История войны и владычества русских на Кавказе. Деятельность главнокомандующего войсками на Кавказе П.Д. Цицианова. Принятие новых земель в подданство России. Том 4
Шрифт:
«Вы ищете, – писал он, – высокого покровительства и сильной защиты его императорского величества, и с таким намерением отправили посланца своего князя Леонидзе к высочайшему двору, но в то же время оказываете неприязненные поступки не только против земли, осчастливленной всемилостивейшим покровительством великого моего государя императора, но даже в сем происшествии открывается явное недоброжелательство ваше к России, ибо особа посланцев во всех землях почитается священною, хотя бы таковые были от самих неприятелей».
Князь Цицианов старался убедить имеретинского царя, что принятие Дадиана Мингрельского в подданство России не должно нисколько беспокоить самого Соломона, что, напротив того, Россия, будучи беспристрастным посредником, может помирить и прекратить вражду, существующую с давних времен между царем имеретинским и владетелем Мингрелии, и в особенности тогда, когда имеретинский царь также вступит в ее подданство. Главнокомандующий просил Соломона оставить всякие покушения и притязания на Мингрелию, по крайней мере до тех пор, пока князь Леонидзе не возвратится из Петербурга с окончательным решением императора Александра.
«В окончание сего, – писал князь Цицианов, – долгом поставляю себе объявить вашему высочеству, что предстоят вам и царству вашему два пути, которых избрание зависит от произвола вашего. Я, со своей стороны, сохранил свято данное мною вам слово, соблюл ненарушимый союз соседства и сожалеть буду, если обстоятельства принудят меня переменить мои правила».
Соломон, как и следовало ожидать, оправдывался и писал, что Квинихидзе убит без ведома его, за то будто бы, что украл несколько лошадей и был догнан хозяевами их, а Палавандов был задержан по причине болезни, а вовсе не по недоброжелательству царя к России [145] . Эти отговорки не могли скрыть истины, и неприязненные поступки Соломона явно показывали, что кроме вероломства мы от него ничего ожидать не могли. Петербургский кабинет сожалел, что князь Цицианов за такой поступок тотчас же не наказал имеретинского царя занятием Кутаиси. По мнению тогдашнего министра иностранных дел графа Воронцова, неприязненные поступки Соломона могли служить достаточным поводом, чтобы силою оружия присоединить Имеретию к России [146] , и если князь Цицианов этого не сделал, то петербургский кабинет, по крайней мере, находил напрасным продолжать переговоры с находившимся в Санкт-Петербурге посланником имеретинским. Хотя и можно было ожидать, что князь Леонидзе, по известным видам и своей алчности, не оказал бы большего упорства в постановлении с нами каких угодно условий, но податливость эта осталась бы тщетною и не привела бы ни к каким положительным результатам, так как не было надежды на то, что Соломон утвердит постановленное князем Леонидзе. Не желая вступать в такие сношения, которые были несовместны с достоинством России, император Александр приказал прекратить все переговоры, начатые с князем Леонидзе в Санкт-Петербурге, и отправить его обратно.
145
Письмо Соломона князю Цицианову 1 октября 1803 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. II, № 717.
146
Отношение графа Воронцова князю Цицианову 15 сентября 1803 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. II, № 716.
«Владельца имеретинского Соломона, – писал граф Воронцов [147] , – я думаю, в вероломствах его добрыми средствами, конечно, исправить нельзя, а хорошенько его по-азиятски постращать, то и будет он гладок, в чем мы на вас и полагаемся. Посланника его мы к вам отошлем с объявлением ему, что вы во всем уполномочены с царем его кончить».
По поручению канцлера, титулярный советник Татищев пригласил к себе князя Леонидзе, вручил ему ноту и приказал переводчику прочесть перевод ее на грузинский язык. В ней объявлено было князю Леонидзе, что бесчеловечный поступок Соломона с посланными от главнокомандующего к Дадиану, происки царя у Порты в то самое время, когда он изъявлял нам желание вступить в подданство России, и, наконец, его насильственные поступки в Мингрелии, где он увел из Одиши до 400 пленных, тогда как известно ему было, что Дадиан принят уже под защиту России, – все это заставило наше правительство пресечь переговоры с его посланным.
147
Князю Цицианову 23 декабря 1803 г. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 13, 1803–1806, № 9. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. II, № 726.
Слушая чтение ноты, князь Леонидзе как бы не верил своим ушам и несколько раз высказывал свое удивление в перемене образа мыслей нашего правительства.
– Поступки владетеля Имеретии были таковы, – отвечал ему Татищев, – что всякий любящий добродетель и искренно приверженный к всероссийскому престолу, по справедливости, должен им удивляться.
Князь Леонидзе счел долгом ответить на это заявлением о своей искреннейшей преданности России и православию и клялся, что если бы образ его мыслей не был всегда таков, то не дерзнул бы он приехать с поручением от царя своего к высочайшему двору.
– Содержание врученной ноты, – заметил Татищев, – отнюдь лично к себе принимать вы не должны, так как она имеет в виду единственно поступки Соломона.
Князь Леонидзе просил разрешения в оправдание царя подать письменное объяснение, но ему отвечено, что все поступки Соломона, изложенные в ноте, известны достоверно министру и объяснения никакого не требуют. Посланник просил дозволить ему хотя словесно высказать свое объяснение, в чем ему отказано не было.
– Если посылаем был кто-либо в Константинополь, – сказал князь Леонидзе, – для испрошения у Порты покровительства, то полагаю, что посланный сей отправлен был грузинскими царевичами, укрывающимися в Имеретии. Что же касается до поступков царя с Дадианом, то, имея целью покорить земли, издревле принадлежащие Имеретии, царь не знал, что Дадиан вступил уже в подданство России.
Князь Леонидзе высказал надежду, что когда царь Соломон своим поведением загладит прошедшие поступки, то император возвратит ему свою милость [148] .
Император, отвечал Татищев, не заграждает ему пути к раскаянию и с этою целью ведение переговоров поручил князю Цицианову, который, смотря по поведению царя, или примет меры строгости, или, удостоверившись в обращении Соломона на путь истины, приступит к заключению трактата о принятии царства Имеретинского под верховную власть России.
148
Конфиденциальная записка от 18 января 1804 г. Арх. Главн. шт. в Санкт-Петербурге.
Точно так же и канцлер, сообщая князю Леонидзе решение императора, писал ему, что если бы царь Имеретинский удостоверил нас в том, что он действительно желает покровительства и что данное им слово свято соблюдено будет, то в таком случае постановление о принятии Имеретии под верховную власть России может быть заключено в Тифлисе [149] . Наше правительство не надеялось, однако же, на перемену в поведении царя Соломона и потому признало необходимым дать главнокомандующему в Грузии новые инструкции.
149
Проект ноты от государственного канцлера к имеретинскому послу 24 декабря 1803 г. Арх. Мин. иностр. дел.
«Не остается уже места никакому сомнению, – писал император князю Цицианову [150] , – что кротость и увещание бездейственны будут к обращению на путь правый сего закоснелого в пронырстве владельца и что настало время принять меры осторожности, долженствующие предохранить Грузию от тех неустройств, которые в Имеретии день от дня усиливаются.
«Занятие Кутаиса и крепких мест Имеретии, сделавшееся таким образом необходимым, имеете вы, в избранное вами для сего удобное время, немедленно по получении сего рескрипта моего, отрядить в Имеретию столько из состоящего под начальством вашим войска, сколько по усмотрению вашему нужным окажется.
150
В рескрипте от 26 октября 1803 г. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 10, 1803–1811, № 4.
Если до получения сих предписаний, царь Соломон, сверх ожидания моего, обратился бы к чистосердечному раскаянию, то, не отлагая нимало занятия областей его, совершите оное, объявя ему, что дух неудовольствия, оказавшийся между подданными его, усиливаясь повседневно, может произвести смятения в царстве его, на кои, по смежности Грузии с Имеретиею, вы равнодушно взирать не можете, ибо спокойствие оной от того нарушено быть может; что, вступая во владение его, имеете вы в виду сколько предосторожность сию, столько же и желание ваше отвратить всякую опасность, ему лично предстоять могущую.