История войны и владычества русских на Кавказе. Деятельность главнокомандующего войсками на Кавказе П.Д. Цицианова. Принятие новых земель в подданство России. Том 4
Шрифт:
Если же царь имеретинский, суетною надеждою ослепленный, что преступление его останется ему ненаказанным, не изъявит повиновения своего, то, отметая околичности, приступите вы к делу с объявлением, что случившееся с посланными князя Дадиана сделало меру сию необходимою, подав вам опыт того, чего князь мингрельский, поступивший в подданство России и потому имеющий право на заступление ее, ожидать должен от соседа, попирающего столь зверским образом священный повсюду закон гостеприимства; что сверх сего Имеретия, по местному положению своему, пересекая сообщение Грузии с Мингрелиею, имели вы долг занятием оной успокоить себя на тот счет, что посылаемые от вас из одной сих областей в другую не будут иметь равного жребия с посланными князя Дадиана…
Однако ж, сколь ни предосудительно было поведение царя Соломона, я с прискорбием узнаю, что сделался он жертвою какого-либо возмущения.
Противопоставлять ему царевича Константина было бы тем более противно доброй вере, что освобождение сего последнего было условное и наложило на нас обязанность не токмо не подавать ему никакой к царствованию надежды, но даже держать его в отдалении от Имеретии, и я желаю, чтобы царь Соломон и в сем случае от нас научился, сколько принятые единожды обязанности свято и ненарушимо должны быть наблюдаемы.
Когда, по занятии Имеретии, беспрепятственное сообщение Грузии с Мингрелиею обеспечено будет, приступите вы к введению войск моих во владение князя Дадиана, коль скоро вы признаете имеющиеся у вас способы на то достаточными, а впрочем, оставляется вам совершенная свобода: Мингрелию ли прежде занять или начать с Имеретии.
Но понеже неизвестно еще мне, какой успех иметь будет порученная посланнику Италинскому негоциация в Константинополе, касательно пристани Поти, то и повелеваю вам, при вступлении вашем в Мингрелию, не только не касаться оной, но оказывать должное уважение находящемуся в месте сем турецкому начальнику и вообще избегать всяких случаев, которые могли бы подать повод к справедливым со стороны Порты Оттоманской жалобам. Утвердившись таким образом на Черном море, обратите вы помышление ваше на побережные провинции Каспийского моря. А так как для утверждения в тех краях должного уважения к Российской империи попускать не надобно, чтоб тамошние владельцы дерзали играть принятыми с нами обязанностями, имеете вы также приступить к приведению в исполнение тех постановлений, кои заключены были между вами и Алла-Верды-беком, посланцем бакинского хана. Я тем более обнадеживаюсь в успехе начинания сего, что с помощью флотилии нашей на Каспийском море, в распоряжении вашем находящейся, найдетесь вы в состоянии отвратить затруднения, которые вам предстоять могут. С занятием Баку и Сальян, жребий прочих ближайших к России побережных мест на Каспийском море уже в руках наших находиться будет.
По совершении предписания сего, займетесь вы учреждением беспрепятственного сообщения между Бакою и Грузиею, которое, по занятии Имеретин и Мингрелии, соединив, так сказать, Каспийское море с Черным, откроет торговле нашей новый путь, тщетно доныне желанный, по причине суровости нравов жителей тех мест. Дальнейшее же производство предначертанного вам плана предоставите вы времени и обстоятельствам».
В январе 1804 года князь Леонидзе отправился из Санкт-Петербурга в Тифлис.
Рескрипт императора и возвращение имеретинского посла развязывали окончательно руки князю Цицианову. Оканчивая в это время все приготовления для похода в Ганжу, князь Цицианов решился отложить действия против царя Имеретинского до окончания этой экспедиции, тем более потому, что приведение к окончанию переговоров, начатых с имеретинским царем о его подданстве и покровительстве, тесно связывалось с вопросом о приобретениях наших на восточном берегу Черного моря. С другой стороны, действия против ганжинского хана были необходимы не столько для того, чтобы взять самый город, который был всегда в наших руках, сколько для устрашения эриванского хана и джаро-белоканцев, преступивших присягу.
Приобретения же, о которых говорилось в рескрипте, как ни выгодны были сами по себе, требовали от нашего правительства новых усилий и новых пожертвований.
По самому характеру обитавших там народов, нельзя было ограничиваться письменными постановлениями и обычаями, принятыми между европейскими дворами, но необходимо было, на каждом шагу и во всякое время, быть готовым поддержать свои требования силою. Между азиатскими народами тот более почтен, кто сильнее. Приобретение же этой силы и всеобщего уважения требовало и влекло за собою необходимость усиления тамошних войск. К занятию, например, Имеретин и Мингрелии, по мнению князя Цицианова, необходимо было по крайней мере два полка; те же два полка, которые назначены были в Грузию, главнокомандующий принужден был, тотчас по прибытии их, употребить на ганжинскую экспедицию, «толико нужную» как потому, что Ганжа всегда была в подданстве Грузии, так и для того, чтоб удостоверить безумных соседей в том, «что я, – писал князь Цицианов [151] , – имею высочайшее разрешение переходить и за пределы Грузии, буде неповиновение или дурное поведение их меня к тому принудят… Вероломство соседей Грузии рождает часто нужду в войске там, где и ожидать иногда невозможно».
151
Рапорт князя Цицианова Г. И. 12 сентября 1803 г. Т. А. К. Н.
Глава 7
Отъезд царицы Дарьи из Тифлиса в Мухрань и происки ее. Предложение князя Цицианова царице отправиться в Россию. Письмо царевича Александра и ответ на него князя Цицианова. Письмо царицы Дарьи князю Цицианову и отправление ее в Москву
Приготовляясь к экспедиции в Ганжинское ханство, князь Цицианов должен был прежде всего обеспечить внутреннее спокойствие Грузии, чего можно было достигнуть только удалением последних членов царского дома, около которых группировались все лица, почему-либо недовольные тогдашним состоянием дел.
Отправив большую часть членов царского дома в Россию, князь Цицианов согласился оставить царицу Дарью на некоторое время в Тифлисе только во внимание к просьбам, основанным на общем расстройстве ее здоровья. Хотя царица и была действительно больна, но болезнь не мешала ей быть покровительницею всех недовольных русским правительством, собирать их вокруг себя и употреблять орудием для своих интриг и замыслов. Женщина умная, Дарья не могла, однако же, понять, что старый порядок вещей канул безвозвратно, что восстановление прежнего правления невозможно не только потому, что оно противно видам русского правительства, но и потому, что сам народ не желал уже прежнего правления дома Багратионов. Возвращения к прежнему правлению, несмотря на многие злоупотребления русской власти, могли желать только единичные личности, гревшие руки на счет ближних, но не народ, уже отвыкший от многих поборов и защищенный от внешних врагов. Эти единичные личности, группируясь вокруг царицы, составляли оппозицию русскому правительству, подговаривали и волновали народ при всяком удобном случае.
«Если б ваше сиятельство, по благорасположению вашему ко мне, – писал князь Цицианов графу Кочубею [152] , – изволили меня видеть, то всеконечно, по чувствительности вашей, тронуты бы были моим положением. Ежедневными слухами, выходящими против всякого шага правительства, меня терзают…»
«Не могу скрыть, – писал он в другом письме [153] , – что все новое здесь приемлется с большим толкованием, хотя принимают с величайшим удовольствием и благодарностью к государю».
152
В собственноручн. письме от 19 мая 1803 г. Арх. Мин. внутр. дел. Дела Грузии, ч. II, 419.
153
То же от 6 мая 1803 г. Там же, ч. II, 185.
Двойственность и раздельность интересов общества, как всегда и везде, была источником неустройств, а в особенности в Грузии, где родоначальство или, лучше сказать, местничество существовали в обширном объеме и обращались во всеобщее зло. Князья кичились своим происхождением друг перед другом, и достаточно было пустого отличия одному из них, чтобы другой, считавший себя выше родом, стал в оппозицию к русскому правительству. Во главе последних стоял князь Иван Орбелиани, человек, пользовавшийся всеобщею доверенностию по богатству и знатности, но простой, мягкий и удобоводимый своим зятем Соломоном Тархановым, крайне недовольным князем Цициановым за отнятое у него шамшадыльское моуравство.
Шамшадыльские татары, жившие только в сорока верстах от Ганжи, были недовольны князем Тархановым за его притеснения и поборы. Главнокомандующий принужден был уступить неоднократным жалобам татар и удовлетворить просьбе их о перемене моурава. Отозвавши в Тифлис князя Тарханова, он приобрел в нем личного врага, человека, недовольного нашим правительством. Алчный и жадный, но одаренный умом и красноречием, князь Тарханов употреблял то и другое на заведение ссор и распрей; «таков он был при царях, – писал князь Цицианов, – таков он и теперь, по общему о нем слуху».