История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2

Святополк-Мирский Дмитрий Петрович

утешение. Он проводил все больше и больше времени в Оптиной, самом

знаменитом из русских монастырей, и в 1891 г., с разрешения своего духовного

отца старца Амвросия, принял монашество под именем Клемента. Он

поселился в Троице (древний монастырь под Москвой), но жить ему оставалось

недолго. Он умер 12 ноября 1891 г.

Писания Леонтьева, кроме его первых романов и рассказов из греческой

жизни, делятся на три категории: изложение его политических

и религиозных

идей; литературно-критические статьи; воспоминания. Политические писания

(в том числе Византизм и славянство) были опубликованы в двух томах под

общим названием Восток, Россия и славянство(1885–1886). Написаны они

яростно, нервно, торопливо, отрывисто, но энергично и остро. Их нервное

беспокойство напоминает Достоевского. Но в отличие от Достоевского

Леонтьев – логик, и общий ход его аргументации, сквозь всю взволнованную

нервозность стиля, в ясности почти не уступает Толстому. Философия

Леонтьева (если можно называть ее философией) состоит из трех элементов.

Прежде всего – биологическая основа, результат его медицинского

образования, заставлявшая его искать законы природы и верить в их

действенность в социальном и моральном мире. Влияние Данилевского еще

укрепило эту сторону, и она нашла выражение в леонтьевском «законе

триединства»: созревание – жизнь – разложение обществ. Во-вторых –

темпераментный эстетический имморализм, благодаря которому он страстно

наслаждался многоликой и разнообразной красотой жизни. И наконец –

беспрекословное подчинение руководству монастырского православия,

господствовавшее над ним в последние годы жизни; тут было скорее страстное

желание верить, чем просто вера, но от этого оно было еще более

бескомпромиссным и ревностным. Все три эти элемента вылились в его

последнюю политическую доктрину, крайне реакционную, и в национализм. Он

ненавидел современный Запад и за атеизм, и за уравнительные тенденции,

разлагающие сложную и разнообразную красоту общественной жизни. Главное

для России – остановить процесс разложения и гниения, идущий с Запада. Это

выражено в словах, приписываемых Леонтьеву, хотя в его произведениях они не

встречаются: «Россию надо подморозить, чтобы она не сгнила». Но в глубине

своей души биолога он не верил в возможность остановить естественный

процесс. Он был глубочайшим антиоптимистом. Он не только ненавидел

демократический процесс, но и не верил в реализацию собственных идеалов.

Он не желал, чтобы мир стал лучше. Пессимизм здесь, на земле, он считал

основной

частью религии. Политическая его «платформа» выражена его

характерно встревоженным и неровным стилем в следующих формулах:

1. Государство должно быть многоцветным, сложным, сильным,

основанным на классовых привилегиях и меняться с осторожностью; в общем,

жестким до жестокости.

2. Церковь должна быть более независима, чем теперь, епископат должен

быть смелее, авторитетнее, сосредоточеннее. Церковь должна оказывать на

государство смягчающее влияние, а не наоборот.

36

3. Жизнь должна быть поэтичной, многообразной в своей национальной –

противопоставленной Западу – форме (например – или не танцевать вовсе и

молиться Богу, или танцевать, но по-нашему; придумать или развивать наши

национальные танцы, совершенствуя их).

4. Закон, основы правления должны быть строже; люди должны стараться

быть добрее; одно другое и уравновесит.

5. Наука должна развиваться в духе глубокого презрения к собственной

пользе.

Во всем, что Леонтьев делал и писал, было такое глубокое пренебрежение

к просто нравственности, такая страстная ненависть к демократическому стаду

и такая яростная защита аристократического идеала, что его много раз

называли русским Ницше. Но у Ницше самое побуждение было религиозным, а

у Леонтьева нет. Это один из редких в наше время случаев (в средние века

самый распространенный) человека, в сущности нерелигиозного, сознательно

покоряющегося и послушно выполняющего жесткие правила догматиче-ской и

замкнутой в себе религии. Но он не был богоискателем и не искал Абсолюта.

Мир Леонтьева конечен, ограничен, это мир, самая сущность и красота

которого – в его конечности и несовершенстве. Любовь к Дальнему (« Die Liebe

zum Fernen») ему совершенно незнакома. Он принял и полюбил православие не

за совершенство, которое оно сулило в небесах и явило в личности Бога, а за

подчеркивание несовершенства земной жизни. Несовершенство и было то, что

он любил превыше всего, со всем создающим его многообразием форм – ибо,

если когда и был на свете настоящий любитель многообразия, то это Леонтьев.

Злейшими его врагами были те, кто верили в прогресс и хотели втащить свое

жалкое второсортное совершенство в этот блистательно несовершенный мир.

Он с блистательным презрением, достойным Ницше, третирует их в ярко