История темных лет
Шрифт:
— Хорошо я согласна, — после долгого молчания безжизненным голосом ответила Анжина.
Дверь за братом давно закрылась, а девушка все сидела на кровати, обняв колени, и невидящими глазами смотрела на край одеяла. Все ее планы, все мечты рухнули в одночасье под гнетом долга и обязательством перед братьями и мамой. Она совсем не помнила матушку, но от этого было лишь больнее, горечь и стыд сжали сердце. Анжина казнила себя за черствость и бессердечие. Два года ей не напоминали о родителях, щадили чувства, боясь разбередить рану, а она и не вспоминала, с легкостью забыла обо всем, купаясь в роскоши и достатке. И вдруг с полной очевидностью поняла, как отвратительно вела себя, не утруждаясь заботами, бездумно порхала по дворцу, лишь беря и ничего не давая взамен. Братья пеклись о благе и процветании системы день и ночь, но не забывали и о сестре, окружая ее теплом заботой и любовью, а она… что дала взамен,
Анжина зажмурилась, с ужасом осознавая, что теперь не будет ни Танжера, ни водопадов. Любимый не поведет ее под венец, и их дети не будут весело агукать на руках. Мечты разбитым стеклом осыпались в душе, отдаваясь тихим, горьким звоном в сердце. Ей суждено стать женой чужого, нелюбимого и ненужного человека, так пусть хоть честь достанется любимому, а может…Танжер спасет ее от постылого брака, что-нибудь, придумает?
Мама, мама, мамочка, прости свою бессердечную дочь. Что делать? Что выбрать? Предать память матери, оставить ее смерть не отомщенной, предать братьев или предать свою любовь? Выбирай хоть первое, хоть второе, все равно одно из них будет стоять вечным укором в памяти, памятником собственного малодушия и предательства, и весь остаток жизни жечь стыдом. Мама, которая выносила ее, вскормила, любила и умерла, прикрывая собой от жестокости палачей, братья, подарившие ей годы безмятежного счастья, окружившие заботой, вернувшие семью или любимый, тот ради кого бьется сердце, к которому прилипла, срослась всей душой, всеми помыслами.
Мамочка, как можно жить с нелюбимым?
Но как отказать родным, предать память о матери, поставить собственные желания выше семьи и долга? Душа разрывалась от боли, хотелось убежать, зарыться в подушки, не видеть, не слышать, не решать… не выбирать!
Анжина весь день провела, как в бреду, а вечером, когда дворец погрузился в сон, осторожно ступая по паркету босыми ногами, пробралась в спальню Танжера, решившись отдать самое дорогое любимому.
Танжер не спал. Он сидел на расстеленной кровати, сцепив руки на коленях, и тупо смотрел в пол. Свет ночника падал на бронзовое тело, отображая каждую мышцу на голом торсе. Анжина тихо скользнула в комнату, завороженно разглядывая прекрасное тело любимого и дрожа от волнения, приблизилась к нему. Танжер медленно повернул голову в ее сторону и точно увидел привидение. Немой вопрос застыл в его широко распахнутых глазах, брови сошлись на переносице, а лицо исказила гримаса боли.
— Я… выхожу замуж, — еле слышно прошептала девушка, с трудом подбирая слова. — Но я люблю тебя, а не того и… прошу у тебя одну ночь, я не хочу отдавать другому то, что берегла для тебя. Если… я все равно потом разведусь, и мы сможем быть вместе, просто сейчас…
Она искренне верила, что Танжер все поймет и дождется ее. Иначе и быть не могло, они будут вместе. Но она ошиблась.
Капитан резко встал и, покачав головой, отошел к противоположной стене, подальше от нее.
— Танжер, любимый… — Госпожа, не надо! — он выставил руку, боясь, что принцесса подойдет слишком близко и уже не переиграешь, не устоишь, не откажешь. В зрачках плескалась страдание, он будто делал мучительный выбор и еле справлялся с собой. — Вы не понимаете, так нельзя. Я простой капитан, а вы принцесса, я не достоин такой чести. — Не надо так со мной, Тан, я прошу как женщина, которая любит, а не как принцесса. Ты не бойся, никто не узнает. Это наше с тобой дело. — Нет, нет! — повысил голос Танжер так, что девушка вздрогнула от неожиданности. — Вы не понимаете, что творите. Я ничего не смогу дать вам ни сейчас, ни потом. Не стоит тешить себя надеждой. Мы не можем быть вместе, между нами пропасть, и ее не преодолеть. За это казнят. Нам не скрыться и не скрыть… ничего. Да, я люблю Вас, и мне тяжело это говорить, но… поймите, у нас не может быть будущего, я не смогу предать королей, осквернить их дом, обесчестив сестру. Если бы… но это невозможно. Прошу тебя, уходи, не рви сердце, не заставляй меня… Твое будущее в доме мужа, а не здесь, и только ему ты можешь принадлежать. Он может не простить тебя, когда узнает, что ты… не чиста перед ним. Анжина стояла совершенно оглушенная. Она думала, что этого хотят оба, что Танжер поможет ей сделать выбор, но оказалось, что любимый так же, как и она, стоит на перепутье: с одной стороны, она, с другой — долг и смерть. Они оба оказались в одной ловушке, но выбор должен сделать каждый сам, слишком высока ставка. Он его сделал, а она… должна выпутываться теперь сама, и никто не поможет.
Ни тогда, ни много позже, пройдя через ад, Анжина не осуждала его, он хотел жить, и это было его право, но боль все равно не отпускала. Он мог ее спасти, но не захотел. Знай, что будет дальше, знай, что ее ждет, может быть, он поступил бы иначе? Кто знает? Единственное, что она знала точно, так это то что будь она на его месте, выбор был бы другим…
Глава 14
Сэнди
Ветер-озорник трепал волосы и с шумом гнал волны на песчаную косу, завывая меж деревьев. Темнота скрывала очертания горизонта, и морская вода, сливаясь с небом, казалась бескрайней и бездонной.
Сэнди устало привалилась спиной к шершавой коре и прикрыла глаза, давая отдых телу. В голове тут же поплыли картинки из прошлого, меняясь как калейдоскоп.
Глумливая ухмылка Паула, льющего на нее красное вино.
Наташка курит, сидя на подоконнике у открытого окна, прищурившись, скидывает пепел, упавший на джинсы.
Завыла сирена, топот ног по железному полу…
Ричард вглядывается в ее лицо темно-синими глазами, по лицу ползет струйка крови…
Усталое, умиротворенное лицо Лациса, карие глаза спокойны. Они сидят на лавочке друг напротив друга, а рядом Марта кормит маленькую Нию, ласково заглядывает ей в лицо и что-то шепчет. Она изменилась за три года на Церере, пополнела, стала какой-то домашней, мягкой. Так хорошо просто сидеть в кругу друзей и наслаждаться покоем…
Солнце вдруг стало слепящим, невыносимая жара разламывает виски. Крик надсмотрщика, плетка рассекает удушливый воздух, пропитанный дурманным запахом флессона. Тысячи рабов собирают бутоны наркотика, похожего на коробочки земного хлопка. Нужно успеть собрать норму до заката. Пот струей стекает по телу, огромные мухи, величиной с большой палец, лезут в прореху рубахи, вонзая жало в открытую рану, оставленную «теркой». Она скидывает несколько коробочек в корзину мальчика, стоящего рядом. Он совсем ослаб и еле шевелится, не успеет. Свист плетки накрывает обоих, мальчишку забивают насмерть у нее на глазах. Нет!!! Почему он, почему не я?
Сэнди резко вынырнула из дремоты, хватая ртом воздух. Ветер щедро брызнул в лицо морской воды, помогая прийти в себя. Вокруг та же темнота и тишина. Сколько еще до рассвета, час-два?
Девушка уперлась затылком в ствол, вдыхая прохладу, тот мальчишка с плантации так и не выходил из головы. "Бабка костлявая, глупая, почему он — не я? Почему меня ты никак не можешь забрать? Сколько раз сжимала горло, но лишь баловалась, играла, повозила коготками и выпустила. Почему? Я ведь рада тебе, ты ведь знаешь, не прогоню, не испугаюсь. Сколько же я тебя звала глухую? Но ты, гордая, приходишь, когда не просят. Привыкла, что тебя боятся, да только ошибаешься, не тебя они боятся, а того, что уходить придется, как пришли, голыми, а то, на что жизнь положили, здесь останется". Ла угва — ла кера" — говорят хефесы, только кто об этом помнит пока живет? Не казни ты за это, пусть их, они счастливы в своем неведении, им есть ради чего жить, а мне… Ричарду помочь да с братьев спросить — вот и все. 25 лет прожила, а будто век, одних воспоминаний на шесть жизней хватит, и рада бы все забыть, да не могу, на тебя все надеюсь — поможешь".
Сэнди горько усмехнулась: шесть лет назад, всего лишь шесть, она танцевала на балах, любила братьев и Танжера, училась в университете. Сейчас и не верилось, что это было в ее жизни. Она вспомнила интернат и мысленно рассмеялась. Прошло восемь лет, а как восемьдесят. О чем она тогда мечтала: карьера, деньги, домик на побережье. Все сбылось, все. Карьера в полный рост, ерунда, что не в том направлении, главное, что сбылось. Была пилотом — стала принцессой, потом из королевы превратилась в рабыню, но зато теперь — старший официант, и домик вон на побережье башенками в небо пялится, а уж денег там — никому и не снилось.
Сэнди грустно улыбнулась: Господи, где ж я была, когда ты разумом других наделял?
О каких глупостях мы мечтаем, на что бездарно тратим жизнь, бездумно желая того, что не имеет ценности? А в итоге остается лишь горстка пепла из банкнот ценностью в жизненный путь, как достойное надгробие человеческих достижений.
Она была богата, но разве деньги принесли ей счастье? Там на Церере, кому скажи — не поверят — она была счастлива. Ее окружали друзья — единственная настоящая семья. Они вытащили ее, поделились последним куском, сами голодные, оборванные, не пнули, не прошли мимо, когда она умирала от голода и ран на раскаленной мостовой. Интересно, сколько это стоит в денежном эквиваленте? А сколько стоят те дни на Церере, когда они ложились спать и знали, завтра ничего не изменится — дети будут сыты, никто их не продаст и не предаст. И пусть бурый медведь попытается выломать ограду, а летний зной резко сменится ураганным ливнем, пусть по полгода морозы под -45, а на планете никого из людей, и ты не знаешь, что еще завтра ждать от матушки-природы, но они были уверенны, что выдержат и выживут, потому что вместе, один за другого, и каждый за всех, а не за деньги или почести.