История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
«– Эстонская республика… Ха-ха!.. Великая держава… Да наш любой солдат, ежели его кашей накормить, сядет, крякнет, вашу республику и не найти… Не правда ли, господа офицеры?..
В ответ раздался золотопогонный смех. Толпа оскорблённо зашумела.
– Господин офицер! – вышел вперед высокий жилистый эстонец. На рукаве его пальто был красный бант. – Я вас буду призывайт к порядку.
– Молчать! Ты кто такой? Коммунист? Товарищ? А хлыстом по харе хочешь? Научись по-русски говорить, картофельное брюхо, чухна!.. Где ваша чухонская поддержка войскам генерала Юденича? Изменники!.. Если бы не ваша измена, русские большевики давно бы качались на фонарных столбах… Подлецы вы со своим главнокомандующим!» (Там же. С. 261–262).
Поручик Баранов, преданный адъютант «тучного» генерала, стал приходить на работу пьяным, совесть его стала мучить, а тут заболел тифом, который косил солдат и офицеров. Да вскоре и генерал предстал в своём истинном обличье, разочарованный в своих делах, старый,
Белые офицеры не скрывают, что многих большевиков вешали на фонарях, тоскуя о родине, понимали, что вернуться на родину они могут только с мощной армией, а Белая гвардия разлагалась. Прапорщик Ножов с двенадцатью солдатами ушли в Россию, перейдя на другую сторону Пейпус-озера, многие солдаты бегут на родину.
И наконец, после мучительной болезни и мучительных раздумий на могиле писаря Кравчука Николай Ребров вместе с Трофимом Егоровым решили бежать на родину: «Либо смерть, либо Россия» – так решил Николай Ребров.
Несколько человек создали группу беженцев из Эстонии в Россию, разную по своему социальному составу, подкупили стражников-эстонцев и отправились по льду Пейпус-озера. И оказались в трагическом положении, дойдя почти до русской границы: дважды догоняли их эстонцы и, угрожая оружием, обыскали всех, забрав сначала самое ценное, а вторая группа, с оружием в руках, раздев их чуть не догола, бросила им какие-то рваные ошмётки. Половина группы беженцев так и осталась на льду Пейпус-озера, вторая вместе с Николаем Рубцовым добралась до ближайшей деревни, в бедной избёнке их приютили, поехали за оставшимися, но так никого и не нашли: густой туман стоял на озере.
Мучительна судьба поручика Баранова, после расформирования армии Юденича оказавшегося не у дел: он кадровый военный, а дела нет. И в прощальном письме Николаю он написал, что выбрал не ту дорогу в жизни, понадеялся и был обманут, «иностранный капитал, самый изворотливый и самый подлый, вынул из нас сердце, отнял совесть, вложил в наши руки меч и повёл бить – кого? Наших же русских парней и рабочих, нашу же плоть и кровь. И выходит, что мы ландскнехты, фендрики, бандиты, продажная сволочь, – вот кто мы. Это – не ужас?!». Баранов застрелился, он офицер, он готов был биться за Советскую Россию, но боялся, что его не поймут большевики. А Николай Ребров, по его мнению, ни в чём не повинен, он юн, чист, «а белейшая, чистая юность – залог счастья всего человечества». Николай Ребров в тяжком раздумье на берегу Пейпус-озера: «Он опять в родных местах, вот он спрашивает своё сердце, пытается прочесть свою грядущую судьбу, – ведь круг юных дней его завершён, концы сомкнулись, – и от этой грани, из этих береговых туманов он должен твёрдо вступить на крестный путь, может быть, похожий на стезю к Голгофе» (Там же. С. 341).
В. Шишков заканчивает на этих раздумьях путь Николая Реброва. Что сулит ему будущая дорога, автор не раскрывает, а нам, читателям, остаётся только догадываться.
После выхода в свет повести «Пейпус-озеро» (1925) и изданного Собрания сочинений в 12 томах в 1926–1929 годах В. Шишков взялся вновь за роман «Угрюм-река», над которым работал уже двенадцать лет. Здесь были судьбы людей, с которыми он вместе работал, а через их судьбы дана жизнь России в конце ХIХ и начале ХХ века. Роман сложный, многогранный, с противоречиями и ошибками главных действующих лиц.
Весной 1932 года Вячеслав Шишков принёс в издательство сборник «Шутейные рассказы», в сборнике обратил на себя внимание очерк «Громов». Молодой редактор Н. Еселев, рассказывая об этом эпизоде, узнал, что «Громов» – «это маленький отрывок из большого романа», который автор вскоре принёс в издательство. «Роман произвёл на меня очень сильное впечатление, – вспоминал Н. Еселев. – Он покорил меня новизной, широким показом дореволюционной Сибири, яркостью образов, своеобразием языка» (Воспоминания о В. Шишкове. М., 1979. С. 177). В.А. Десницкий представил положительную рецензию. Издательство заключило договор, и началась работа. Редактор предложил убрать из романа религиозные мотивы: «есть мистика, есть всякая чертовщина», символизм и другие теоретические рассуждения. И автор второпях согласился. 26 июля 1933 года В. Шишков писал Л. Когану: «…Наступила мне на горло корректура второго тома и высосала всю кровь из жил. В гранках сгоряча повыбрасывали с товарищем Еселевым разные места и местечки в романе – и сразу в вёрстку. А в вёрстке стал вчитываться – мать честная! – всюду нелепости, хвостики, пробелы, излишки. И на шпаклёвку прорывов потратил множество времени. Оказывается, не так-то легко делать выбросы – это тебе не аборт! – надо с умом и глубокой оглядкой. Глава пустынников – осталось только начало. «Давайте, В.Я., ограничимся показом быта пустынников и тем, что
Время было такое, что изгонялась религиозная тематика, мистика, всяческая чертовщина, символизм, а в романе В. Шишкова всего этого было полным-полно.
Получив письмо с Ленских приисков о том, что инженер Протасов работал у них во время Ленского расстрела, В. Шишков удивился: «Вот это необыкновенно!.. Многие типы «Угрюм-реки» – собирательные. Воедино собраны черты тех людей, с которыми приходилось встречаться. Некоторые переживания автобиографичны. Описания природы прямо взяты из моих записных книжек того времени, когда я сам проехал в качестве геодезиста с партией изыскателей по Лене. И только один инженер Протасов выдуман от начала до конца» (Там же. С. 159–160).
«Главная тема романа, так сказать, генеральный центр его, возле которого вихрятся орбиты судеб многочисленных лиц, – это капитал со всем его специфическим запахом и отрицательными сторонами. Он растет вглубь, ввысь, во все стороны, развивается, крепнет и, достигнув предела могущества, рушится. Его кажущуюся твердыню подтачивают и валят нарастающее самосознание рабочих, первые их шаги борьбы с капиталом, а также неизбежное стечение всевозможных обстоятельств, вызванных к жизни самими свойствами капитала», – писал В. Шишков, определяя творческий замысел.
Много в романе насилия, бесправия, ограбления, злобы и корысти, а главное – много страдания, эта книга, уверял В. Шишков, – «самая главная в моей жизни, именно то, для чего я, может быть, и родился» (Архив Шишкова).
На первой странице романа возникает один из интереснейших образов – хозяин цирюльни черкес Ибрагим-оглы, потом юный ученик гимназии Прохор Громов, за драку исключённый из гимназии, а вслед за этим появляются Данила и Пётр Громовы, и речь пойдёт о кладе, который награбил умирающий Данила. Сразу после этого с трудом отысканного клада сразу разбогател Пётр Громов, решил послать своего наследника за богатствами в глухую Сибирь, на Угрюм-реку. И вот за обильно уставленным яствами столом собрались все главные герои романа – Прохор, Пётр Данилович и Марья Кирилловна Громовы, отец Ипат, пристав, писарь Иван Кондратьич, несколько зажиточных крестьян с женами, а главное – красавица Анфиса Петровна Козырева, молодая вдова, любовница Петра Громова, на неё поглядывают и отец Ипат, и пристав, и юный Прохор – уж больно хороша. Так начинают развиваться события в историко-бытовом романе «Угрюм-река», тут и бытовые подробности обихода жителей торгового села Медведево, тут и главный персонаж романа Прохор Громов, которому «очень нравилась кипучая работа»: «Он разбивал рулеткой план дома, ездил с мужиками в лес, вёл табеля рабочим и, несмотря на свои семнадцать лет, был правой рукой отца… Он много читал, брал книги у священника, у писаря, у политических ссыльных, и прочитанное крепко западало в его голову» (Шишков В. Собр. соч.: В 8 т. Т. 3. С. 14–15). Увлекательно развиваются события по дороге в Угрюм-реку, набирается жизненного опыта высокий красавец Прохор Громов, рядом с ним преданный Ибрагим-оглы, девушки и женщины сразу влюбляются в него, а мужики и купцы видят в нём отважного человека и будущего строителя огромного хозяйства. Так оно и получилось, ничто не помешало ему – ни страстная влюблённость в Анфису, ни притягательная купеческая дочь Нина Яковлевна, за десять лет Прохор основал на Угрюм-реке заводы, торговые предприятия, добычу золота. Автор с изумительной точностью показал, как Прохор Громов добивался своей цели: Нина Яковлевна во время путешествия шла в музеи, а Прохор – на заводы, знакомился с инженерами, мастерами, сманивал их на Угрюм-реку. Приехал Протасов, американец Кук, со своими планами и чертежами, и дело пошло. «Нина с жалеющим каким-то роковым чувством в сердце влюблённо смотрела на его двигавшиеся хмурые брови, на чёрные, в скобку, по старинке подстриженные волосы, чёрную бороду и думала: «Русский богатырь… Сила, ум… Но почему же, почему жестокое сердце?» «Запомни, Нина!.. Прохор Громов идёт по земле сильной ногой, ворочает тайгу, как травку… И пусть лучше никто не становится мне поперёк дороги. Вот!» (Там же. С. 376–377). Однажды Нина Яковлевна в сопровождении Протасова вошла в рабочий барак и поразилась тому, что там увидела: «Из светлого дня – в барак, как в склеп: темно. Нину шибанул тлетворный, весь в многолетнем смраде воздух. Она зажала раздушенным платком нос и осмотрелась. На сажень земля, могила. Из крохотных окошек чуть брезжит дряблый свет. Вдоль земляных стен – нары. На нарах люди: кто по праздничному делу спит, кто чинит ветошь, кто, оголив себя, ловит вшей. Мужики, бабы, ребятишки. Шум, гармошка, плевки, перебранка, песня. Люльки, зыбки, две русские печи, ушаты с помоями, собаки, кошки, непомерная грязь и теснота…» (Там же. Т. 4. С. 15).