История Спарты (период архаики и классики)
Шрифт:
Об одном из таких способов рассказывает Посидоний у Афинея (VI, 233 e-f). По его словам, богатые "лакедемоняне, которым обычай запрещал ввозить в Спарту и хранить там золото и серебро... отдавали его на хранение своим соседям аркадянам", возможно, как полагает Н. Д. Фюстель де Куланж, через подставных лиц [024_147] . В качестве зарубежных банков использовались, как правило, храмовые центры как в Пелопоннесе, так и вне его. Чаще всего спартанцы хранили деньги у жрецов храма Афины Алеи в соседней Тегее [024_148] . Тесная связь Спарты и Дельф предполагает, что дельфийские жрецы также могли выступать в роли банкиров для спартанской элиты (Plut. Lys. 18; cp.: Ages. 19). Так, например, в Дельфах, возможно, хранил свои сбережения Лисандр. Плутарх называет даже точную сумму вклада [024_149] Лисандра - 1 серебряный талант, 52 мины и 11 статеров. При этом Плутарх замечает, что данная информация никак "не согласуется с
024_147
Fustel de Coulanges N. D. Nouvelles Recherches... P. 91.
024_148
Сохранилась редкая надпись, датируемая V в. и представляющая собой запись о банковском вкладе (40 мин серебром) спартанца Ксуфия в храм Афины Алеи в Тегее. В этом документа вкладчик перечисляет всех своих наследников в порядке убывания вероятности получения вклада, от законных сыновей до нофов (IGA, N 68 Rohl). Правда, как справедливо отмечает Эд. Мейер, был ли Ксуфий спартиатом или периеком, установить невозможно (Meyer Ed. GdA. Bd. V. S. 29).
024_149
Говоря о вкладе Лисандра, Плутарх употребляет общепринятый уже в период классики термин parakataqhvkh, обозначающий ценности, сданные на хранение, в том числе и в виде банковского вклада.
Спарта на рубеже V-IV вв. считалась самым богатым после Персии государством (Plat. Alc. I 122 c), а ее полководцы и гармосты - самыми наглыми грабителями и взяточниками. При этом богатство распределялось настолько неравномерно, что Спарта среди всех греческих государств отличалась самой большой диспропорцией между богатством и бедностью (ajnwmaliva kthvsew", - как пишет Аристотель). Причем эта диспропорция относилась не только к частным гражданам, но и к государству в целом. По словам Аристотеля, законы Ликурга привели к совсем другим результатам, чем планировал законодатель: "государство он сделал бедным денежными средствами, а частных лиц - корыстолюбивыми" (Pol. II, 6, 23, 1271 b).
В небольшом трактате "Алкивиад I", который, если и не принадлежал Платону, конечно, относился к той эпохе, отмечается взрывной характер роста денежных ресурсов в послевоенной Спарте и полное неумение и нежелание спартанцев распорядиться этими огромными капиталами: "...у всех эллинов нет столько золота и серебра, сколько у одного только Лакедемона: ведь уже в течение многих поколений золото течет туда от всех эллинских государств, а часто и от варваров, обратно же никуда не уходит; в точности по Эзоповой басне, если вспомнить слова лисицы, обращенные ко льву, вполне можно заметить следы монет в направлении к Лакедемону, но никто никогда не видел подобных следов, ведущих оттуда. Так что надо хорошенько понять, что лакедемоняне богаче всех эллинов и золотом и серебром..." (122 c - 23 a / Пер. С. Я. Шейнман-Топштейн).
Н. И. Голубцова в своей статье, посвященной внутреннему положению Спарты на рубеже V-IV вв., обратила внимание на существование в науке двух противоположных точек зрения по вопросу о роли ввезенных в Спарту денег [024_150] . Мы согласны с ее критикой М. Хвостова. Последний утверждал, что деньги спартанцы вкладывали в "развитие денежного хозяйства, промышленности и торговли" [024_151] . Но, как справедливо заметила Н. И. Голубцова, в источниках нет прямых свидетельств о каких-либо других занятиях спартиатов, кроме военного дела. Наоборот, "в источниках есть указания на то, что разорившиеся спартиаты шли не в ремесло и торговлю, а превращались либо в обездоленную праздную массу гипомейонов, либо в наемников" [024_152] . Отсутствие правовой базы для развития товарно-денежных отношений, с одной стороны, и психологическая неготовность общества к обращению к коммерческой деятельности - с другой, привели Спарту к тому, что страна почти сразу же по окончании Пелопоннесской войны оказалась в состоянии затяжного социально-экономического кризиса. По меткому замечанию М. Кэри, консерватизм Спарты сделал ее непроницаемой для новых влияний [024_153] .
024_150
Голубцова Н. И. К вопросу о внутреннем положении Спарты... С. 246 сл.
024_151
Хвостов М. М. Хозяйственный переворот в древней Спарте. С. 191 слл.
024_152
Голубцова Н. И. К вопросу о внутреннем положении Спарты... С. 249.
024_153
Cary M. The Ascendancy of Sparta // CAH. Vol. VI. 1927. P. 29 f.
Приток в Спарту огромных богатств в конце Пелопоннесской войны не оздоровил социально-экономическую ситуацию в стране, а скорее усугубил ее, увеличив крайности неравенства. Большая часть богатств осела в карманах спартанской элиты, которая благодаря этому еще более отдалилась от основной массы сограждан. Высшие должности и выгодные места были полностью узурпированы узкой прослойкой общества и стали практически наследственными. Спарта после Пелопоннесской войны быстрыми шагами шла в сторону господства клановой олигархии.
Движения денежных масс практически не было. Капитал оставался мертвым,
024_154
"В Спарте Ликург запретил свободным гражданам все, что имеет отношение к прибыли..." (Xen. Lac. pol. 7, 2) / Пер. Г. А. Янчевецкого).
Социально-экономическое неблагополучие большей части спартанских граждан, грозившее им быстрым обнищанием и потерей земли, с одной стороны, и демонстративное потребление богатства правящим сословием - с другой, привели к падению морального уровня в обществе. Взятки уже стали брать не отдельные чиновники, а целые коллегии чуть ли не в полном составе. Наиболее сильно коррупция коснулась коллегии эфоров. Аристотель считал такое явление вполне закономерным: ведь эфорат, по его словам, "пополнялся из среды всего гражданского населения, так что в состав правительства попадали зачастую люди совсем бедные, которых вследствие их необеспеченности легко можно подкупить" (Pol. II, 6, 14, 1270 b). Аристотель, по-видимому, знал не один такой случай и считал это явление обычным для современной ему Спарты: "...и в прежнее время такие подкупы нередко случались, да и недавно они имели место в андросском деле (ejn toi'" jAndrivoi"), когда некоторые из эфоров, соблазненные деньгами, погубили все государство, по крайней мере, насколько это от них зависело" (Pol. II, 6, 14, 1270 b) [024_155] . В "Риторике" Аристотель для иллюстрации обсуждаемых им нравственных проблем приводит, в частности, пример со спартанскими эфорами, будучи уверенным, очевидно, что подобная отсылка не вызовет какого-либо удивления у его читателей. Моделируемая им ситуация, когда четверо эфоров из пяти получили деньги за предательство интересов Спарты, являлась, по-видимому, вполне узнаваемой и никак не могла поразить воображение греков (III, 18, 1419 a 30-35).
024_155
Комментатор Аристотеля В. Л. Ньюмен рискнул предположить, что Аристотель под "андросским делом" имел в виду события 333 г., когда персидский флот находился на острове Андрос. Как он думает, на Андросе могли состояться переговоры между персидскими адмиралами и спартанскими эфорами о заключении военного союза против Александра. Подробнее см.: Newman W. L. The Politics of Aristotle. Vol. II. P. 333 f. См. критические замечания по поводу предлагаемых конъектур к toi'" ajndrivoi" в монографии А. И. Доватура "Политика и политии Аристотеля" (с. 345 сл.). Отвергая как недоказуемые все имеющиеся в науке толкования относительно того, что имел в виду Аристотель под "андросским делом", А. И. Доватур приходит к выводу, что реальной интерпретации это место не поддается.
Интересный пример повальной коррупции спартанских властей мы находим у Павсания. Случай относится к тому же времени, о котором писал Аристотель. В 346 г. спартанцы в качестве союзников фокейцев приняли участие в захвате Дельф. Вот как об этом рассказывает Павсаний: "Когда главари фокейцев разграбили святилище в Дельфах, то и спартанские цари, каждый персонально, и многие влиятельные лица в Спарте, вся коллегия эфоров в полном составе, равно и герусия приняли участие в разделе сокровищ бога" (IV, 5, 4).
Напоследок добавим, что спартанцы не только охотно брали взятки, но и сами нередко выступали в роли взяткодателей. Для решения своих военно-политических задач спартанцы очень рано отработали методику взяток. Павсаний даже утверждает, что "лакедемоняне - первые из всех, кого мы знаем, подкупили дарами своего врага, первые, которые победу на поле битвы сделали покупным товаром" (IV, 17, 2). В качестве примера он приводит решающий эпизод Второй Мессенской войны - сражение у т. н. Большого рва, которое мессенцы проиграли из-за предательства своих союзников аркадян. Согласно Павсанию, Аристократ, царь аркадян, был подкуплен спартанцами (IV, 17, 2).
Фукидид в своем рассказе о судьбе героя Греко-персидских войн, спартанского военачальника Павсания, замечает, что тот подчинился требованию эфоров и вернулся из Малой Азии в Спарту только потому, что надеялся "уладить дело подкупом" (I, 131, 2).
Павсаний, автор "Описания Эллады", даже утверждал, что спартанцы были единственными, кто осмелился подкупить Пифию (III, 4, 5-6). В качестве примера Павсаний приводит случай с царем Клеоменом, который подкупил дельфийских жрецов, чтобы те объявили его соперника Демарата не сыном царя Аристона [024_156] . После того как это преступление раскрылось, Клеомен вынужден был бежать из Спарты, а его агенты в Дельфах лишились своих должностей (Her. VI, 66). В достоверности данного сообщения Геродота вряд ли можно сомневаться: хорошо зная многие скандальные истории, связанные с Дельфами, Геродот в данном случае счел нужным сообщить даже имена тех, через кого действовал Клеомен.
024_156
Дельфийские жрецы не раз, очевидно, оказывали спартанской элите подобные сомнительные услуги, идя при этом даже на прямой подлог и обман. Так, Геродот рассказывает историю о дарах Креза в Дельфы, которые выдавались за спартанские с помощью перебитой посвятительной надписи (I, 51).