История Византийской Империи. Том 3
Шрифт:
Политическое значение славян того времени, их предприимчивость, смелость и способность к большим, хотя, может быть, и мало соображенным в подробностях, предприятиям вполне оценены в известиях арабов. Ал-Бекри, указав на эти качества современных ему славян (X в.), заключает: «Никакой народ в мире не мог бы выстоять против них, если бы они не были разделены на большое число племен и колен». Другой писатель (Массуди), также X в., признавая за славянами военные качества и способность к смелым предприятиям, еще точней определяет их главный недостаток, который мешал им занять в истории надлежащее положение: внутренние смуты и взаимные раздоры.
В настоящее время легко заменить данную арабами квалификацию более отвечающею современности: славяне всегда страдали недостатком политического смысла и государственной организации, им недоставало характера и дисциплины ума, из которой выковывается величие народов.
Что морские силы империи были весьма незначительны, можно убедиться из состава эскадры, которая послана была в Италию в 934 г. под начальством стратига Косьмы. В нее входило 11 хеландий и семь других судов с русским экипажем из 415 человек, всего в эскадре было около 1500 военных людей. В следующем году протоспафарий Епифаний тоже с небольшой эскадрой прибыл в Италию с поручением заключить союз против лангобардских князей с королем Гуго Прованским, внуком по матери Каролинга Лотаря II, принявшим корону Италии в 926 г. Но на этот раз соглашение не имело важных последствий, и в Апулии продолжались смуты, почему империя не переставала быть
Когда Константин стал править империей самостоятельно, в Египте также на место умершего калифа ал-Махди вступил ал-Мансур, который назначил в Сицилию нового эмира в лице ал-Хассана, получившего приказание утвердить авторитет калифа и потребовать возобновления дани с византийской Калабрии. Император Константин организовал значительные силы с целью открытия военных действий против сицилийских арабов. Все силы подчинены были стратигу Макрояни, под его начальство должны были стать местные отряды стратига Калабрии Пасхалия и патрикия Малакина. Из Египта прибыли также подкрепления, и во главе присланного отряда стоял снова славянин ал-Фарадж. Несмотря на довольно значительные силы, византийский главнокомандующий на этот раз действовал весьма вяло, может быть, потому, что не все силы прибыли своевременно в Калабрию. Так или иначе, в 951 г. ал-Хассан успел взять Региум и получил окуп с укрепленного города Джераче. Картину стесненного положения жителей Калабрии за это время дают жития современных святых Саввы и Нила (26). На следующий год под городом Джераче христиане потерпели сильное поражение, в котором потерял жизнь патрикий Малакин. Весной 952 г. асикрит Иоанн Пилат получил приказ начать переговоры о мире. Весьма любопытно отметить, что одной статьей договора император уступил арабам право построить в Региуме мечеть, в которой они не только могли свободно отправлять обряды своей религии, но и давать убежище всем мусульманам, нуждающимся в защите. Этой статьей признавалась, очевидно, свобода мусульманского культа.
Почти каждый год империя должна была принимать новые меры, стоившие больших материальных средств и отвлекавшие ее внимание от более важных и более существенных задач, и это с целью во что бы то ни стало поддержать фикцию на господство в Италии. Но ни разу мы не видим больших вооружений или применения таких мероприятий, которые бы в состоянии были обеспечить успех выполнения замышляемого плана, ни разу не была снаряжена такая экспедиция, какая, например, была организована против Крита. Южноитальянские дела могли быть поставлены совершенно иначе, это прекрасно было доказано во время Никифора Фоки. Но при царе Константине дальше полумер дело не шло. Чтобы дать характеристику этих мер, приводим одну страничку из византийской летописи (27).
«Царь Константин назначил военную силу против лангобардов и неаполитанцев и поставил во главе ее патрикия Мариана, так как западные провинции взбунтовались и разорвали узы, соединявшие их с империей. Жители Лангобардии и Калабрии позволили себе эту дерзость, рассчитывал на свою отдаленность от царственного города. Поэтому, находясь постоянно в состоянии смуты, они дошли до такой распущенности, что вступали в союзы с агарянами и захватывали военной силой соседние города, крепости и селения. И сами неаполитанцы, стряхнув с себя иго послушания Христу, вступили на путь открытого восстания. Итак, озабочиваясь тем, чтобы возмутившийся народ не развил далее своих дерзостных замыслов и чтобы привести его к надлежащему подчинению, Порфирородный посылает на них войска из фракийских и македонских фем и обуздывает их дерзость и сумасбродство военными судами, снабженными живым огнем. Патрикий Мариан Аргир, осадив Неаполь с суши и моря, предал огню доступные с суши части города, а имевшие доступ к морю подверг обложению. Тогда жители города, доведенные осадой до голода и утеснения, обратились к царю Константину с просьбой и снова подчинились ему, как было прежде».
На самом деле успех этой экспедиции не был так прочен, как это сказано в указанной хронике. Столкновения в Южной Италии не окончились экспедицией 956 г., а продолжались и в последующие годы, причем Мариан Аргир не раз терпел поражения. Заключенный между арабами и греками мир продолжался затем до времени Никифора Фоки.
Чтобы представить более или менее полную картину мусульманского мира на окраинах империи, мы должны еще бросить взгляд на испанский калифат под властию династии Омейядов, имевших столицу в Кордове. Владения Омейядов не соприкасались с византийскими, и потому непосредственного отношения к империи кордовские калифы не имели. Но испанские арабы владели Критом, принимали некоторое участие в европейской истории и обменивались посольствами с империей. В 891 г. арабы испанские основали в Южной Франции, между Тулоном и Канном, крепость Фраксинет и сделались грозой для соседей в Северной Италии и Южной Франции, подобно своим единоверцам в Гарильяно. В 941 г. король Гуго обратился к Роману Лакапину с просьбой о присылке морских судов для совместных действий против арабов, опустошавших из Фраксинета Южную Францию. Как прежде Людовик II просил содействия империи против арабов, занявших Бари, так теперь Гуго предлагал одним ударом с суши разорить опасное гнездо в Фраксинете. Завязавшиеся по этому поводу сношения имели последствием не только совместный поход против арабов, но еще брачный союз между королевским и императорским домом. Когда Роман завел речь о французской принцессе и о браке ее с Романом, сыном Константина Порфирородного, то Гуго, отвечая на это предложение посольством в Константинополь, объяснил, что дочери у него нет, но что есть у него девица редкой красоты, прижитая им вне брака. Роман Лакапин, так как речь шла не об его сыновьях, а о представителе Македонской династии, не поставил затруднений из-за вопроса о внебрачном рождении невесты и послал Гуго условленную помощь и дары. Стратиг Лангобардии протоспафарий Пасхалий принял невесту от короля Гуго и препроводил ее в Константинополь в сопровождении епископа Пармского Сигфрида. Невеста при венчании получила имя Евдокии, но жила недолго и скончалась через пять лет.
Византийский флот, приблизившись к берегам Прованса, навел страх на сарацин греческим огнем и обратил их в бегство. Но экспедиция не принесла ожидаемых плодов, так как возникшие между начальником греческого флота и предводителем сухопутных итальянских отрядов недоразумения нарушили между ними согласие и заставили отступить греческий флот.
Независимо от рассказанного эпизода, имевшего лишь косвенное отношение к общей политике империи в Италии, Кордовский калифат занимал особенное место в планах Константина VII, имевших предметом своим остров Крит. Критские арабы были бельмом на глазу у империи. Они угрожали не границам, которые всегда находились на военном положении, а внутренним областям; они свободно плавали по Эгейскому морю, опустошая Грецию, Афон и прибрежные места. Правительство никогда не забывало критских корсаров, но требовалась слишком сложная операция, чтобы организовать против Крита новую экспедицию. Известно, что в 949 г. Константин повторил морской поход в Крит, который окончился так же постыдно, как экспедиция Имерия. Может быть, с целью обеспечить успех задуманной им экспедиции против Крита Константин вступил в сношения с Кордовским калифатом. Современником Константина был Абдуррахман III, человек редкого ума и государственных способностей, скорей напоминающий государя нового времени, чем мусульманина темного средневековья. В 947 г. калиф Абдуррахман принимал императорское посольство с евнухом Соломоном во главе. Этому посольству оказана была изысканная встреча, после которой оно помещено было в роскошном загородном дворце в ожидании приема. При представлении калифу посольству показана была блестящая обстановка кордовского дворца, украшенного коврами и драгоценными восточными тканями, которая должна была подействовать на иностранцев. Но в особенности характерной чертой приема было присутствие знаменитых поэтов и ораторов мусульманского мира, которые должны были произнести приличествующие речи и стихотворения в честь ислама и во славу кордовского калифа. Здесь повторяется та же картина, какую мы видели выше, говоря о придворных нравах алеппского эмира. Но в свою очередь культурная Византия знала, чем лучше угодить просвещенному калифу. От имени императора ему была поднесена греческая рукопись Диоскорида с рисунками и латинская рукопись истории Орозия, причем в письме Константина было сказано, что для ознакомления с содержанием рукописи Орозия калиф найдет в Испании знающих латинский язык и способных перевести рукопись на арабский язык. Чрез кодекс Диоскорида Константин VII поднес калифу одну из драгоценнейших греческих рукописей, которая по содержанию принадлежала к медицинским сочинениям, но была украшена миниатюрами (7) и виньетками, представляющими растения, животных и птиц. Рукопись относится к V в. и имеет в известной степени фамильное значение, так как происходит из библиотеки римско-византийских императоров. В настоящее время рукопись Диоскорида (хотя неизвестно, тот ли это список) украшает Венскую библиотеку и составляет один из важнейших памятников византийского искусства в первоначальной стадии его развития (28).
В связи с этими сношениями стоит любопытное посольство знаменитого арабского ученого того времени еврея Хасдая ибн-Башрута к правителю хазарского царства кагану Иосифу. Император Константин, однако, отказался отправить в Хазарию испанское посольство, сославшись на опасности со стороны враждебных народов и на свирепствовавшие бури на море. Сношения с кордовским калифом этим не ограничивались. Испанский посол Хишам ибн-Хузейла, имевший поручение заключить с императором мир, был торжественно принят 24 окт. 948 г. и пробыл в Константинополе весьма долго. В то время как снаряжалась критская экспедиция, греческие послы снова были в Кордове. Между прочим, по просьбе калифа в Испанию был послан из Константинополя ученый монах Николай для преподавания греческого языка в кордовской школе. Не осталось без результата и ознакомление с рукописью Диоскорида. Местные ученые в Кордове принялись за изучение новых для них данных в рукописи и сделали опыт перевода Диоскорида на арабский язык.
Глава XVI
СЕВЕРНАЯ ГРАНИЦА. БОЛГАРИЯ И УГРЫ
ПОХОДЫ РУССКИХ КНЯЗЕЙ. СЛАВЯНЕ В ЛАКОНИКЕ
Громадное напряжение, с которым велась война Византии с Болгарией при Симеоне, когда болгарское войско не один раз стояло под стенами столицы и в состоянии было ставить свои условия византийскому правительству, средства которого были подорваны непрерывной мелкой войной с арабами, сопровождалось тяжелыми последствиями для обеих стран, и в особенности для той, которая была меньше и не обладала такими материальными ресурсами, какие были у Византийской империи. Выросши и воспитавшись в Константинополе в лучшей школе того времени, знакомый по непосредственному опыту с административной системой и с государственными людьми империи, Симеон, полугрек по воспитанию и образованию, довольно пренебрежительно отнесся к административной рутине, приводившей в движение обширную государственную машину по определенной и твердо установленной системе, и не мог дать себе отчета в том, что не достаточно иметь притязание на царский титул, а необходимо обставить свои требования разнообразными правовыми основаниями и найти содействие в церковной власти. Всматриваясь в дошедшие до нас известия об его геройских военных делах и о тех требованиях, какие он при свиданиях и в переписке предъявлял патриарху и царям, можно весьма пожалеть, что эта исключительная по своему значению в славянской истории фигура мало возвышается в государственном отношении над обыкновенным уровнем современников. Симеон истощал Болгарию в титанической войне, раздробил свои силы по перифериям и не успел заложить прочных устоев для государственного и церковного объединения составных частей его обширного, наскоро сколоченного из мало подобранного материала здания. Весьма важно здесь отметить, что Симеон разделяет судьбу многих славянских князей, которые личной энергией и настойчивостью успевали достичь больших успехов, но после которых немедленно наступала реакция, имевшая целью разрушение их дела.
Симеон умер 27 мая 927 г. Он был женат два раза, от первой жены остался сын Михаил, от второй — Петр, Иоанн и Вениамин, или Боян. Старший сын не пользовался расположением отца и был пострижен в монахи. Преемником заблаговременно готовился быть Петр, достигший ко времени вступления на престол 20-летнего возраста. Можно догадываться, что в самом семействе Симеона не было единодушия; если Петр казался способным продолжать дело отца своего, то другие братья были приверженцами старины и носили национальное болгарское платье [124] . Опекун над царевичами Георгий Сурсовул, человек, избранный для этого еще самим Симеоном, очевидно, пользовался большим влиянием и успел овладеть всеми делами, что и не представляло трудностей, если верить известиям о том, что Петр совсем оказался не созданным для правительственной роли, а предпочитал монашеское уединение и аскетические подвиги. По нашему мнению, следует, впрочем, с большим ограничением принимать уверения жизнеописателей св. Луки и Илариона об аскетических склонностях Петра Симеоновича (1), рассматривая их как общее место, выражающее похвалу со стороны монаха-писателя. Важней и более соответствует реальному положению вещей известие летописи (2), что «по смерти Симеона окрестные народы, хорваты, угры и другие, решились воевать с болгарами, и так как болгарская страна была поражена сильным голодом, то болгаре находились в большом страхе перед нашествием со стороны других народов, а в особенности боялись нападения со стороны Византии». Из этого положения был один выход, которым правительство немедленно и воспользовалось. Этот выход представлялся в тесном сближении с империей и в устранении тех затруднений, которые доселе делали невозможным соседское сожительство Болгарии и Византии. Само собой разумеется, что правительство царя Петра, пришедшее к необходимости искать сближения с империей, было носителем новых политических воззрений, которые должны быть рассматриваемы как выражение реакции против политики Симеона. С этой точки зрения нужно объяснять секрет, с каким велись переговоры о мире с империей и о брачном союзе Петра с внучкой Романа Лакапина Марией, дочерью третьего царя, Христофора, равно как и внутренние смуты, в которых родовитая знать, приверженцы умершего царя, пыталась свергнуть Петра и выразить протест против его политики. Самым бьющим в глаза фактом, которым опекун и соправитель Петра Георгий Сурсовул выразил переход к новым политическим воззрениям, было секретное посольство к царю Роману Лакапину, которое было возложено на монаха Калокира и которым делалось предложение не только заключить мир между обоими государствами, но и скрепить его брачным союзом между молодым болгарским царем и одной из византийских принцесс. Сделанное со стороны Болгарии предложение, по-видимому, шло навстречу желаниям царя Романа, так как он немедленно и с предосторожностями послал своих уполномоченных в Месемврию, болгарский город на Черном море, где греков дожидались доверенные лица со стороны Сурсовула и Петра. Вскоре затем в Константинополь прибыло торжественное болгарское посольство из 8 высших бояр, во главе которых был сам правитель и руководитель новой политики боярин Сурсовул. Вслед за этим посольством прибыл царь Петр уже в качестве жениха и был встречен царем Романом за стенами города у Влахернской церкви. Как спешно велось все дело, можем заключить из того, что не больше как через четыре месяца по смерти Симеона уже подписан был мирный договор и совершен брачный союз 8 октября 927 г.
[124] * Это замечание писателя весьма характерно: (Thеoph. Соntin. Р. 412. 7).