История русской торговли и промышленности
Шрифт:
Привоз шерстяных тканей был больше, чем льняных, пеньковых и бумажных, но и тут вплоть до середины XIX ст., в силу высокой пошлины, возможен был привоз лишь сукон, употребляемых «только высшим сословием и зажиточнейшими людьми среднего класса; в соразмерности с таким ограниченным кругом потребления привоз этих изделий оказывался довольно значительным». Доставлялись они в первую очередь из Англии, но также из Франции и Пруссии. Мы же вывозили свои шерстяные ткани на Восток, главным образом выменивали их в Кяхте на китайский чай. Русские сукна, писал французский представитель в Китае в 40-х годах, на вид, конечно, несовершенны качеством и цветами, но в носке предпочитаются китайцами; дешевизна, удобный состав ассортиментов, излишняя ширина и даже пестрота наружного украшения нравятся китайцам, а потому нет повода советовать французским фабрикантам отправлять сукно в Китай {583} . Труднее русским изделиям было соперничать с западноевропейскими изделиями в Турции; указывалось на то, что для обеспечения сбыта необходимо, чтобы они «не только равнялись с иностранными дешевизною и красивым видом», но и в отношении длины и ширины, упаковки, клейма были совершенно сходны с ними, ибо в Леванте на все эти подробности, с виду столь несущественные, обращается большое внимание.
Привоз промышленных изделий, как можно усмотреть из приведенного, не достигал в первой половине XIX ст. сколько-нибудь значительных размеров (первое место среди них занимал привоз бумажной пряжи и тканей), составляя в 40-х годах не более 32 млн. руб.
Виноградные вина, игравшие роль в нашем привозе уже в XVIII ст. {584} , составляли в 1842—1846 гг. 6 1/ 2% нашего импорта; это были преимущественно высокие сорта, выносившие повышенную пошлину. Частью они доставлялись прямо из мест происхождения — Франции, Португалии, Венгрии, частью через Англию, Пруссию, ганзейские города. Меньше привозилось фруктов — это были главным образом апельсины и лимоны из Италии и сухие фрукты (чернослив, изюм, винные ягоды, персики и т.д.) из Леванта. Рыба заключалась преимущественно в сельдях, доставляемых из Швеции и Норвегии, тогда как русская икра, как еще в XVII ст., экспортировалась за границу. Соль потреблялась собственная, но 13% составляла привозная, ибо северо-западные губернии были слишком отдалены от соляных источников Востока и Юга; она доставлялась главным образом из Англии через Либаву и Виндаву, где наряду с сельдями заменяла в обмене сельскохозяйственных продуктов наличные деньги; соль и сельди давали крестьянам в обмен на продукты, привозимые ими для экспорта. Привоз же соли в южные порты в интересах крымских и бессарабских соляных промыслов был запрещен.
Среди колониальных товаров существенным являлся привоз сахара. Наибольшую часть его составлял тростниковый, несмотря на то что сухопутный привоз колониального сахара в целях развития собственной сахарной промышленности был вовсе запрещен, как недозволен был и привоз рафинада в империю (кроме одной лишь Одессы в пределах порто-франко). Русская же промышленность давала в середине XIX ст. еще весьма мало сахара. Общее потребление сахара у нас не превышало 2 1/ 2млн. пуд., т.е. 2 1/ 2фунта на душу населения, тогда как в Англии и Соединенных Штатах оно составляло 20—21 фунт, в Бельгии и Голландии 13—14, во Франции и Германии 9—7 фунтов на жителя, т.е. в 3 — 8 раз больше, чем в России. Деревенское (крепостное) население его совсем не употребляло, заменяя медом, да и в городах пили чай вприкуску. Сахар являлся предметом большой роскоши. Уже тогда пытались производить у нас сахар для вывоза на Восток, но не считались с требованиями потребителей. Персам, например, не годились крупные головы русского сахара, им нужны были небольшие головы правильной формы в 5—7 фунтов, которые употреблялись в качестве подарков, причем обычаем установлено было число голов, а не фунтов, на которое каждый, по своему званию, имеет право.
Риса в первой половине XIX ст. привозилось весьма мало, очень немного потреблялось и кофе, которого приходилось в 40-х годах всего 0,1 фунта на жителя, тогда как в Голландии 11 фунтов, в Германии 3 фунта, в Англии 1,3 фунта, т.е. в 100—113 раз больше. Россия получала сотую долю мирового урожая кофе — 163 тыс. пуд. из 16,3 млн., и доставлялся он не непосредственно из мест произрастания (Америки), а через ганзейские города и Голландию.
Но и потребление чая в России было еще в середине XIX ст. весьма невелико. Хотя общее количество расходуемого населением чая с начала века возросло с 75 до 282 млн. пуд., т.е. почти вчетверо, но это равнялось и теперь всего 0,2 фунта на душу населения вместо 1,8 фунта в Англии и 1 фунта в Соединенных Штатах. По дороговизне своей и чай еще был недоступен массе населения и потреблялся только городскими жителями; рассчитывая на последних (5 млн.), получаем 1,6 фунта на душу, или почти столько же, сколько в Англии.
Чай впервые проник в Москву в 1638 г., когда был привезен царю Михаилу Федоровичу в подарок от монгольских ханов; по словам Кильбургера, в 1674 г. на московском рынке было уже довольно много чая. В 1689 г. русским правительством был заключен договор с Китаем, на основании которого стали отправляться царские караваны с пушниной в Пекин — при каждом казенном караване был комиссар, который производил продажу товаров и закупку чая. Первый караван вступил на китайскую территорию в 1699 г.; караваны должны были приходить каждые 3 года не больше 200 человек. Однако и этого числа китайцы опасались, боясь вторжения русских в их страну. Поэтому казенные караваны появлялись гораздо реже, и бывали годы, когда в XVIII ст. можно было получать чай лишь через западноевропейских торговцев, которым был открыт Шанхайский порт. Позже последовало новое соглашение с Китаем, причем последний уже добился того, что торговля происходила лишь в двух пограничных пунктах, но русские купцы не входили внутрь страны, — явления, знакомые нам из истории русской торговли предыдущих эпох {585} и свойственные ранним условиям обмена. Этими пограничными пунктами являлись Цурухайту и в особенности Кяхта — торговля в последней успешно развивалась с конца XVIII ст., причем указом 1800 г. было установлено, в целях сбережения звонкой монеты и в видах распространения сбыта русских изделий в Китае, что торговля должна иметь исключительно меновой характер, тогда как запрещается что-либо покупать у китайцев за деньги {586} . Кроме того, запрещалось кредитоваться у китайцев или давать им в долг товары. Мало того, русские купцы не имели права производить эту мену по собственному усмотрению, а обязаны были совершать ее согласно расценке русских и китайских товаров, которая устанавливалась ежегодно избираемыми из среды русских купцов так называемыми компаньонами. Последние определяли цены тем и другим товарам и проверяли, произведен ли обмен согласно этим ценам. Самая торговля продолжалась ежегодно не более 1—2 месяцев, иногда и меньше, имела, следовательно, периодический характер. В то время как русские останавливались в Кяхте, пограничном пункте на русской стороне, китайцы приезжали на находящуюся поблизости от нее, но уже в пределах Китая, торговую слободу Маймачан (что значит «покупать — продавать»), и затем уже обе стороны сходились для переговоров — типичные условия первобытной торговли, напоминающие современную Африку. Только в 1854 г. было разрешено часть цены за приобретенный чай уплачивать серебром (остальное пушным товаром и иными изделиями), а в следующем году было дозволено производить торговлю с китайцами по вольным ценам, без всяких стеснений {587} .
Г. П. Неболсин указывает на ту огромную роль, которую играет чай в торговле на Нижегородской ярмарке. «Несмотря на поднятие ярмарочных флагов по привозе всех товаров, несмотря на съезд всего купечества, ярмарочная торговля не считается начавшеюся в коммерческом смысле до тех пор, пока не состоится продажа чаев из первых рук. До того времени не устанавливаются цены на все вообще предметы ярмарочной торговли и не определяют условий о сроках денежных расчетов за товары. В первых числах августа все внимание купечества бывает устремлено на Китайские ряды, где главные оптовые торговцы решают вопрос о чае: от их решения насчет цен и условия о платеже денег нередко зависит участь ярмарки. Купцы, торгующие в Кяхте, получив деньги за чаи, тотчас покупают сукна, вельвереты (бумажные ткани), меха и другие товары, отпускаемые в Китай; также запасаются разными мануфактурными изделиями, винами, сахаром и проч. для Сибири. От того на ярмарке вдруг разливаются деньги, цены устанавливаются на все товары и торговля принимает правильный, настоящий ход» {588} .
В этом смысле высказывались и другие авторы, утверждая, что чаи кладут всему цену на ярмарке, что «развязка с чаем» является самым крупным моментом, господствующим над судьбой ярмарки {589} . Но с течением времени это, по-видимому, изменилось. Н. Н. Овсянников, первоначально также державшийся этого мнения, в своем сочинении о Нижегородской ярмарке, написанном в 1867 г., уже заявляет, что это старая песня, которую пора бы бросить, и полагает, что теперь уже первое место на ярмарке занимают хлопчатобумажные изделия {590} . На этой точке зрения стоит и В. П. Безобразов, в своих «Очерках Нижегородской ярмарки» указывающий на то, что хлопчатобумажным изделиям принадлежит та роль, которая в прежнее время приписывалась кяхтинским чаям; едва ли от какого-нибудь другого товара зависит судьба такого множества других товаров и такого огромного количества дел на ярмарке, как от хлопчатобумажных. «С ним неразлучно связаны привозная и отвозная наша торговля с Азией, привоз среднеазиатского хлопка и красильных веществ, вывоз наших хлопчатобумажных и всяких иных изделий» {591} . [48]
48
Нижегородская ярмарка, говорит директор «ярманочной» конторы А. Зубов в своем «Описании Нижегородской ярмарки» (1839. С. 2), — «одна из первейших в Европе, есть самый любопытный предмет для наблюдателя. Этот базар России или, лучше сказать, меновой двор Европы с Азией, находясь при соединении двух рек: Оки и Волги, обнимающих системою вод своих знатнейшую часть Европейской России, дает полное понятие о изобилии государства и бесчисленных отраслях промышленности его жителей». Нижегородская ярмарка, читаем у другого исследователя того времени Овсянникова, есть «важнейший экономический факт русской жизни, полный всевозможных интересов… это ключ к уразумению важнейших явлений нашей жизни, это пульс нашего народного организма», это «ряд отправлений нашей внутренней торговой жизни, свидетельствующий о здоровых и больных сторонах ее, разрешение разнообразных экономических за дач. Ярмарка изображает собой внутреннее, местное потребление России, для которого она служит у нас главной господствующей коммерческой пружиной» (Овсянников.О торговле на Нижегородской ярмарке. С. 25). Нижегородская, прежняя Макарьевская, ярмарка, в 1817 г. переведенная из Макарьева в Нижний Новгород, стала в последующие десятилетия «центральным пунктом в обмене товаров как внутри Европейской России, так и между ней и Азией». С Нижегородской ярмарки, поясняет Безобразов, «товар легко отправить куда угодно, хоть на край света, И для этого даже не нужно везти сюда самый товар. Такие удобства для пересылки товаров ярмарка заключает в себе, очевидно, не вследствие одних только географических условий своей местности, но главным образом как место великого сходбища всякого рода участников торговли… Значение ярмарки, как биржи и коммерческого средоточия можно назвать преобладающим как в области всей нашей внутренней торговли отечественными мануфактурными товарами, произведениями Урала и вообще всеми товарами, следующими, как железо или рыба, по Волге через Нижний, так и в азиатской торговле, в особенности сибирской и в некоторых вывозных наших отраслях» (Безобразов.Очерки Нижегородской ярмарки. Т. II. С. 16—17). «Ярмарка, — продолжает он далее, — обладает свойствами, по преимуществу соединяющими и примиряющими различия и противоположности племен и обычаев, этот повод примиряет быстрее и производительнее всякого иного случая встречи: нужно во что бы то ни стало продать и купить». Здесь «приравниваются друг к другу высокомерный московский первостатейный купец и не менее высокомерный у себя дома бухарец». Они «тягаются здесь, выдвигая каждый все батареи своих коммерческих хитростей, запугивая один другого крайними последствиями несовершения сделки: с одной стороны, обратное шествие по среднеазиатским степям с грузом ни на что не годного для соплеменников хлопка и без наличных денег… в заключение, может статься, палочное наказание на площади в награду от начальства за плохую торговлю, а с другой стороны, обратный путь по рельсам, хотя и несравненно более краткий и усовершенствованный, но также не с совсем приятными ощущениями, при мысли о фабрике без сырого материала и с запасами сработанного товара, годного лишь для чужой части света, и о кармане без наличной денежной поживы». (Безобразов.Указ соч. С. 68). Об украинских ярмарках этой эпохи см.: Аксаков И.Исследование о торговле на украинских ярмарках. 1858.
Перемену, произошедшую в нашей внешней торговле (в предметах вывоза и привоза) в течение XIX ст. можно выразить следующим образом. Вывоз наш выражался преимущественно в следующих товарах (в % от всего вывоза):
а) в начале XIX ст.
Хлеб …… 18
Сало животное …… 15
Пенька …… 15
Лен …… 9
Медь, железо и сталь …… 7 1/ 2
Льняные и пеньковые изделия …… 5 1/ 2
Меха …… 4
б) в середине XIX ст.
Хлеб …… 19
Сало животное …… 12
Лен …… 11
Льняное семя …… 8 1/ 2
Пенька …… 7 1/ 2
Шерсть …… 7 1/ 2
Лес …… 3 1/ 2
в) в начале XX ст.
Хлеб …… 40
Лес …… 10
Яйца …… 5
Лен …… 4 1/ 2
Масло коровье …… 4
Сахар …… 2,7
Нефть и продукты из нее …… 2,4
Разница между началом XIX ст. и серединой его невелика; экспорт еще не успел изменить своего характера. Хлеб, животное сало, лен и пенька занимают первые места и в тот и в другой период, охватывают половину и более всего экспорта. Перемена произошла только частичная — вывоз металлов и льняных материй потерял в половине XIX ст. свое прежнее значение; вывоз мехов лишь сократился с 4 до 2 1/ 2%. Усилился же вывоз шерсти и леса. Напротив, в течение второй половины XIX ст. характер вывоза коренным образом изменился. Хлеб с 18—19% повысился до 40%, лес с 3 1/ 2до 10, и эти два вида составили половину всего вывоза. Лен и пенька, а также шерсть и в особенности животное сало (вывоз которого, прежде столь крупный, почти прекратился) отодвинуты на задний план вновь появившимися объектами экспорта — яйцами и коровьим маслом, сахаром и нефтью. В этом ярко отразилась новая физиономия экспорта.