История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3
Шрифт:
Считая преждевременным открыто вступать в неприязненные отношения с нами, Порта отправила Сулейману строгое приказание не подавать никакого повода к столкновению с Россией, но в то же время сама втайне готовилась к открытию военных действий. В Поти прибыли два военных и 15 транспортных судов, нагруженные значительными боевыми и продовольственными припасами. Как в этом городе, так и в Батуме турки выгружали артиллерию и построили укрепление между рекой Рион и озером Палеостом. Для этих работ были присланы из Константинополя четыре иностранца. Построив укрепление, они обучили 60 турок действиям при орудиях. Ходили слухи, что в Анатолии сосредоточено 35 000 турок и что в Ахалцих прибыл капиджи-баша, которому поручено собрать в окрестностях этого города 12 000 лезгин.
Эти известия с одной стороны, а с другой – запрет Сулейману нарушать спокойствие границ указывали, что все приготовления турок имеют оборонительный
«Напрасно такое их беспокойство, – говорила императрица, – на случай с ними войны, нет нам надобности заготовлять себе путь через сию землю, будучи в силах открыть себе дорогу всюду. Турки не забыли, конечно, переправы нашей через Дунай, хотя мы судов и не имели; не забыли они падения их крепостей и должны знать, что искусные полководцы не ведут второй войны однообразно с первою и не ходят по той дороге, где их ожидают».
Тем не менее слух о приготовлениях турок не мог не беспокоить Ираклия и даже полковника Бурнашева, в распоряжении которого за исключением больных и слабых было не больше тысячи человек, без кавалерии, необходимой для сторожевой и аванпостной службы.
«Бог благословляет иногда, – доносил Бурнашев [323] , – и малое число храбрых войск великими победами в возможных пределах, но в рассуждении продовольствия на случай прихода турецких войск потерпеть могут неминуемое бедствие, ибо не только нет и не приготовляется запасный провиант, но с крайними хлопотами и настоящий (текущий) доставляется. Сие происходит не от недостатка в хлебе, но по невероятно расстроенному грузинскому правлению и по недостатку в деньгах.
323
В рапорте от 10 августа 1786 г., № 28.
Донося о сем, осмеливаюсь всепокорнейше представить, что необходимо оказать стране сей подкрепление и тем оживить надежду народа грузинского, в крайнее уныние пришедшего. По причине разрушения мостов и дороги в горах отчаиваются они получить защищение и, опустя руки, нимало не приготовляются к обороне. По настоящему их расположению весьма нетрудно предвидеть, что когда вступит в здешние пределы турецкий корпус, то город и народ не укоснят отдаться на дискрецию сильнейшего, хотя и в противность желанию его высочества царя».
Генерал Потемкин не верил, что столь большая опасность угрожает Грузии, но для успокоения Ираклия принял меры к починке дороги при помощи наших войск и осетин и сосредоточил у Владикавказа три батальона пехоты, четыре эскадрона драгун и казачий полк, говоря, что при первой надобности двинет их в Грузию [324] .
Имея среди осетин много лазутчиков, Сулейман-паша скоро узнал о распоряжениях П.С. Потемкина и почти одновременно с этим получил известия, что все турецкие войска, сосредоточенные на малоазиатских границах, отданы под начало Батал-паши. Последнее обстоятельство было особенно неприятно ахалцыхскому паше. Стремясь к независимости и имея в лице Батал-паши личного врага, Сулейман опасался близости турок гораздо больше, чем русских. Чтоб избавиться от наблюдений Батал-паши, он решил прибегнуть к хитрости, и в конце августа посланный ахалцихского паши прибыл в Тифлис с предложением, чтобы царь заключил мирный договор с Портой и сообщил об этом верховному визирю.
324
Письмо Потемкина Ираклию от 23 августа. Госуд. арх. XXIII, папка 57.
Предложение было более чем странно. Отправкой договора, заключенного с Ираклием, Сулейман мог убедить верховного визиря в безопасности границ ахалцихского пашалыка и, следовательно, в бесполезности держать в сборе турецкие войска, иметь которые вблизи своих владений он вовсе не желал. Удаление войск было полезно и для Ираклия, и потому после непродолжительных совещаний, проходивших без участия полковника Бурнашева между царем Грузии и уполномоченным Сулеймана, был заключен договор, по которому обе стороны обязались не причинять друг другу ни обид, ни разорений. Для защиты Грузии от неприятельских вторжений Ираклий мог использовать русские войска, но при этом иметь их не больше трех тысяч человек [325] и не просить об увеличении их числа. Сулейман обещал за это не призывать и не содержать у себя лезгин, не покупать и не продавать на азиатских рынках грузинских подданных, не иметь никаких контактов с врагами Грузии и не держать на ее границах султанских войск. Хотя брать на себя последнее обязательство Сулейман, как подданный султана, не имел никакого права, Ираклий считал свое положение до того безвыходным, что готов был заключить заведомо неисполнимый договор, лишь бы временно ослабить разорения, причиняемые вторжениями лезгин. Руководствуясь желанием обеспечить спокойствие своим подданным, царь легко согласился на отправку письма верховному визирю и вручил его посланному Сулеймана.
325
Собственно, русских войск в Грузии было не больше 1500 человек, но Ираклий, обязавшись не вводить в свои владения новых, с умыслом указал 3000.
«Во время нападения на нас неприятелей, – писал Ираклий визирю [326] , – принуждены мы были всегда искать помощи у наших соседей, хотя никогда не имели мы желаемого успеха. Одна только Россия нам и предкам нашим чинила сильные вспомогательства, почему и теперь прибегли мы к высочайшему российскому двору. Ее величество всемилостивейше удостоила нас своим покровительством, пожаловав нам 3000 своих войск для защиты нас от неприятелей. Уже минуло три года, как российские войска находятся в нашем владении, однако же подданным его султанова величества ни тайным, ни явным образом ни малейших не делали мы обид, а впадающим только в наши земли неприятелям, по возможности сил наших, чинили сопротивление. Напротив того, Сулейман-паша, узнав о прибытии к нам россиян, призвал в Ахалцих дагестанцев, которые, разграбив многие деревни в Грузии, побили и увели в плен множество наших подданных. А как между обеими высокими державами состоит мир, то мы, избегая причины к неудовольствию султана, оставили такие набеги без наказания, в чем могут свидетельствовать наши соседи, подвластные Высокой Порте.
326
Госуд. арх. XXIII, № 13, папка 51.
Теперь Сулейман-паша, желая пребывать с нами в дружбе, прислал к нам своего кегая, с которым и условились мы, что пожалованные нам три тысячи русских войск против неприятелей наших останутся без умножения, пока обе высокие державы будут в мире. Сулейман-паша обещается дагестанцев в Ахалцих не призывать, находящихся там выслать и своими войсками Грузии никакого вреда не делать, наших подданных продавать и покупать в Ахалцихе не дозволят, с нашими неприятелями ни тайно, ни явно сношения не иметь и войск султанских на границах наших не содержать.
О чем вас сим письмом уведомляем».
Письмо это, конечно, не удовлетворяло Сулеймана, который хотел, чтобы Ираклий искал покровительства султана, и паша, отказавшись подписать заключенный договор, вернул обратно грузинских посланных. Сулейман писал, что если Ираклий «желает сделать доброе дело для своих подданных, то чтоб учредил порядок в своей стране и привел деревни в оборонительное положение, дабы, – говорил паша с иронией, – несколько наездников лезгинских не разорили всей Грузии. Я же удержать их не в силах, потому что они меня не слушают. Впрочем, что касается союза и дружбы между нами, то я не только стараться буду, дабы оного не лишиться, но буду всячески оказывать вам опыты моей дружбы».
«Мое намерение, – писал паша Ираклию в другом письме [327] , – доставить вам прежнее ваше благополучное состояние, исходатайствовать вам от великого султана милости и почести, превосходнее тех, коими перед сим были вы удостоены, и утвердить между нами неразрывную дружбу и союз на таком основании, дабы и потомки наши могли оным наслаждаться.
Письмо ваше к визирю Азаму, привезенное сюда моим кегаем, хотя и не может понравиться ему, однако же, представляя оное, употребил я все возможное в вашу пользу, дабы вы получили желаемый вами ответ, а с ним следующие вам по справедливости от Высокой Порты милости… Учиненная, однако же, в сердце нашем рана до тех пор будет неизлечима, покуда находящийся в ней терн не будет совершенно исторгнут. И для того для точного уверения в преданности вашей великому султану пошлите ко двору двух ваших чиновников вместо аманатов и, посоветуя, с кем надлежит, пожалуйте нам решительный ответ… Таким образом окончим наши дела в самом скором времени. Да укрепит Бог неразрывный союз навсегда! Старайтесь только возвратить ваших сыновей из чужих стран, о чем вас искренне прошу. Сие послужит к вашему благополучию, и если вы мне почитаетесь братом, то не пренебрегайте сим полезным советом».
327
Полученном 29 октября 1786 г. Госуд. арх. XVI, № 799.