История с продолжением

Белецкая Екатерина

– Ну я своей собаке делал когда-то, – неуверенно начал второй сержант. – Она рожала, а к ветеринару ездить… – он не договорил, Эдуард Гершелевич прервал его:

– Вот ты и сделаешь, – заключил он. – Ничего тут сложного нет. Я всё покажу. Завтра позвоните мне и скажете, как тут дела. Мне работать надо, я и так здесь сижу с вами чёрти сколько…

– Ладно, сделаем, – отозвался сержант. – Мы ещё вот что… простите нас, Эдуард Гершелевич. Мы, это… не правы были… Простите.

– Ладно, чего уж там, – отозвался врач. – Поеду я, ребятки. Телефон мой спросите на вахте.

Эдуард

Гершелевич оставил подробные указания, что и как следует делать и отбыл. На душе у него было неспокойно. Он нервничал, хотя сам слабо сознавал, из-за чего это происходит. Не то, чтобы он испытывал к этим двоим какую-то жалость, нет. Он просто в меру своих сил сочувствовал им, прекрасно сознавая, что они обречены. Он понимал их, но то, что они делали, вызывало у него недоумение и лёгкую зависть. Он знал, почему. Они не продавались. А он продался. И, хотя теперь горько сожалел об этом, не смел сказать и слова поперёк тем, кто стал с некоторых пор его хозяевами. “Сильные ребята, – подумал он с уважением, – вот только… Я всё же попрошу, чтобы меня больше не ставили на подобные задания. Не могу на это смотреть. Этот раз – последний”.

Он ехал домой. Только там он ещё имел право быть тем, кем считал сам себя. Он устал от лжи, от постоянного раболепства, от страха. Как бы он хотел сбросить с себя эту маску и стать… он уже и сам не помнил, кем же он был до этого всего. И не вспомнить уж теперь, ведь прошло столько лет…

– Будьте вы все прокляты, – прошептал он, открывая дверцу своей машины и садясь на водительское сиденье. Да уж, было за что “пострадать” – своя “Волга”, трёхкомнатная квартира, дача в красивом месте, хорошая, если не сказать больше, зарплата. Главный патологоанатом проекта “Сизиф”, как же… – сволочи, – добавил он. Двигатель новой “Волги” тихонько заурчал. – Как же мы все дёшево стоим, – пробормотал он.

* * *

Телефонный звонок в его квартире раздался часов в девять утра. Он, ещё сонный, подошёл к беснующемуся аппарату и снял трубку. Искажённый расстоянием голос произнёс:

– Доброе утро, Эдуард Гершелевич. Хотя доброе-то оно доброе, но вот…

– Выкладывайте, что у вас там, – поморщился он. Ехать никуда не хотелось, хотелось спать. – Что такое?

– Ему, кажется, стало хуже, – сказали на том конце провода. – Вы бы приехали.

– Хорошо, – согласился он. – Раз надо, то буду.

На месте он был через час. Давешние сержанты дожидались его на пороге комнаты. Войдя, он увидел, что они не ошиблись.

Казалось, прошедшая ночь изменила даже черты лица лежащего перед ним человека. Он был очень бледен, а когда Эдуард Гершелевич подошёл ближе и Пятый, услышав его шаги, приоткрыл глаза, тот понял, в чём дело. Это был обречённый взгляд, в нём стояла безнадёжность. Эдуард Гершелевич потрогал Пятому лоб и понял, что температура не только не упала, нет, она поднялась ещё выше. Говорить Пятый уже не мог. Лин, лежавший на соседней койке, был пока не в силах подняться, но он слишком хорошо видел, что происходит. Он был в ужасе, и, что самое страшное, он ничем не мог помочь другу – сам был на нуле. Лин молча наблюдал

за людьми.

– Не отчаивайся, – сказал Эдуард Гершелевич. – Что-нибудь придумаем. Раз одно лекарство не помогло – другое поможет. Вот только санкции, – он сделал намерено ударение на этом слове, – я больше просить не буду. Сегодня я с вами посижу, пожалуй. А то, я смотрю, вы без меня плоховато справляетесь.

– Что теперь колоть? – спросил сержант.

– Ампициллин. Развести дистиллированной водой и по пять кубиков – каждые четыре часа, – распорядился Эдуард Гершелевич. – Не надо его переворачивать, коли прямо в ногу, только немного повыше… а ты умеешь, чего прибеднялся-то… вот так. Теперь подождём и посмотрим, как пойдёт дело…

– А когда станет ясно, получилось или нет? – спросил Лин.

– Через пару часов, дружок. Не пойдёт этот антибиотик, попробуем следующий… Да ты не волнуйся зря, всё будет в порядке. Я тебе обещаю.

Через некоторое время Лин сполз со своей койки и на нетвёрдых ногах доковылял таки до кровати Пятого. Тот приоткрыл глаза, и Лин увидел, что Пятому легче – взгляд его посветлел, прояснился. Он с минуту посмотрел на Лина, сидящего рядом, и вдруг сказал:

– Рыжий, как ты похудел… я только сейчас заметил…

– А у тебя седые волосы появились, – заметил Лин. – Много. А уж про худобу я вообще молчу…

– Ты тоже поседел, – ответил Пятый. – Я вот только не могу понять, когда это произошло…

– Год назад, – Лин вздохнул. – И ты, кстати, тогда же, я вспомнил.

– Просто там как-то не до волос было. Лин, а ведь мы живы до сих пор. Сколько лет прошло?… Я что-то путаюсь…

– Я сейчас спрошу, – сказал Лин. Он слез с кровати и, подойдя к двери, принялся ожесточённо стучать в неё кулаком.

– Лин, ты зачем шумишь? – с упрёком спросил Пятый. – Тебя и так услышат.

– Я так ночью с ними общался, – ответил Лин, прекратив, однако, долбить несчастную дверь. – Они иначе не услышат. А ты всё проспал, жалко. Тут такая комедия была…

Лин так и не рассказал свою “комедию” – к двери подошёл сержант.

– Чего надо? – спросил он.

– Во-первых, Пятому лучше, – отрапортовал Лин закрытой двери, – поэтому ему можно попить принести. А во-вторых, скажите пожалуйста, какой сейчас год?

– Как это – какой? – удивился сержант. Он приоткрыл дверь, вошёл в комнату, поставил на стол чайник. – Я вам тут чаю принёс, как чувствовал, что звать будешь… А год мы только-только семьдесят второй встретили. Три дня назад.

Лин молча посмотрел на Пятого, тот ответил ему таким же, полным горечи и боли, взглядом. Пять лет. Они потеряли, в общей сложности, год. Вот вам и ошибки в расчётах… Как же так… А кем они стали за эти пять лет! Они смотрели друг на друга и с огромным трудом узнавали сами себя. “И это мы, – подумал Пятый. – Кошмар какой… не вериться даже… Если бы этот человек напротив меня не шутил со всеми напропалую, я бы, наверное, не узнал в нём Лина. Это и не человек вовсе, это вешалка для одежды. Неужели и я такой же?” Там, на предприятие, им было просто не до того. У них была одна цель – выжить. Не упасть. Не дать себя убить просто так, на потеху.