История села Мотовилово. Тетрадь 8 (1926 г.)
Шрифт:
– Вот отец узнает, даст тебе за это взбучку. А то и сама тебя за волосы оттаскаю, – незлобливо стращала она Ваську.
– Я их семерых вырастила, небось досталось, да телят каждый год для семьи выпаиваю по теленку, а это все без труда и хлопот не дается! – высказывалась она перед бабами. – Каждого надо накормить, напоить, обшить, обмыть, для такой оравы настряпать и все через мои руки проходит.
– В городе, бают, хлеб дорожает, мы с Федором уталакались в Константиново съездить, там может подешевле. Между прочим, уведомила баб Анна
– Ладно, мы еще в прошлом годе, не поробели, в городе хлеба подкупили. Теперь гоже с запасом-то! –
– Как ты, Любаньк думаешь? Чего бы мне Марье Кочеврягиной «на зубок» снести?
– Иль она родила?
– Ну, да, только не родила, а выкинула.
– Это отчего же?
– Гм, чай известно дело. Третьего дни Митька накатал снегу ком, да вроде, как из-за любезности, бросил им в нее, а как-то угодил ей по животу. Вот она в ночи-то и скинула, – с подробностями оповестила Анна.
– А свекровь то бает, что она скинула не из-за Митьки, а грит, ее колдун испортил, – вступила в разговор Катерина.
– Митка-то сам как колдун, озорует там, где не попадя, – обвиняя Митьку заключила разговор об этом Анна.
– А я восей, Марье Ивановне «на зубок-то» снесла пирог, во весь стол! Начинила его сорочинской кашей с яйцами, – осведомила Любовь Михайловна Анну.
– Ну, тогда и я сделаю так же, – согласилась Анна.
– Ведь ты, Анн, сказала, что Марья-то скинула, так зубок-то зачем? Ведь ребенок-то мертвенький? – пытаясь уяснить, высказывала свое мнение Катерина.
– Хоть он и мертвенький, а «на зубок» все равно надо, раз так заведено, – пояснила Анна. После этого соседка Анна со своим надоедливым Яшкой ушла, а Савельевы стали обедать угощая гостью Катерину.
День был не постный. Сначала хозяйка на стол подала большую, семейную эмалированную чашку жирных, из свинины, щей. Увивающаяся около ног хозяйки кошка, замурчав, просила есть. Василий, выловив из чашки голый мосол, бросил ей под стол. Кошка принялась глодать мосол, шумно катая его по полу.
– На нас вчера такой едун напал, что я едва свою семью накормила. Я им из чулана на стол стряпню подтаскиваю, а они как метлой метут, – между прочим перед Катериной упомянула хозяйка дома.
– Спасибо вам за хлеб, за соль, – поблагодарила хозяев за обед, вылезая из-за стола и молясь на иконы.
– Не стоит благодарности! – отозвалась хозяйка, – Ты ведь у нас часто бываешь.
Холода. Хозяйство. Савельевы
Стоят январские лютые холода, тяжёлым гнетом давят землю, ища, где она плохо прикрыта снегом. Весь животный мир ищет себе укромное место, где бы спрятаться, подыскивая себе место, где потеплее. Человек укрывался в теплоте избы, звери забились в норы и логова, птицы упрятались в дупла, воробьи предусмотрительно жмутся ближе к человеческому жилью. Под вечер, они молчаливо усаживаются на голых ветвях сирени, выжидая время, когда обезлюдится улица, чтоб незаметно от человеческих глаз юркнуть под застреху для ночлега.
В такие нестерпимые стужи, скотина во дворе (если у кого нет конюшника), зябко стоит, перемежается с ноги на ногу, стараясь хоть как-то согреться и дождаться до утра, когда хозяин или хозяйка выйдут во двор и бросят в ясли клок сена.
У Савельева Василия много скотины, и она на морозное время вся упрятана в просторный конюшник. Один Cерый зимует на холоду в хлеве, но он не жалуется на хозяина, серый зимует сытно: овес и сено у него в яслях и колоде не переводятся. У Савельевых и сено не экономят, обильно бросают его в ясли скоту,
– Мужику-хозяину в хозяйстве не ругаться, все едино, что молчать! Хозяйство вести – не руками трясти! – народной пословицей заключал он.
Он же, как радивый хозяин, озабоченно наблюдал за своим хозяйством и постоянно был напыщен тревогой о благополучии в нем. Имея пытливый ум, и здравый рассудок, он, в своем хозяйстве, старался завести новшества и порядки, чем-либо, а отличающиеся от обычных. Считая себя достойным подражания и зная себе цену, он чувствовал себя самоуверенно и не допускал возражений.
Вот и в этот раз, придя со двора и упрекая семью в небережливости, он ища по печуркам свои варьги, сердито брюзжал на семью:
– Куда мои варьги запхотили, в потребилку хочу сходить, а варьги никак не найду. Куда засунули супостаты! Обыскался и не найду!
– Что ты нынче, какой злой и сурьёзный?! – упрекнула его Любовь Михайловна.
– Пожалуй, будешь сурьёзный. Гоже тебе с готовеньким сеном и дровами, не как некоторые перебиваются с полена на полено, у нас дрова-то всегда свеженькие, каждый день вновь напиленные, у некоторых, как печь затоплять, так и в лес ехать.
– Так-то не приведи Господи!
– А у нас дров-то на всю зиму запасено и сено-то не ужурёно! – между дел наговаривал он семье, – А куда все же, варьги-то у меня подевались?
– Черти с квасом выхлебали! – не выдержав, с досадой проговорила Любовь Михайловна, – Век ты ничего не найдёшь, – с недовольством упрекнула она его.
– Да ведь я их на печурку клал, а там их не оказалось, куда их запсотили?!
– Да погляди на пече!
– Ну, изволь радоваться! Да какой лукавый их на печь-то положил?! – ворчал Василий Ефимович, надевая варежки на руки и готовившись к выходу из избы.
– Смотри не пропади, скоро ужинать будем, семья ждать тебя не будет! – предупредила его Любовь Михайловна.
– Я не долго, живой рукой схожу – одна нога здесь, другая там, – полушутливо отозвался с порога глава семьи.
Но, Василий Ефимович, в кооперативной лавке задержался. В ожидании своей очереди, ему пришлось выстоять близ часу. К тоже же, ему пришлось поспорить из-за очереди с одним парнем из Шагалова, который нахально впёрся в лавку и нарушил степенный порядок очереди.
– Ты куда прёшь! – не сказал, а грозно выдохнул Василий Ефимович на него. – Што вылупил буркалы-то, осади назад, ато сброшу! – складывая в кармане пальцы в упругие кулаки угрожал он ему. – Вот хмыстнуть в харю-то и будешь знать! – грозно наступая на нарушителя очереди, не унимался разозлившийся Василий.