История руссов. Держава Владимира Великого

Парамонов Сергей Яковлевич

Эта небольшая фраза совершенно изменяет наш взгляд на то, как происходило призвание варягов. Прежде всего, аутентичность этой фразы не подлежит ни малейшему сомнению: 1) она чрезвычайно специфична и содержит в себе такие подробности, которые совершенно новы и вместе с тем строго логичны, 2) она не противоречит другим летописям, она только дополняет их.

Все летописи, говоря о призвании варягов, приводили конечный результат этого мероприятия, Никоновская же летопись сочла необходимым выписать из протографа и несколько подробностей, касающихся предварительного этапа.

Этот пропуск в большинстве летописей вполне понятен: для человека, писавшего летопись по свежим следам, было интересно, коль скоро состоялись какие-то

выборы, упомянуть о кандидатах на этих выборах; для человека, значительно ушедшего во времени от этого момента, эти подробности не были интересны, летописец считал нужным записать результат мероприятия, а не все предварительные подробности. Не надо забывать, что местом в летописи очень дорожили, употребление всяких титл, значков, сокращений, писание «сплошняком» ясно указывает на это. Наконец, сравнивая разные списки почти идентичных летописей, мы находим часто, что летописец, экономии места и времени ради, просто опускает то, что его не интересует.

В данном случае Никоновская летопись, сохранившая вообще огромное количество сведений, отсутствующих совершенно в других летописях, оказалась подробнее, чем другие, и, что замечательно, и здесь добавила точную, конкретную, мелкую деталь. Эта необыкновенная жизненность и точность Никоновской летописи позволяет думать с уверенностью, что и здесь мы имеем действительное отражение протографа, а не позднейшую вставку.

Обратимся теперь к анализу указанной фразы. Значит, дело с призванием князя обстояло гораздо сложнее, чем думали до сих пор: новгородцы не просто послали к варягам, а сначала обсуждали, откуда им лучше всего раздобыть князя. Состав земель, куда они собирались посылать, т. е. между которыми колебались, чрезвычайно интересен и многозначителен. Это были: хазары, поляне, дунайцы и варяги.

У новгородцев был выбор, охватывающий соседей от Балтийского и до Черного морей, если не считать еще и Азовского (хазары). Таким образом, шаг северных племен во главе с новгородцами был предприятием значительно большего масштаба, чем мы предполагали до сих пор. Они вовсе не представляли собой примитивную, изолированную от других народов группу племен. Они разбирались, где и что они могут найти даже у столь отдаленных соседей, как живших на Дунае.

Значит, о тех троглодитах, которыми представлял себе наших предков Шлёцер, не может быть и речи: уже с самого начала писанной истории «руссов» они представляли собой достаточно культурные племена, чтобы знать, что делается у соседей их за тысячу километров. Примитивизм был не у наших предков, а в голове Шлёцера и всех других историков, которые ему последовали и следуют.

Обратимся, однако, к кандидатам новгородцев. На первый взгляд может показаться, что новгородцы собирались пригласить династию из соседних государств, будь то кандидат славянин («от Полян») или неславянин («от Козар»), на деле это, очевидно, не так.

Действительно, обращает на себя внимание то, что новгородцы предполагали искать своего кандидата и у «Дунайцев». Но ведь никакого «Дунайского» государства не существовало. Существовали (и во множестве) придунайские славяне, находившиеся в разной степени зависимости от своих могущественных соседей (Греции и Рима), а также обладающие различной степенью самостоятельности. Отношения их к грекам, римлянам и другим соседям темны, и мы ничего точного, достоверного о них не знаем, есть, однако, основания думать, что речь шла о славянах, сидевших на нижнем течении Дуная.

Это расплывчатое указание «дунайцы» указывает, что новгородцы обращались, или имели в виду обратиться не к какому-то определенному государству на Дунае, а к племени. Они, естественно, собирались искать кандидата не среди чужих народов, а среди своего племени (славян).

Ведь с кандидатом из чужого народа у них не могло быть ничего общего, брать себе такого князя означало покупать кота в мешке.

Они могли искать только таких кандидатов,

с которыми они могли договориться, они нуждались в том, чтобы понять их и быть верно понятыми, поэтому из «дунайцев» могли быть учтены только славяне. Придунайские славяне в силу их близости к культурным центрам тогдашнего мира, были, конечно, более культурны, чем славяне, жившие на периферии тогдашнего культурного мира. Естественно было искать князя из более культурного племени. Такой кандидат мог иметь гораздо больший авторитет и быть весьма пригодным к цели, для которой его выбирали.

Другим кандидатом был опять-таки славянин — «от Полян». Были ли поляне в то время независимы или подчинялись хазарам, мы не знаем, но совершенно очевидно, что они представляли собой для новгородцев некоторый интерес, ибо к племени, стоявшему ниже, новгородцы не обращались бы. Очевидно Киевская Русь была уже тогда чем-то заметным, а может быть, и значительным: за посредственностью к ней не обращались бы. Очевидно, и «дунайцы», и «поляне» импонировали новгородцам.

Был ли третий кандидат «от Козар» славянином? Весьма вероятно, ибо трудно себе представить, чтобы новгородцы были заинтересованы в получении князя иного языка, иной веры, иных обычаев и т. д. Ведь от князя прежде всего требовалось понимание людей и обстоятельств. Без знания языка это вещь невозможная. Предположение, что новгородцы предполагали пригласить чужую династию, совершенно отпадает. Не только в Новгороде, но и во всей Европе этого не практиковалось, ибо приглашение чужой династии совершалось уже в те времена, когда феодализация Европы достигла высокой степени развития, поэтому приглашение чужого было совершенно преждевременным и недозрелым плодом.

Другое дело, если кандидат оказывался из царства хазар. Здесь знания и опытность культурного человека сочетались с возможностью полного понимания обеими сторонами друг друга. Что же касается того, что славяне были многочисленны и влиятельны в царстве хазар, мы имеем огромное количество прямых и косвенных данных.

Эти факты, ложно интерпретированные, питали теории существования Крымской Руси, Хазарской Руси, Тьмутороканской Руси и т. д. Наконец, если обращались к хазарам sui generis, то естественно было просить идти на княжество одного из представителей хазарской династии, а это заключало в себе явную опасность того, что хазары вообще сядут новгородцам на шею. Новгородцы же и другие соседние племена, часть из которых даже соседила с хазарами, нуждались не в поработителях, а в князе, который судил бы «по правде». Новгородцам нужен был культурный, дельный, посторонний славянин, который мог бы со знанием дела разрешать их споры справедливо и беспристрастно.

Как же мог быть беспристрастным князь-хазарин, который в разборе дела целиком полагался бы на переводчиков?

Норманисты, принимающие возможность приглашения в Новгород князя неславянина, показывают ясно, что они не понимают того, для чего приглашали князя, а ведь сказано: «иже бы володел нами и судил по праву».

Значит, князь должен был знать это право, уметь читать и уж обязательно в совершенстве понимать, что говорят спорящие стороны. Посылать же за море за чучелом, которое могло только хлопать ушами, могли только норманисты, а не новгородцы, ибо новгородцы были живыми людьми, с их практическим здравым смыслом, а не кабинетными мыслителями, изобретающими химеры.

Четвертым обсуждавшимся кандидатом был «от Варяг». Не следует забывать, что какого-то «Варяжского» государства тогда вообще не существовало. Под «варягами» летописи разумели не только племена Прибалтики, но и англичан (о чем летопись говорит совершенно определенно). Более того: есть основания думать, что под «варягами» летописи вообще разумели западных иностранцев. Как «немцем» называли впоследствии всех иностранцев, будь то испанец, француз, итальянец, немец и т. д., так и в летописях «варяг» имело широкое расплывчатое значение.