История русской Церкви. Том 7
Шрифт:
Какое перстосложение употреблялось в Церкви православной собственно для благословения до времен Стоглавого Собора? Ограничимся и здесь указанием на свидетельства только достоверные, не подлежащие сомнению.
На мозаических иконах знаменитого Собора цареградского, которые недавно сделались известными по самому верному и беспристрастному описанию одного ученого иностранца и по самым точным копиям, им же снятым, мы находим до одиннадцати благословляющих рук - Самого Спасителя и некоторых пророков, апостолов и святителей, и все эти руки имеют перстосложение именословное, одни - строго и явственно именословное, другие - менее строго и явственно, но нет ни одной руки, у которой было бы перстосложение двуперстное - старообрядческое, т. е. у которой бы "три персты, больший, безымянный и мизинец, были равны вкупе". Вот пред нами свидетельство о перстосложении для благословения в Греческой Церкви от VI до половины XV в., потому что хотя большая часть мозаических икон Софийского цареградского собора принадлежит несомненно времени самого храмоздателя, императора Юстиниана, но некоторые следует относить уже ко времени императора Василия Македонянина (IX в.), наложившего на них новую мозаику, а немногие даже ко времени последнего греческого императора Иоанна Палеолога (XV в.), старавшегося также о возобновлении мозаик в храме. Словесных свидетельств о перстосложении для благословения, употреблявшихся в Греции, известно два: одно принадлежит патриарху Константинопольскому Герману - VIII в., другое неизвестному греку XII в. Святой Герман в своем истолковании церковных служб, имея в виду господствовавшее тогда мнение, что Второе пришествие Спасителя последует по истечении 1000 лет от Рождества Его, или 6500 лет от сотворения мира, говорит, что это мнение выражает архиерей самим сложением перстов своей руки, когда благословляет народ во время литургии по прочтении Евангелия, потому что сложение перстов благословляющей архиерейской руки, если персты переложить на числа, означает 6500, Но для того чтобы сложение перстов руки могло означать 6500, оно должно быть непременно именословное. Неизвестный грек XII в. в своей статье против латинян, содержащей перечень их заблуждений, между прочим, написал в обличение их архипастырей следующее: "Некоторые из них пятью перстами как-то благословляют и пальцем лицо знаменают подобно монофелитам, между тем как персты в знаменованиях должны быть располагаемы так, чтобы чрез них означались два естества и три Лица, как показал Христос, когда, возносясь на небеса, воздвиг руки Свои и благословил учеников". Тут уже ясно указывается для благословения
В России есть свой знаменитый Софийский собор - киевский, в котором сохранились и мозаические иконы и фрески XI в. На этих иконах и фресках, по самым беспристрастным свидетельствам, можно различать троякое перстосложение благословляющих рук: а) строго именословное, б) весьма и даже совершенно близкое к двуперстному старообрядческому (которое, впрочем, как мы заметили выше, можно вообще считать и за неточное именословное и могло зависеть просто от неискусства иконописцев) и в) какое-то неизвестное, в котором указательный палец и мизинец простерты, средний и безымянный вогнуты внутрь ладони, а большой палец или не виден за ладонью, или простерт. На некоторых саккосах наших святителей Петра, Алексия, Киприана, Фотия, на некоторых древних священных сосудах. Евангелиях и греческих гривнах встречаются, кроме именословного, более или менее строгого, и другие очень различные перстосложения для благословения, совсем не похожие ни на именословное, ни на двуперстное раскольническое, которые также, вероятно, иногда употреблялись или допускались в Церкви, если не предположить, что все это разнообразие в изображениях благословляющих рук зависело от неискусства мастеров и художников. В ризнице Троицко-Сергиевой лавры доселе хранится пелена, пожертвованная современным митрополиту Фотию великим князем московским Василием Дмитриевичем (1389-1425) на гроб преподобного Сергия, с изображением на ней самого преподобного: здесь благословляющая рука чудотворца Сергия изображена с явственным и точным перстосложением именословным, и это изображение, шитое, остается доселе неизменным. Вот какое, значит, перстосложение употреблялось у нас для благословения при митрополите Фотии!
Общий вывод представляется сам собою: в числе перстосложений, употреблявшихся в православной Церкви в течение первых XV веков собственно для благословения, находилось и то или весьма близкое к тому, которое утверждено Стоглавым Собором. Но повторяем: собственно для благословения… А как же могло случиться, что это самое перстосложение стали употреблять вместе и для крестного знамения, и когда это случилось? Каким образом вместо двух различных перстосложений, употреблявшихся у нас еще в 1-й половине XV в. при митрополите Фотии для благословения и для крестного знамения, могло возникнуть, и потом распространиться, и приобресть силу только одно перстосложение для той и другой цели, так называемое двуперстное, утвержденное Стоглавым Собором? Припомним сказанное нами прежде, что это двуперстное перстосложение по внешнему виду имеет сходство с именословным и в сложении собственно двух перстов, указательного и среднего, даже совершенное сходство, а по внутреннему смыслу старается совместить в себе оба перстосложения - и именословное и троеперстное; итак, не из них ли непосредственно и возникло оно самым естественным и неприметным образом? Какому-нибудь грамотею, любившему поумствовать, легко могло прийти на мысль, зачем это в Церкви употребляются два разных перстосложения для благословения и крестного знамения, когда совершенно удобно совместить их в одно, без всякого нарушения их внутреннего смысла? Для благословения слагаются все пять пальцев правой руки во имя Iисуса Христа и выражают собою - IС ХС, а совершенно достаточно слагать только два перста, указательный и средний, выражающие собой IС во имя Iисуса, в двух Его естествах. Для крестного знамения слагаются три первые перста правой руки во имя Пресвятой Троицы, а можно слагать во имя Пресвятой Троицы и те самые три перста правой руки, которые при благословении слагаются для означения имени Христа - ХС, т. е. большой палец с безымянным и мизинцем. И выйдет из двух перстосложений одно с сохранением их знаменований. Родившись в голове какого-либо грамотея, такая мысль, как согласная с духом православия, могла найти сочувствие и между другими подобными же грамотеями и чрез них мало-помалу распространяться. Или дело совершилось еще проще: какой-либо благочестивый христианин, рассуждая о различии между тем перстосложением, которое употребляют пастыри Церкви для благословения верующих, и тем, которое употребляют все верующие для крестного знамения, мог остановиться на соображении, что первое перстосложение, как употребляемое пастырями Церкви, должно быть более священным и более сильным пред Богом, а вслед за тем перейти к выводу, что гораздо лучше и целесообразнее это же самое пастырское перстосложение употреблять и всем верующим для крестного знамения. И эта мысль, подобно изложенной нами выше, как непротивная вере и благочестию, могла также найти себе последователей между верующими и послужить началом для постепенного распространения двуперстно-троеперстного перстосложения и для крестного знамения, по крайней мере, в виде частного обычая.
Как бы то ни было, впрочем, верны или неверны высказанные нами предположения, но необходимо допустить, что если не раньше, то и не позже 2-й половины XV в. у нас появились уже ревнители учения, что для благословения и крестного знамения должно употреблять одно и то же сложение перстов, двух и трех, - появились именно у нас, а не в Греции, где, как мы видели, даже в начале XVI в. еще продолжали учить верующих креститься только тремя перстами. Эти ревнители для распространения своего излюбленного учения старались приискивать разные книжные доказательства, и один из них не смутился даже составить сам подложное Слово (дело тогда у нас довольно обыкновенное!) под именем св. Феодорита "Како благословити и креститися", в котором, изложив учение о сложении трех перстов в образ Пресвятой Троицы и о сложении двух перстов для означения двух естеств во Христе, без объяснения, впрочем, каких именно перстов, в заключение прибавил: "Тако святыми отцы указано и узаконено". Слово, несомненно, подложное и вовсе не принадлежит блаженному Феодориту, епископу Кирскому, но тогда у нас не знали по-гречески, не умели отличить подлинных сочинений отеческих от подложных, а с благоговением принимали все, что выдавалось от имени святых отцов, - и вот к концу XV в. мнимое Слово Феодорита "Како благословити и креститися", переписывалось уже и в Кормчие книги и в другие сборники. Не довольствуясь одним Словом Феодоритовым, в то же время стали ссылаться в подтверждение своего учения еще на искаженную повесть о святом Мелетии Антиохийском. По греческим историкам, в ней рассказывалось, что Мелетии, когда православные просили его на Антиохийском Соборе выразить кратко учение о Единосущной Троице, показал сначала три перста, а потом, два из них пригнув, простер один и изрек: "Трех разумеем, а говорим как об одном". В наших древних Прологах под 12-м числом февраля повесть эта излагалась не одинаково, например, в Прологе XIV в. так: "(Мелетий) три показа им персты и не бысть им знамения, потом совокупль я и един пригнув, благослови люди, и изыде от него огнь, яко молньи, и достохвальный он испусти глас: "Трие убо разумеем, о едином же беседуем" (имп. Публ. библ. Древлехран. Погодин. № 59, пергам.); в Прологе начала XVI в.
– так: "Три показа имь персты и… потом два совокупль, а един протягнув, благослови…" и пр. (той же библ. и Древлехран. № 618). В обоих этих Прологах сказание передается еще довольно близко к греческим подлинникам. Но в Прологе, писанном в 1432 г. в Новгороде, читаем: "Три показа… потом два совокупль, а един пригнув, благослови…" (той же библ., в лист. Отд. 1. № 48, пергамен.); то же самое и в Прологе 1481 г. (той же библ., в лист. Отд. 1. № 311). Наконец, в одном сборнике к концу XV в. на эту повесть ссылаются уже в подтверждение учения о двуперстии, и в ней излагается, будто святой Мелетий сначала "показа персты три… и не бысть знамения; посем же два совокупль, а трети пригну и благослови люди, и изыде от него яко огнь молнии, достохвальный он испусти глас: "Трие убо разумеем, о едином же беседуем". Искажение очевидное! Но и этим не ограничились, а тогда же изобрели еще третье основание для учения о двуперстии, сделав новую порчу. В наших рукописных Кормчих и других рукописях, не раньше, впрочем, XV в., встречается чин принятия хвалисян (армян) и других еретиков, обращающихся к православию; в этом чине, между прочим, находится такая статья: "Иже не крестит (т. е. не благословляет) двема перстома, якоже и Христос, да будет проклят". Речь тут, без сомнения, только о благословении, а вовсе не о крестном знамении, ибо Христос только благословлял, но Сам не крестился, и статья имела целию оградить против еретиков православное, т. е. именословное, перстосложение, которое по двум наиболее выдающимся в нем перстам может называться и двуперстным. Но к концу XV в. в некоторых наших сборниках статья эта излагалась уже в следующем виде: "Иже не крестится или не знаменуется двумя персты, якоже и Христос (Христос крестился!), да есть проклят". Таким образом, к концу XV в. уже придуманы были все три доказательства, на которых потом Стоглавый Cобор утвердил свое постановление о сложении трех и двух перстов для благословения и крестного знамения, хотя нельзя не заметить, что как второе доказательство (сказание о Мелетии), так и третье, даже в своем искаженном виде, вполне не соответствуют цели: они вовсе не говорят о сложении трех перстов, чего требует Стоглав, а говорят только о двух перстах, второе же вовсе не говорит и о крестном знамении, упоминая лишь о благословении.
Достойно замечания, что ни в одной из этих трех статей не определено еще, какие три перста совокуплять во образ Пресвятой Троицы и какие два - в образ двух естеств во Христе, но к концу того же XV в. сделана была и попытка определить эти персты, которая гласила, что надобно слагать персты - верхний с двумя дольними во образ Троицы, а два верхнейших - в Божество и человечество. Такая неумелость и неискусство в наименовании самих перстов, двух и трех, для крестного знамения и вообще в изложении учения об этом предмете, какие мы видим здесь у неизвестного автора и сейчас увидим у других писателей, из которых каждый называл персты по-своему и неудачно, всего яснее свидетельствуют, что тогда это учение было еще очень ново и что для точного выражения его еще не уяснились понятия, не выработался язык, не установилась терминология. Да и на что потребовались все эти доказательства в пользу двуперстия и вместе троеперстия, если бы такое перстосложение не было в то время у нас "новшеством" и всеми употреблялось? Очень естественно, что находились тогда и между грамотеями люди, которые старались отстаивать два прежних, издревле существовавших в нашей Церкви перстосложения - одно для крестного знамения, а другое для благословения и говорили: "Яко подобает креститися треми персты, а благословити двема", для чего указывали даже на то, что в самом Слове Феодоритовом сперва говорится о трех перстах, а потом о двух, но ревнители двуперстия оставались непреклонными в своем мнении и отвечали им уклончивыми и невразумительными толкованиями.
В таком виде учение о двуперстии перешло в XVI столетие, и в самом начале этого столетия Феодоритово Слово находим в одном Хронографе, а все три статьи - и Феодоритово Слово, и сказание о Мелетии, и проклятие на не крестящихся двумя перстами - в одной следованной Псалтири. В первой четверти столетия, если не прежде, автор Домостроя внес Феодоритово Слово в свое сочинение без всяких перемен, но от себя пояснил, что три перста во образ Троицы суть крайний да два нижних, а два перста во образ двух естеств во Христе - средний и другой при нем. Затем Слово Феодоритово поместил в "Соборнике" своих сочинений и сам митрополит Даниил (1522-1539), и уже в таком виде: "Сице благословити рукою и креститися: три персты равно имети вкупе, большой да два последних, по образу Троическому… а два перста имети наклонена, а не простерта… вышний перст образует Божество, а нижний перст образует человечество…" и пр., т. е. поместил со внесением пояснения о перстах в самый текст Слова, вопрос о крестном знамении считался тогда делом величайшей важности, и известный старец псковского Елеазарова монастыря Филофей в своем послании к великому князю Василию Ивановичу (1505 - 1533) указывал ему как на первую задачу его царствования, чтобы он научил своих подданных правильно полагать на себе крестное знамение, чего многие из них не делали, хотя о перстосложении здесь прямо не говорится и не видно, какого перстосложения держался сам Филофей. Обращались с этим вопросом и к Максиму Греку, и он будто бы, подобно митрополиту Даниилу, стоял за двуперстие и отвечал согласно с Словом Феодоритовым, наименовав по-своему самые персты ("совокуплением триех перстов, сиречь пальца и еже от средняго и малаго, тайну исповедуем богоначальных триех Ипостасей… протяжением же долгого и средняго сошедшаяся два естества во Христе"), если только не предположить, что сказание Максима о крестном знамении испорчено еще первым собирателем его сочинений вскоре после его смерти.
Таким-то образом еще до Стоглавого Собора в продолжение, может быть, целого столетия мало-помалу подготовлялось и распространяемо было у нас учение о двуперстии нашими книжниками и грамотеями; не удивительно, если и успело оно приобрести себе жарких последователей и приверженцев, преимущественно между книжными же людьми. Но в массы народа оно не проникало или проникало весьма мало: там продолжали креститься по-старому, тремя перстами, как научились от предков. Это засвидетельствовал сам царь на Стоглавом Соборе, когда сказал: "Христиане рукою крестятся не по существу", что означало: христиане рукою крестятся не двумя перстами, как и поняли царя отцы Собора и потому постановили известное правило о двуперстии для пастырей и мирян. И замечательно, царь не сказал: "Некоторые христиане", а сказал вообще: "Христиане рукою крестятся не по существу". Это показывает, как велико еще было тогда число державшихся троеперстия. Происходили ли на Стоглавом Соборе разногласия и споры по вопросу о перстосложении для благословения и крестного знамения? Сведений об этом не сохранилось никаких, но сомнительно, чтобы происходили, так как на Соборе присутствовали все лица более или менее книжные, которые знали, что написано об этом предмете в употреблявшихся тогда свидетельствах, и притом написано от имени святых отцов, и привыкли верить всему написанному. Гораздо вероятнее, что члены Собора без долгих колебаний постановили свое знаменитое правило о двуперстии и в основание своего определения "по простоте и невежеству" привели и Слово Феодоритово, нимало не подозревая его подложности, и повесть о святом Мелетии, не замечая в ней очевидного искажения, и столько же искаженную статью с проклятием на не крестящихся двумя перстами, которую изложили в своем определении даже два раза, сперва так: "Аще кто двема персты не благословляет, якоже и Христос, или не воображает крестнаго знамения, да будет проклят", а чрез несколько строк так: "Иже кто не знаменуется двема персты, якоже и Христос, да есть проклят". Вот как наконец учение о двуперстии, столько времени проводившееся у нас только путем книжным, достигло своей высшей силы утверждено целым Собором и даже возведено на степень догмата, ограждено проклятием! Это проклятие в деле совершенно обрядовом, узаконившее для всех и навсегда одно только двуперстие для благословения и крестного знамения и поразившее анафемою всех православных - греков, русских и прочих, которые употребляли другое перстосложение, было величайшею ошибкою Стоглавого Собора. Рано или поздно оно неизбежно должно было вызвать и действительно вызвало, через столетие с небольшим, новое проклятие, но только павшее уже на крестящихся двумя перстами по Стоглаву, и послужило хотя отдаленною, но самою коренною и главнейшею причиною русского раскола.
Теперь, казалось, уже не нужно было для распространения учения, утвержденного Собором, употреблять порчи прежних сочинений, хотя и от этого не отказывались; теперь за распространение двуперстия принялись сами духовные власти. Митрополит Макарий рассылал свои наказные грамоты по всей России, к духовенству белому и монашествующему с наставлениями о двуперстии; все епархиальные архиереи обязаны были иметь у себя книгу Стоглав и ею руководствоваться; к тому же обязывались и все поповские старосты (благочинные) и местные Соборы. Есть, однако ж, свидетельства, что и теперь, несмотря на все влияние духовенства, учение о двуперстии, особенно вначале, имело мало успеха; что троеперстия продолжали держаться по местам в некоторых наших обителях; что и под конец XVI столетия троеперстие для крестного знамения употреблялось еще, хотя уже вместе с двуперстием. Есть прямые и неоспоримые свидетельства, что даже в начале XVII в. троеперстие для крестного знамения не только не было вытеснено у нас, но оставалось еще господствующим в России, как и в Греции. Иностранец Петрей, родом швед, который, по его собственным словам, несколько раз бывал в России еще при Борисе Годунове (1598-1604) и последующих царях до Михаила Феодоровича послом от своего государя, несколько лет жил между русскими, тщательно наблюдал их веру и обряды и вносил в свою летопись лишь то, что видел своими глазами, вот как описывает крестное знамение у русских: "В домах у москвитян как бедных, так и богатых есть живописные образа… при всяком входе и выходе они кланяются и крестятся пред образами… особливо когда идут спать, встают с постели, выходят из-за стола или из дому и опять входят в него, они наклоняют голову и крестятся три раза тремя согнутыми перстами, большим, указательным и самым длинным…". А о греках вот что говорит ученый грек Христофор Ангел, уроженец пелопонесский, который вследствие гонений за веру принужден был в 1608 г. удалиться в Англию и там издал впоследствии небольшое сочинение о своих соотечественниках: "Когда входят они в церковь, каждый идет на свое место и, ставши, снимает шапку или головной убор и соединяет три перста правой руки, т. е. первый перст, и второй, и третий, вместе, знаменуя, что Бог есть Святая Троица, и полагает три соединенные перста сперва на челе в знак того, что Святая Троица находится на небе, а потом полагает на чреве в означение того, что Сын Божий и Слово сошел на землю, и воплотился, и распят был, и умер за наши грехи; далее полагает на правом плече, показывая, что Он восшел из ада и воссел одесную Отца; наконец полагает на левом плече, выражая (мольбу), чтобы Он не оставил нас ошуюю (на Страшном суде), но избавил нас от левой страны". Спросим теперь последователей Стоглава: каким же это образом могло случиться, что в начале XVII столетия троеперстие для крестного знамения было господствующим и в Греции, и даже в России, если справедливо, как вы утверждаете, что не только со времени Стоглавого Собора, но и прежде его и вообще изначала в Церкви православной употреблялось только одно истинное перстосложение - двуперстное?
Перейдем к вопросу об аллилуйе. Ныне сделалось известным, что в некоторых наших богослужебных книгах еще XIV в., правда немногих, двух-трех, из которых одна принадлежала митрополиту Киприану, а другая, кажется, московскому Чудову монастырю, встречаются выражения: "Аллилуиа, аллилуйа, слава Тебе, Боже". Есть основание думать, что эта сугубая аллилуйя занесена к нам в книгах из Сербии, и к концу XIV или в начале XV столетия имела у нас уже немало последователей, но тогда же встретила и жарких обличителей. В "Уставе о петьи мефимона", по рукописи того времени, между прочим говорилось: "Иже мнози поют по двойцю алелугиа, а не в трегубна, на грех себе поют. Пети: алелугиа, алелугиа, алелугиа, слава Тобе, Боже. Алелугиа речется: пойте Богу - то Отцу; второе: пойте Богу - а то Сыну; а се третьее: пойте Богу - а то Св. Духу. Таже: слава Тобе, Боже. Первое, пой алелугиа трижды Пресвятей Троици - Отцю и Сыну и Святому Духу, а се единому Богу, в Троице сущю: слава Тобе. Пой же вся со крестьяны, но по трижда, а не по дважда; аще ли по двоижды, то разлучаешь Отца и Сына и Св. Духа". В каких местах появились было у нас эти первые последователи сугубой аллилуйи и кто написал против них приведенное обличение и наставление, неизвестно. Но в 1419 г. недоумение относительно аллилуйи обнаружилось именно в Пскове, и по поводу этого неудомения вызван был псковичами подать свой голос сам митрополит Фотий, который тогда же отвечал им: "Что ми пишете о аллилуйи… сице глаголи: аллилуйа, аллилуйа, аллилуйа, слава Тобе, Боже; аллилуйа, аллилуйа, аллилуйа, слава Тобе, Боже; аллилуйа, аллилуйа, аллилуйа, слава Тобе, Боже".
Несмотря, однако ж, на такое ясное и решительное наставление первосвятителя Русской Церкви, данное псковичам, Пскову суждено было вскоре сделаться местом самых горячих споров о сугубой аллилуйе. В 1-й четверти XV в. в псковском Снетогородском монастыре принял пострижение вместе с именем Евфросина один из местных поселян, некто Елеазар, который потом, в 1425 г., удалился из монастыря в пустыню в 25 стадиях от Пскова, где и основал впоследствии на реке Толве свой монастырь, известный под именем Елеазарова. Этот-то инок Евфросин, как свидетельствует списатель его жития, еще до принятия монашества и по принятии скорбел и "сетовал безмерною печалию пред Богом о пресвятыя аллилуйа", потому что видел будто бы "велик раскол посреди Христовой Церкви и разногласие, овем бо двоящим, овем троящим пресв. аллилуйа". Многих он спрашивал из "старейших от церковныя чади о великой той вещи", и никто не мог ему "протолковати тайны о Божественней аллилуйа". Тогда он отправился в Царьград, беседовал там с самим патриархом Иосифом и получил от него повеление двоить аллилуйю; посетил Софийский собор и слышал в нем сугубую аллилуйю; обошел все окрестные монастыри и святые места, везде спрашивал о тайне аллилуйи и от всех слышал наказ сугубить ее. Возвратившись на родину и передав братии вместе с иконою от патриарха писание его об аллилуйе, Евфросин уставил в своей обители "чин дважды глаголати св. аллилуйа". Но лишь только узнали об этом в Пскове, как на Евфросина восстало все псковское духовенство, и во главе всех священник Иов, пользовавшийся за свою ученость величайшим уважением и прозванный "столпом церковным", - восстало потому, что "утвердися обычай един всем псковичем по мирским церквам и монастырским пресвятая троити аллилуйа". Немедленно отправлены были из Пскова к Евфросину диакон Филипп и какой-то священник, "оба мудра зело философа", с посланием от лица Троицкого Собора, которое написано было Иовом. Они убеждали преподобного отказаться от сугубой аллилуйи и, между прочим, говорили: "Вся Церковь Божия по всей стране нашей троит аллилуйю… все мы издревле навыкли, смотря друг на друга, троить аллилуйю… мы Троицу славим троением аллилуйи: ибо аллилуйя Отцу, аллилуйя Сыну, аллилуйя Святому Духу, и потом единого Бога изображаем, когда после каждой тройной аллилуйи поем: слава Тебе, Боже". Евфросин отвечал, что он не от своего самочиния ввел у себя обычай двоить аллилуйю, а принял его от Вселенской Церкви, от самого патриарха Цареградского Иосифа, давшего ему на то и свое писание; прочел затем послание Иова и сказал своим собеседникам, что труд этот послужит только в погибель учителю их Иову Столпу, что отныне Иов не столп благочестия, а столп, исполненный смрада, что он отторгнулся от Церкви Христовой и возлюбил тьму, так как взял уже за себя третью жену, и что не им, невегласам, с их жалким учителем рассуждать о тайне и сокровенной силе Божественной аллилуйи, и, отпустив их, написал Троицкому псковскому Собору послание, в котором повторил те же мысли в свою защиту и те же укоры своему главному противнику Иову. После этого руководимые Иовом псковичи уже все вооружились против Евфросина, открыто называли его еретиком, а его монахов вероотступниками, так что преподобный принужден был обратиться с жалобою на Иова к Новгородскому владыке Евфимию и просил его разрешить их прю. Но владыка, вместо того чтобы разрешить эту прю и наложить епитимию на Иова, будто бы только ссылаясь на свою немощь рассуждать о такой высокой тайне, сокровенной в Боге, отвечал Евфросину: "Если ты сам своими очами и ушами видел и слышал от самого Цареградского патриарха Иосифа, а также от всего клироса Вселенской Церкви и от всех живущих там, что должно двоить святую аллилуйю, то и твори так, как приял от Вселенской Церкви по благословению Вселенского патриарха и не зазирай моей грубости". Тогда Евфросин понял, что никто из высших властей не хочет ополчиться за него против его гонителей, и, возложив всю надежду на Бога, только в молитве искал и находил для себя утешение до самой своей кончины (? 1481). Нет ни основания, ни нужды отвергать достоверность жития