История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2

Святополк-Мирский Дмитрий Петрович

диалекта елецкой мещанки со всеми его фонетическими и грамматическими

особенностями. Замечательно, что даже при воспроизведении диалекта Бунину

удается остаться «классиком», удержать слова в подчинении целому. В этом

смысле манера Бунина противоположна манере Лескова, который всегда играет

с языком и у которого слова всегда выпячиваются до такой степени, что

обедняют рассказ. Интересно сравнить двух писателей на примере Хорошей

жизниБунина

и зарисовки Лескова примерно такого же характера –

Воительница. Похоже на разницу между иезуит ским стилем в устах француза и

в устах мексиканца. Хорошая жизнь– единственный рассказ Бунина, целиком

построенный на диалекте, но речь елецких крестьян, воспроизведенная так же

точно и так же «невыпирающе», появляется в диалогах всех его сельских

рассказов (особенно в Ночном разговоре). Не считая использования диалекта,

язык самого Бунина «классический», трезвый, конкретный. Его единственное

выразительное средство – точное изображение вещей: язык «предметен»,

потому что производимый им эффект целиком зависит от предметов, о которых

идет речь. Бунин, возможно, единственный современный русский писатель,

чьим языком восхищались бы «классики»: Тургенев или Гончаров.

Почти неизбежным последствием «зависимости от предмета» является то,

что, когда Бунин переносит действие своих рассказов из знакомых и домашних

реалий Елецкого уезда на Цейлон, в Палестину или даже в Одессу, стиль его

теряет в силе и выразительности. В экзотических рассказах Бунин оказывается

несостоятелен, особенно когда старается быть поэтичным: красота его поэзии

вдруг превращается в мишуру. Чтобы избежать несостоятельности при

описании иностранной (и даже русской городской) жизни, Бунину приходится

безжалостно подавлять свои лирические наклонности. Он вынужден быть

смелым и резким, идя на риск упрощенности. В некоторых рассказах резкость и

дерзость удаются ему, например, в Господине из Сан-Франциско(1915),

который большинство читателей Бунина (особенно иностранных) считает его

непревзойденным шедевром.

Этот замечательный рассказ достаточно хорошо известен в английских

переводах, и нет нужды его пересказывать. Он продолжает линию Ивана

Ильича, и его замысел вполне соответствует учению Толстого: цивилизация –

тщета, единственная реальность – присутствие смерти. Но в бунинских

82

рассказах (в отличие от лучших рассказов Леонида Андреева) нет прямого

влияния Толстого. Бунин не аналитик и не психолог, поэтому и Господин из

Сан-Францисконе

аналитическое произведение. Это «прекрасный предмет»,

плотный и твердый, как стальной брус. Это шедевр художественной

экономности и строгого «дорического» стиля. Господин из Сан-Франциско(как

и две «сельские поэмы» – Деревняи Суходол) окружен созвездием других

рассказов на иностранную и городскую темы, сходных с ним стилистически: та

же смелость рисунка и строгая прозаичность. Среди лучших Казимир Стани-

славович(1915) и Петлистые уши(1916) – смелое исследование преступных

наклонностей.

Из наиболее лирических иноземных и городских рассказов выделяются

Сны Чанга(1916) и Братья(1914). В них лирическая поэзия Бунина,

оторванная от родной почвы, теряет жизненность, становится неубедительной и

условной. Язык тоже теряет свою красочность, становясь «международным».

И все-таки Братья– сильное произведение. Это рассказ о сингалез ском рикше

из Коломбо и его английском седоке. Рассказ мастерски избегает

сентиментальности.

Лучший из бунинских послереволюционных рассказов – Исход(1918), по

плотности и богатству ткани и по действенности атмосферы почти

приближающийся к Суходолу. После 1918 г. Бунин не написал ничего

подобного. Некоторые из его рассказов ( Гаутами, В некотором царстве) –

замечательные произведения «объективного» лиризма. Но большинство его

нынешних рассказов дряблее, больше «провисают». Кажется, что лирический

элемент, разрастаясь, взрывает границы той самой сдержанности, которая и

делает его мощным.

6. Леонид Андреев

Когда популярность Горького пошла на убыль, главным любимцем

общества стал Леонид Андреев.

Этот процесс начался еще до революции 1905 г. Вскоре после нее на смену

революционной пришла новая школа, которую можно назвать метафизической,

или просто пессимистической, потому что ее авторы писали рассказы и пьесы о

метафизических проблемах и неизменно разрешали эти проблемы в

пессимистическом и нигилистическом духе. Эти писатели были на вершине

славы в годы, непосредственно последовавшие за поражением первой

революции (1907–1911), и «социологические» историки русской литературы