История русской литературы XIX века. Часть 3: 1870-1890 годы

Коровин Валентин Иванович

Увы! Не внемлет он – и не дает ответа…

("Элегия", 1874)

Образ некрасовской Музы с самого начала проникается иронией позднеромантического типа: возвышенные мечты, началом которых служат юношеские идеалы, воплощенные, прежде всего, в "неземном" облике матери, постоянно испытывают на себе гнет "земного", уступают неизбежному давлению сущего.

Первая книга стихов "Мечты и звуки"

Учеба Некрасова в Ярославской гимназии (с 1832 по 1837 г.) не была успешной. Но зато он читал "Корсара" Байрона, оду "Вольность" и "Евгения Онегина" А. С. Пушкина. Лирика, составившая тетрадь романтических стихов, имеющих все внешние признаки подражания В. А. Жуковскому, М. Ю. Лермонтову, В. Г. Бенедиктову, А. И. Подолинскому и популярным в широких кругах публики поэтам-эпигонам, в своей тайной глубине оставалась искренней и по сути соответствовала натуре юного поэта. Закономерным был его первый самостоятельный

поступок: вместо вступления по настоянию отца в Дворянский полк Некрасов прибыл в Петербург затем, чтобы вполне отдаться литературному труду, призванию художника. Поэзия представлялась ему миром, где все противоречия бытия очищаются и возвышают "дух", которому непросто преодолеть соблазны "тела" ("Разговор").

Проза петербургской жизни и осознание несвоевременности, неуместности отвлеченной мечтательной поэзии в эпоху пристального интереса к действительности, развивающегося "под знаком" Гоголя, – ясно показали Некрасову, что сборник, названный им "Мечты и звуки" (1840), остался фактом его внутренней, личной биографии. Резкие замечания Белинского о первом поэтическом сборнике Некрасова: "истертые чувствованьица", "общие места", "гладкие стишки" и т. п., ведущие к беспощадному выводу: "посредственность в стихах нестерпима" – стали суровым уроком, который обратил Некрасова от "идеальной" поэзии к литературной поденщине ("Ровно три года я чувствовал себя постоянно, каждый день голодным"). Но именно неожиданно настигшая его судьба бедняка, как признавал поэт впоследствии, обусловила "поворот к правде" – к новому пониманию поэзии, уже не отделенной от обыденной жизни, а находящейся в ее пределах, какими бы ограниченными и тесными они ни были.

Сегодня, с исторической дистанции, становится очевидным, что значение сборника "Мечты и звуки" не следует ни преувеличивать, ни заведомо отрицать. Чтобы выяснить действительную его роль в судьбе Некрасова-художника, необходимо признать, что живой образ поэта далеко не совпадает с рамками социального стереотипа, созданного уже современниками и закрепленного позднейшим общественно-литературным сознанием. Не "вписываясь" в этот стереотип, "Мечты и звуки" надолго выпали из поля зрения литературоведов и лишь недавно по праву стали объектом тщательного научного изучения. Заслуживает внимания вывод исследователя о первом сборнике Некрасова как о "не случайной книге": "Исторически ей суждено было стать сокрытым фундаментом дальнейшего развития некрасовской музы, а с нею и всей русской поэзии. Нашедший себе воплощение в раннем сборнике поэта нравственно-гуманистический пафос определил содержательность и его гражданской лирики, и покаянных мотивов, и поэтических поисков общенародной правды" [31] .

31

Пайков Н. Н. Феномен Некрасова: Избр. статьи о личности и творчестве поэта. Ярославль, 2000. С. 37..

"Поворот к правде"

В начале 40-х годов Некрасов пишет прозу. Он берет сюжеты из собственного опыта – из того, что довелось пережить за три тяжких петербургских года (герой-бедняк марает стихи чернилами, приготовленными из ваксы; ночует в артели нищих; испытывает унижения в качестве просителя "хорошего места" и т. д.). В современной ему литературе Некрасову безусловно близко "гоголевское направление": следуя ему, он декларирует только "правду", напрямую встретившись с проблемой ее творческого воплощения и необходимого для этого отбора литературных средств. Можно согласиться с одним из первых исследователей прозы Некрасова Г. Л. Гуковским в том, что для воссоздания образа многоликой реальности начинающий писатель пользовался "осколками чужого творчества", "готовыми" стилями, но правомерна также и мысль ученого относительно того, что "пути обработки" этого материала "были свои" [32] . Став под знамена "натуральной школы" (чему способствовало личное знакомство с Белинским, состоявшееся, вероятно, в 1840–1841 годах), Некрасов по-своему подошел к проблеме "неприукрашенной действительности": он не только показал ее без всяких "эстетических покровов" в духе установок "школы", но и осознанно сохранил эти "покровы", справедливо полагая, что одно "разобнажение" (Ап. Григорьев) еще не означает полноты изображения реальности во всей ее истине. В результате "физиологизм" бытовых описаний окрашивается тонами сентиментально-романтической патетики, а герои лишаются однозначности, выпадая из границ "амплуа", определенного средой.

32

Гуковский Г. А. Неизданные повести Некрасова в истории русской прозы сороковых годов // Жизнь и похождения Тихона Тростникова. Новонайденная рукопись Некрасова. М.; Л., 1931. С. 375.

Так, пошлый франт и обольститель Орест Сабельский ("Жизнь Александры Ивановны", 1841) неожиданно обретает человеческую глубину, оказываясь способным к раскаянию и нравственному перерождению, подобно карамзинскому Эрасту (сходство имен не случайно) из "Бедной Лизы". И вместе с тем герой-романтик, близкий автору, из "Повести о бедном Климе" (1841–1848) вдруг иронически снижается, обнаруживая черты хлестаковщины.

Наиболее значительным произведением этих лет является

незаконченный автобиографический роман "Жизнь и похождения Тихона Тростниковая, где с беспощадной правдивостью воссоздается наиболее сложный, исполненный мытарств и душевных сомнений отрезок жизни Некрасова в Петербурге. И здесь его героем движет главное стремление: постичь "кровное родство жизни с поэзией". Черновики романа о Тростникове содержат важные автопризнания: "Я только чувствовал, что есть она, высокая и благородная цель, к которой должен стремиться человек высокой натуры (каким я в ту эпоху своей жизни почитал себя). Полный безотчетной тревоги, безотчетного стремления, я старался отыскать ее, чтоб привязаться к ней и навсегда слить с нею существо мое; но увы! Я не находил ее, потому искал там, где ее совсем не было: в мире отвлеченных идей… – и не подозревал, что она гораздо ближе от меня – в самой деятельности практической". Именно поиск "идеального начала" приводит героя Некрасова к народу. Его носителем, в первую очередь, оказывается не романтик, "разъедаемый" рефлексией, а цельные, чистые люди простого звания, такие как талантливая художница Параша или крестьянская девушка Агаша, преподающая нравственный урок герою-романтику.

Впервые именно в прозе Некрасова звучит народная речь – как контрастная параллель риторически напыщенному романтическому слогу. Просторечный говорок старого нищего, предлагающего приют обманутому идеалисту, уже приоткрывает нам облик народного поэта, знающего быт и психологию людей "простого сознания": "– Плохой ночлег на улице… – Слышь, как ветерок-от гудит – ветерок-то с моря: проберет хоть кого… Вишь, ты как дрожишь… Пойдем к нам… у нас не больно красиво и просторно, зато тепло… переночуешь, а там куда хочешь ступай себе… А?…"

В "собранье пестрых глав" некрасовской прозы многообразны формы юмора, восходящего к Гоголю. Как правило, они основаны на комической перелицовке эстетических и социальных шаблонов, обнаруживающих свою несостоятельность в пародийном отражении ("Макар Осипович Случайный", "Без вести пропавший пиита", "Двадцать пять рублей" и др.) [33]

Проза раннего Некрасова выступает, таким образом, не только как творческая лаборатория, своей жанрово-стилевой палитрой предвосхитившая диапазон его лирического самовыражения; не только как важнейший биографический источник, но и как самоценное явление, определившее дальнейшее развитие Некрасова, в том числе и новаторский характер его поэзии, "неизбежностью" для которой становится "проза".

33

См.: Мостовская Н. Н. Пародийность как примета стиля Некрасова // Вершинина Н. Л., Мостовская Н. Н. "И в подземных литературных сфер…": Очерки о прозе Некрасова. Вопросы стиля. Учебное пособие по спецкурсу. Псков, 1992. С. 74–80.

В Некрасове поражает энергия сопротивления обстоятельствам, рожденная осознанием значимости и самоценности всякого человеческого "я". Его не могут сломить ни неудавшаяся попытка поступления в университет, ни изнурительная работа в изданиях Ф. А. Кони и А. А. Краевского ("Пантеон русского и всех европейских театров", "Литературная газета", "Отечественные записки") и др.

В программном альманахе "натуральной школы" "Физиология Петербурга" (1845) он поместил два произведения: очерк "Петербургские углы" (отрывок из романа "Жизнь и похождения Тихона Тростникова") и стихотворение "Чиновник" – поэтическую разновидность сатирического физиологического очерка. Движение "через юмористику к социальной сатире" (Б. Я. Бухштаб) начинается, таким образом, в самый ранний период, когда поэт, по собственному признанию, стал писать "стишонки забавные", потому что "пить, есть надо". Но по внутреннему смыслу эволюции Некрасова сатирические стихи возникали как реакция на романтические тенденции его поэзии: "картинки" столичной жизни объективно свидетельствовали о контрасте существенности и идеала, о нежизнеспособности романтических мечтаний, выступая как опосредованная форма самоиронии, типологически близкая иронии романтической.

С 1847 г. эстетические достижения передового направления закрепляются программой журнала "Современник" – лучшего журнала эпохи, ведущим редактором которого Некрасов оставался на протяжении двадцати лет (1847–1866), вплоть до официального запрещения журнала и своего перехода в другой печатный орган, "Отечественные записки" (с 1868 г.), объединивший лучшие литературные силы современности.

"Да знаете ли вы, что вы поэт – и поэт истинный?"

В совместно с Белинским изданный "Петербургский сборник" (1846) вошли четыре стихотворения Некрасова: "Отрадно видеть, что находит…", "Колыбельная песня (Подражание Лермонтову)", "Пьяница", "В дороге". По воспоминаниям мемуариста, после прочтения Белинскому стихотворения "В дороге" у критика "засверкали глаза, он бросился к Некрасову, обнял его и сказал чуть ли не со слезами в глазах:

– Да знаете ли вы, что вы поэт – и поэт истинный?" "Совершенный восторг" Белинского вызвало также стихотворение "Родина". Именно в этих, уже отражающих самобытное дарование поэта, произведениях обозначились новый "предмет" и новый "герой" его поэзии. Сам Некрасов позднее говорил об этом очень точно: "Да, я увеличил материал, обрабатывавшийся поэзией, личностями крестьян… Передо мной никогда не изображенными стояли миллионы живых существ! Они просили любящего взгляда! И что ни человек, то мученик, что ни жизнь, то трагедия!"