно, наполнялись существовавшие у нас хоры певчих: государев, митрополичий и прочих архиереев. Но еще важнее была та заслуга, что этими мастерами положены на ноты "и в нашей Рустей земли просиявшим безчисленными чудесы мужем же и женам, иже именуются новые чудотворцы, овым стихеры, иным же славники, а иным с литиями и с хвалитными стихеры и с величании полные празднества, от месяца сентября до конца месяца августа". Учреждено у нас в настоящий период много праздников в честь русских святых, составлено им много новых служб. И вот нашлись мастера, которые положили на ноты, где следует, все эти службы и тем дали своим соотечественникам возможность прославлять новоявленных угодников Божиих приличными песнопениями и светлее праздновать новые церковные праздники.

III

Обратимся теперь вообще к церковным книгам, по которым совершалось у нас тогда богослужение. О существовании в нашей Церкви полного круга богослужебных книг в настоящий период не может быть ни малейшего сомнения, так как от 2-й половины XV и особенно от XVI в. сохранились многие списки всех этих книг и некоторые из них довольно подробно описаны. Что же представляют нам эти списки? При сличении списков каждой книги прежде всего поражаемся их разнообразием. Списки, например, Служебника, важнейшей из богослужебных книг, можно, по-видимому, разделить на два класса. Большая часть из них списывалась с Служебника Киприанова, представляющего чин литургии в том виде, какой дал ей в XIV в. известный патриарх Цареградский Филофей. При всем том списки эти разнятся и от Служебника Киприанова и между собою то сокращениями, то дополнениями, то изменениями, даже те списки, на которых прямо замечено, что они писаны "с митрополича с Киприанова переводу слово в слово", оказываются довольно с ним несходными. Списки второго класса списывались частию с Киприанова, частию же с разных других Служебников, употреблявшихся у нас до Киприана, и еще более разнятся как между собою, так и от списков Киприановской редакции. Считая излишним перечислять все разности, встречающиеся в тех и других списках, укажем только на две из них как относящиеся к решению вопросов, получивших у нас особую важность в XVII в.: вопроса о числе просфор на проскомидии и вопроса о молитвенном призывании пред освящением Даров: Господи, Иже Пресвятаго Твоего Духа и пр. Число просфор в некоторых списках не определено и ясно говорится только или о двух первых просфорах, или о трех; в других списках, как и в Киприановом, можно различать пять просфор; еще в некоторых - шесть, а в одном, конца XVI в., даже семь. Молитвенное призывание пред освящением Даров в большей части списков Киприановской редакции находится, но в некоторых, как и в самом Киприановом и многих, употреблявшихся у нас до Киприана, не находится. Списки другой богослужебной книги - Требника разнятся между собою и по составу - так, некоторые заключают в себе и Служебник, - и по числу чинов, или статей, составляющих собственно Требник (в одних списках только 80 статей, в других 152, или 154, или 159), и по распорядку их, и иногда даже по содержанию: например, в чине крещения по двум спискам ясно разрешается крестить младенцев чрез обливание. Что касается до церковного Устава, то, не говоря уже о различии между списками устава Студийского, который все еще употреблялся у нас, по крайней мере, в XV в., и списками устава Иерусалимского, более и более распространявшегося в нашей Церкви, мы должны сказать, что даже списки одного последнего Устава представляют немало разностей. В одних списках менее глав, особенно в первой части (44), в других гораздо более (67); в одних некоторые главы, особенно заимствованные из Тактикона Никона Черногорца, изложены короче, в других - несравненно обширнее; в одних при изложении служб по месяцеслову показано меньше русских святых, в других - гораздо больше, и в каждом списке есть свои дополнительные статьи, которых нет в других. Кроме этого общего Устава, употреблявшегося в церквах и монастырях, некоторые наши монастыри - Троицко-Сергиев, Кириллов, Иосифо-Волоколамский имели еще свои частные церковные Уставы с новыми дополнениями и особенностями.

Но мало того что списки наших богослужебных книг были столько несходны между собою и что богослужение по ним совершалось в наших церквах неодинаково и разнообразно, списки эти еще наполнены были погрешностями и ошибками, которые при постоянном списывании новых и новых экземпляров с прежних, уже поврежденных, более и более умножались частию от небрежности, а частию от невежества и произвола писцов. До какой степени доходили эти погрешности, ясно засвидетельствовал Максим Грек в известных своих апологиях, обращенных к духовенству и боярам: "Я учу всякого человека право мудрствовать о воплощшемся Боге Слове, т. е. не глаголати Его единого точит Человека, по вашим Часословцам, но Бога совершенна и Человека совершенна во единой Ипостаси, единого Богочеловека. Также исповедую всею душою Того же Богочеловека воскресшим из мертвых в третий день, а не бесконечною смертию умерша, как проповедуют Его везде ваши толковые Евангелия. Я учу веровать и проповедовать, что Он по Божеству не создан, а не то, что создан и сотворен, как богохульствовал Арий и как проповедуют Его везде ваши Триоди. Я мудрствую и исповедую, что Он один рожден от Отца без матери прежде всех век; Отец же безматерним нигде в Писании не называется, Он безначален и нерожден… а ваши Часословцы проповедуют Его собезматерня Сыну… Взяв в руки священную книгу Триодь, я нашел в 9-й песни канона Великого Четвертка, что несозданного естеством Сына и Слово пребезначального Отца воспевают не суща естеством несозданна, и не стерпел такой хулы, и исправил… Также в 3-й песни канона на неделю Фомину: "В гробе затворен быв описуемою плотию Своею неописанный Божеством" и пр.
– некоторые из нынешних суемудров вместо описуемою плотию Своею пишут дерзостно - неописуемою…" (Макс. Соч. 1. 28-30; 3. 62, 63, 67). Если и можно усомниться, чтобы наши Триоди и толковые Евангелия везде проповедовали о Христе, будто Он по Божеству создан и сотворен или умер бесконечною смертию; если можно предположить, что Максим, желая более защитить себя, преувеличивал число замеченных им ошибок в наших церковных книгах, все же нельзя отрицать ни действительности, ни важности этих ошибок. Царь Иван Васильевич на Стоглавом Соборе также свидетельствовал: "Божественные книги писцы пишут с неправленых переводов (списков), а написав, не правят же; опись к описи прибывает и недописи… и по тем книгам в церквах Божиих чтут и поют, и по ним ученики учатся, и пишут с них" (Стоглав. Гл. 5, вопрос 5). И когда вскоре после того царь повелел для многих новых церквей покупать на торжищах священные книги, то между купленными "мали обретошася потребни, прочии же вси растлени от преписующих, ненаученых сущих и неискусных в разуме, ово же и неисправлением пишущих". Какие же меры принимаемы были у нас против этого растления, или повреждения, богослужебных книг?

Первая мера во дни великого князя Василия Ивановича и митрополита Варлаама состояла в том, что поручили пересмотреть и исправить церковные книги Максиму Греку. К сожалению, Максим, знаток греческого и латинского языков, мало еще знал тогда по-русски и нуждался в пособии русских переводчиков, знавших только по-латыни. Неизбежны были взаимные недоразумения, неточности в переводе, даже ошибки, так что исправления Максима показались некоторым не исправлениями, а новою порчею церковных книг. И Максим, вследствие также других неблагоприятных для него обстоятельств, вскоре подвергся церковной опале, работа его по исправлению книг прекратилась, и для потомства не сохранилось даже следов

ее.

Стоглавый Собор в ответ на заявление государя о неисправности церковных книг указал другую меру к исправлению их. Он постановил: а) протоиереям и старшим священникам вместе со всеми священниками в каждом городе осматривать по всем церквам священные и церковные книги и если где найдут книги неисправные и с описками, то исправлять такие книги соборне с добрых переводов, т. е. с хороших списков; б) приказывать писцам, которые по городам книги пишут, чтобы они писали с добрых переводов, и по написании непременно исправляли вновь написанные экземпляры, и тогда-то уже продавали, а неисправленных списков отнюдь не продавать и никому не покупать; в) если же, несмотря на запрещение, неисправленные книги будут кем-либо проданы и куплены, то книги эти отбирать даром и по исправлении отдавать в церкви, которые скудны книгами (Стоглав. Гл. 27 и 28). Но и эта мера не могла привести к добрым последствиям. Собор приказал исправлять церковные книги с добрых переводов, т. е. по хорошим спискам, но этих хороших списков не указал и не разослал хотя бы по одному экземпляру в каждый город для руководства. Следовательно, самим протоиереям и священникам в каждом городе оставалось избирать для себя образцовый список и по нем поверять прочие списки, и неизбежно, сколько было городов, столько же должно было явиться и образцовых списков для поверки наших богослужебных книг. Да и чем могли руководиться при выборе этих образцовых списков? Всего скорее и надежнее их относительною древностию. Но известно, что и древние списки наших церковных книг несходны между собою и не чужды ошибок. А с другой стороны, все ли тогдашние протоиереи и священники при общей малограмотности в нашем духовенстве в состоянии были избрать для себя такой список и по нем соборне исправлять другие списки? Не говорим уже о жалких писцах, которым также вменяемо было в обязанность иметь у себя хорошие списки и с них писать и поверять новые списки.

Надобно присовокупить, что Стоглавый Собор, преподав общее правило, как исправлять богослужебные книги, попытался и сам сделать в них некоторые исправления как бы для примера другим, но сам же первый и нарушил данное им правило и вообще показал свою неспособность к этому делу. Так, в своем "указе Божественныя службы", т. е. литургии, он прежде всего поместил входные тропари, или молитвы, но в числе их находятся и такие, которых мы напрасно стали бы искать в прежних "добрых переводах", да и вообще в прежних списках литургии, следовательно, поместил и прибавил самовольно (Стоглав. Гл. 9). Излагая чин проскомидии, повелел вынимать из третьей просфоры часть Предтечи "такову же, якоже Пречистыя" (гл. 9), а в другом месте постановил, что эта Предтечева часть должна быть "мало поменьши" Богородичной (гл. 41, вопрос 11). Пересматривая чин самой литургии, остановился на некоторых ектениях и заметил, что "негораздо" говорят: "О архиепископе нашем (имя) и о честном его пресвитерстве", а надобно говорить: "О архиепископе нашем честнаго его пресвитерства, и еже о Христе диаконства, и всего причта"; также надобно говорить: "День весь совершен, свят, мирен, безгрешен испросивши себе и друг другу и весь живот наш Христу Богу предадим", и еще: "Единение веры и причастие Св. Духа испросивше себе и друг другу и весь живот наш Христу Богу предадим" (гл. 9). Между тем как по переводу с подлинного текста следует именно произносить: "О архиепископе нашем, честном пресвитерстве, о Христе диаконстве" и пр., равно как "Сами себя и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим". Отцы Собора, очевидно, не знали греческого текста или не обращались к нему. В Символе веры Собор обратил внимание на осмой член и постановил: "Глаголется: "И в Духа Святаго, истинного и Животворящаго" - ино то гораздо; неции же глаголют: "И в Духа Святаго, Господа истинного" - ино то негораздо; едино глаголати: или Господа, или истинного" (гл. 9). Справедливо Собор осудил чтение: Господа истинного, доселе содержимое нашими раскольниками, потому что чрез это чтение прибавляется лишнее слово к Символу веры, и этого чтения не встречаем в наших рукописях до XVI в. Но не совсем справедливо признал безразличным, читать ли Господа, или читать истинного. Если бы Собор обратился к древним добрым переводам, то увидел бы, что в списках Символа XI-XIV вв. читалось: "И в Духа Святаго, Господа Животворящаго" или: "И в Святый Дух Господень и в Животворящий" и что это чтение сохранялось и в некоторых списках XV и даже XVI в., а чтение: "и в Духа Святаго, истинного", сколько доселе известно, началось лишь с конца XIV или начала XV в. и, постепенно распространяясь, сделалось господствующим только в XVI столетии. А потому, конечно, отдал бы предпочтение первому чтению пред последним.

Нет сомнения, что недостаточность меры, указанной Стоглавым Собором для исправления богослужебных книг, сознавали уже и в то время. Вследствие этого, лишь только царю Ивану Васильевичу было донесено, что почти все купленные на торжищах по его приказанию книги для церквей оказались "растленными" от переписчиков, царь начал помышлять, как бы завести на Руси вместо рукописных печатные книги по примеру греков и других народов. Он открыл свою мысль митрополиту Макарию. Святитель весьма обрадовался и, воздав благодарение Богу, сказал царю, что Сам Бог внушил ему эту мысль и она есть дар, ниспосланный свыше. Вслед за тем по повелению царя и благословению митрополита и открылась в Москве первая типография. Новая мера, бесспорно, была несравненно лучше прежних. Чрез печатание можно было достигнуть разом двух целей: во-первых, уничтожить разнообразие богослужебных книг и ввести во все церкви книги одинаковые, а во-вторых, предотвратить дальнейшую порчу книг, дальнейшие ошибки со стороны писцов. Но уничтожить прежние ошибки, уже существовавшие в книгах, печатание не могло само собою. Для этого требовались люди, которые сумели бы еще до печатания сличить славянские книги с греческими и исправить со всею точностию испорченный перевод по тексту подлинному. А таких-то людей у нас тогда и не было. И вот все три книги, какие только успели у нас выйти из типографии в настоящий период, Апостол, Часослов и Псалтирь, были напечатаны без всякого сличения с греческим текстом, прямо со списков славянских, которые, быть может, показались печатавшим сравнительно лучшими, но не были свободными от погрешностей и ошибок, в чем при чтении этих книг и сличении с подлинником легко убедиться. В таком же виде перешло дело печатания богослужебных книг и в последующий период.

Много было погрешностей и разностей в наших богослужебных книгах, но допускались еще у нас погрешности при самом совершении богослужения и в том, что относится к богослужению, существовали разности в самих священнодействиях и обрядах, зависевшие не от книг, а от людей. Невеселую картину этого рода погрешностей и неисправностей представил царь отцам Стоглавого Собора. "Ныне видим и слышим, - говорил царь, - что многие церковные чины совершаются не сполна, не по священным правилам и не по уставу, и вы бы о всех тех церковных чинах рассудив, указ учинили" (гл. 5, вопрос 1). И как бы для примера указал, в частности, на то, а) что над просфорами о здравии или за упокой, за которые боголюбцы давали деньги просфорницам, сами просфорницы "приговаривали" имена поминаемых, а священники уже не проскомисали тех просфор на жертвеннике о здравии или за упокой православных, и Жертва к Богу от них не приносилась, но только брали те просфоры от просфорниц и относили к себе (гл. 5, вопрос 11); б) что в московских церквах совсем не пели литий и псалмов Хвалите имя Господне, Исповедайтеся Господеви, На реках вавилонских, когда то положено по уставу (гл. 41, вопрос 9, 10); в) что освящение воды совершали некоторые по неведению или неразумию не одним крестом, через троекратное его погружение, а совокупляли для того многие кресты и иконы с мощами и погружали (гл. 41, вопрос 6). Обращая внимание на самих священнослужителей и причетников, царь свидетельствовал: "Попы по своим церквам и церковные причетники поют бесчинно, вдвое и втрое (гл. 5, вопрос 22); совершают утреню и вечерню в церкви у престола без риз, в одной епитрахили и так в царские врата входят, без риз, в одной епитрахили крестят детей, отпевают младенцев, венчают свадьбы, поют молебны и панихиды" (гл. 5, 23) и пр.

В ответ на замечания царя относительно чинов церковных Собор 1) постановил общее правило: "Отныне в царствующем граде Москве, и по всем городам, и по всей земле Русской во всех церквах совершать литургию и все прочие церковные службы сполна, по уставу и по священным правилам, ничего не претворяя" (гл. 6). 2) В частности, запретил все уклонения от устава, указанные царем, и подтвердил, чтобы впредь над просфорами ничего не приговаривали просфорницы, но только отсылали просфоры в алтарь, а священники вынимали из тех просфор частицы о здравии и за упокой (гл. 8); чтобы в московских церквах "неотложно" пели те песни, литии и псалмы, которые дотоле не пелись вопреки уставу (гл. 41, ответ 9, 10), и чтобы освящение воды совершаемо было одним крестом чрез троекратное его погружение, а прочие кресты и иконы с мощами тут же держались на руках священнослужителей (гл. 41, ответ 6). 3) Изложил или только подтвердил некоторые правила, касавшиеся и других чинов и священнодействий церковных, которые также, верно, нарушались, например, правила: а) о звоне к литургии: в субботу звонить в начале четвертого часа (разумеется, от восхода солнечного), в день воскресный и в великие праздники - в начале третьего, в средние и малые праздники и во все прочие дни - в начале пятого (гл. 7); б) о чтениях для поучения народа на заутрени: читать Евангелие толковое, Златоуста, жития святых, Пролог и прочие святые и душеполезные книги (гл. 6); в) о крещении: крестить детей чрез троекратное погружение, а не чрез обливание, причем должен быть только один кум, либо мужеского, либо женского пола (гл. 17); г) о браке: совершать бракосочетание после литургии, а не ночью, жениху должно быть не менее 15 лет, невесте - не менее 12 (гл. 18); д) о царских дверях и завесе: когда отверзать или открывать их и пр. (гл. 10, 11).

Против бесчиния, неисправностей и нерадения, какие допускали, по свидетельству царя, относительно священнослужений сами священнои церковнослужители. Собор определил: а) чтобы чтение и пение в церквах совершалось неспешно и со всяким вниманием, чтобы вдруг двое не читали псалмов, не канонархали и чтобы церковные песни в пении не смешивались (гл. 16); б) протоиереям и старшим священникам строго наблюдать за поведением приходского духовенства и самим приходским священникам и диаконам строго заповедать, чтобы они всякий день ходили в церковь, стояли в ней со страхом Божиим и благоговением, совершали все службы чинно и по уставу, виновных же и неисправных подвергать запрещению, а потом и низвержению из сана (гл. 29); в) крестить детей, венчать свадьбы, святить воду в навечерие Богоявления, в день самого Богоявления на иордани и в 1-й день августа священники должны в полном облачении, а вечерни, панихиды, повечерия и полунощницы, утрени и молебны должны петь в епитрахили и фелони (гл. 14).