История советской литературы. Воспоминания современника
Шрифт:
В этот-то момент и предложил ему Росляков поехать на Ленинские горы, где в одной из жилых зон высотного здания Университета находилась квартира Петра Федоровича Юшина.
Первые рукопожатия.
Приглашение к столу.
Первые тосты за знакомство.
— А сам-то откуда? — поинтересовался Юшин у Можаева.
— Из рязанских мест, — ответил тот и назвал село.
— Так я тоже из тех мест, но в вашем селе жили немцы… Никаких русских там не было. Мы так и говорили — немецкое… И ты выходит немец. Как это почему? Да потому,
— Да как же я его показал не так? — возмутился Можаев.
— А так… Ты только говно не заставил его жрать, — гремел Петр Федорович…
Возникла тяжелая пауза.
— Вася, так как же мне поступить в таком случае? — спросил Борис Андреевич у Рослякова.
— Да что вы, мужики, в самом деле, — встрепенулся Василий Петрович. — Не затем мы сюда пришли, чтобы ссориться. Давайте песни петь.
И он запел про горе-горькое, что по свету шлялося…
Его вскоре поддержали новые знакомцы.
И вечер знакомства прошел тепло и непринужденно…
274
А вот эпизод из жизни театра Сатиры, где была поставлена пьеса Сергея Владимировича Михалкова «Пена». Поставил ее дебютировавший в театре режиссер.
Во время премьеры после первого действия в антракте по фойе прогуливались Михалков и режиссер.
И тут мимо них публика буквально повалила в гардероб.
Режиссеру было стыдно наблюдать сцену массового ухода зрителей со спектакля.
Словно почувствовав его состояние, Михалков так отреагировал на происходящее:
— Смотри-ка… п-п— проняло!..
275
В практике аппаратных работников ЦК комсомола был распространен метод привлечения писательских кадров к написанию выступлений и докладов секретарей на пленумах и съездах.
— Однажды, — рассказывал Станислав Тимофеевич Романовский, заместитель главного редактора журнала «Сельская жизнь», — меня пригласили в сельхозотдел ЦК и попросили написать выступление для секретаря, ведавшего сельскими проблемами. Естественно, коротко изложили основные моменты, которые необходимо было затронуть в тексте.
После того, как он выполнил задание и отнес текст в ЦК, прошло два дня. И вот раздался телефонный звонок из отдела и просьба зайти к ним.
Романовский так ипоступил.
Помощник секретаря поблагодарил его за оперативную хорошую работу и попросил внести кое-какие уточнения и дополнения в текст выступления, с которым уже ознакомился секретарь и который в целом его одобрил.
Когда Романовский вернулся в свой кабинет и начал просматривать замечания по тексту, его больше всего привлекла одна пометка на полях. Предложение в тексте было подчеркнуто волнистой чертой, а на полях было начертано: «Эту мою мысль развить!»
276
Поэт Василий Шабанов, безвременно погибший от бандитских
Однажды он смеясь поделился:
— Знаешь, я в комсомоле научился новому спряжению глагола «писать».
— Любопытно. И как же оно звучит?
— А вот так: я пишу, ты пишешь, он /она/ пишет, мы пишем, вы пишете, они… выступают…
277
В конце 1960-х годов я близко сошелся с Вадимом Михайловичем Кожевниковым, который был главным редактором журнала «Знамя». Его книги давно вошли в обойму известных, а в эти самые 60-е все говорили о его новом романе «Щит и меч», и, кстати, по-разному оценивали это произведение.
Нередко я бывал у него в гостях: то в редакции, то в Переделкино на даче. Эти встречи наши были не случайны. Дело в том, что в издательстве «Советский писатель» мне заказали книгу о его жизни и творчестве.
Естественно, меня интересовали какие-то эпизоды из раннего творчества, интересным были его первые шаги в литературе. И он делился своими воспоминаниями…
Особо дорожил Вадим Михайлович тем, что в начале его пути ему встретился Александр Александрович Фадеев. С ним он познакомился в журнале «Красная новь», где Фадеев был главным редактором. Он увидел в молодом энергичном журналисте творческую жилку и всячески поддерживал его в творческих начинаниях. Иногда тактично критиковал за промахи.
— Прочитав мои «сочинения», Фадеев не правил их, а только спрашивал, указывая на какие-нибудь подчеркнутые им места: «Настаиваете?» И когда я спешно «не настаивал», а соглашался с редактором, Фадеев огорченно говорил: «Как же так, сразу?» И продолжал: «Ты же пишешь для того, чтобы в чем-то убедить, а сам не убежден в том, что написал. Если не убежден твердо, то зачем же тогда писать?»
Он посылал меня часто в командировки. Когда я вернулся из очередной со строительства Орско-Халиловокого комбината и привез очерк с пристрастным описанием всех производственных процессов, Фадеев, прочитав, угрюмо осведомился: «А кто это комбинат у тебя строит?» Иронически посоветовал: «Ну тогда хоть напиши в сноске — люди». Добавил грустно: «Что это ты? Был, а человека не приметил».
В то время в ходу были так называемые «чисто производственные» очерки, где восхищение техникой главенствовало в повествовании над всем другим.
В «Красной нови» уже был опубликован точно такой же мой очерк о строительстве первой чугунноразливочной машины. Я тут же напомнил об этом Фадееву.
Он расхохотался и сказал: «Поймал!»
Но тут же посоветовал: «Ты такую бесчеловечину больше не пиши. Печатать хоть и будут, но это стрельба холостым патроном».