История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6
Шрифт:
К счастью для самого Ермолова, жажда к занятиям не дозволила ему предаться исключительно праздной светской жизни и удовольствиям. Занятия военными науками привели его в артиллерийскому шляхетному корпусу, обладавшему более других заведений научными средствами. Пожертвовав своим адъютантством, Брюлов просил графа Самойлова о зачислении его в артиллерию. Переименованный в капитаны 2-го бомбардирского батальона, он был, 9 октября 1793 г., зачислен в артиллерийский шляхетный корпус, где и принялся с полным жаром за изучение военных наук.
Восстание в Польше, в следующем году, отозвало его от ученых занятий, и Алексей Петрович торопился на поле брани. Сделав всю кампанию и будучи награжден орденом Св. Георгия за штурм Праги, Ермолов в следующем году был отправлен за границу в Италию, где, прикомандированный к главной квартире австрийского главнокомандующего, был участником войны австрийцев с французами. Едва только он успел вернуться в Россию, как в 1796 г. принял участие в персидском походе графа Валериана Зубова.
Замечательные способности дали ему все средства к тому, чтобы приобрести все качества отличного воина. Начавши службу так удачно и успев уже командовать отдельною частью, Алексей Петрович с шестнадцати лет приобрел самостоятельность и репутацию, которые сулили ему блестящую будущность. Но обстоятельства временно сложились несколько иначе.
Смоленский губернатор сделал донос на брата его по матери, Каховского. Тот был взят, а вместе с ним был взят Ермолов и отвезен в Калугу.
«Ты знал брата моего, – писал по этому делу Алексей Петрович [254] , – он впал в какое-то преступление; трудно верить мне как брату, но я самим Богом свидетельствуюсь, что преступление его мне неизвестно! Бумаги его были взяты, и в том числе найдено и мое письмо, два года назад писанное, признаюсь, что дерзкое несколько, но злоумышления и коварства в себе не скрывающее. Я был взят к ответу в Калугу, к генералу Линденеру, и пока ехал я туда, был уже я, в продолжение того времени, прощен и Линденером возвращена была мне шпага и объявлено всемилостивейшее государя прощение» [255] .
254
А.В. Казадаеву от 9 июля 1799 г., из Костромы.
255
У М.П. Погодина, в статье его «А.П. Ермолов», обстоятельство это описано иначе (см. «Русский вестник», 1863 г., № 8, с. 679), но я останавливаюсь на показаниях самого Ермолова.
Пылкий, честолюбивый и самонадеянный молодой офицер, приобретший уже некоторую самостоятельность и не знавший за собою никакой вины, считал себя оскорбленным. Он потребовал от Линденера объяснения причины такого с ним поступка, просил, чтобы ему объяснили: за что он был взят и почему теперь прощен? Этого было достаточно, чтобы сделать Ермолова окончательно политическим преступником. Отпустив его обратно, Линденер секретно донес о Ермолове как о человеке неблагонамеренном.
«Я обратно прибыл в батальон [256] , – продолжает Алексей Петрович в том же письме, – питая в душе моей чистейшие чувства благодарности к нашему монарху. Но недолго, любезный друг, был я счастлив: в другой раз прислан был за мною курьер и я отправился в Петербург, однако же имея добрую надежду, ибо я ни арестован, ни выключен не был, и льстился счастием быть представленным государю. Не таковы были следствия моей надежды. Я вместо (того, чтобы) быть представленным государю, посажен был в Петропавловскую крепость и оттуда препровожден в Кострому, где уже полгода более живу!.. Так, любезнейший друг, пал жребий судьбы на меня, и в моей воле осталось лишь только терпеливо сносить ее жестокости».
256
Иванова, из которого впоследствии был сформирован 4-й артилерийский полк.
В Костроме он нашел другого изгнанника, Платова, впоследствии графа и знаменитого атамана войска Донского.
Жизнь в ссылке оставила тяжелое воспоминание у Алексея Петровича. Он был исключен из службы; у него не было защитников, которые могли бы облегчить его участь; все средства к выходу из такого положения пресеклись вместе с утратою свободы. Отдаленный от родных, он потерял из виду брата своего (Каховского), об участи которого не только ничего не знал, но не имел даже сведения о его местопребывании. Бывшие друзья и приятели все сразу отреклись от Ермолова; к кому ни писал он, все молчали и никто из них не решался ответить. Один только из всех его друзей продолжал с ним переписку и облегчал страдания заключенного – это был Александр Васильевич Казадаев.
«Теперь и самое здоровье мое, от чрезвычайной скорби, ослабевает, – писал ему Алексей Петрович, – исчезают способности, существование меня отягощает, лишь обязанность к родным моим обращает меня к должности христианина. Живу я здесь совершенно как монах, отдален от общества, питаю скорбь мою в уединении».
Он умолял своего друга продолжать писать, облегчать его участь и не презирать тем состоянием, в котором он находился [257] . Человеку с такою энергиею и жаждою к деятельности, какая была у Ермолова, трудно было свыкнуться с тогдашним положением, а еще тяжелее было сознать его самолюбию, что, оставленный всеми, он должен был искать к себе сочувствия. Будучи горд и самолюбив, Алексей Петрович долгое время, даже и в несчастье, не решался пускаться в искательства.
257
Письмо его А.В. Казадаеву 21 сентября 1799 г.
«Долго думал я, – пишет он [258] , – о твоем мне совете писать письма к известным тебе особам [259] ; но, кажется, слишком я несчастлив, чтобы могло это средство послужить в пользу. Однако же, невзирая на все предузнания, должно все испытать, чтобы не упрекнуть себя после. Ты начал сам делать мне сие, мало если скажу я вспоможение, но милости; тебе одному предоставлено сие усовершенствовать. Воспользуйся, любезный друг, сим верным случаем и напиши мне обратно: нужно ли необходимо употребить в действие сие единое средство? Ты можешь все писать без малейшего сумнения, и тогда примемся мы за дело. Или, может быть, нужно уже будет иметь терпение; если и так, то верь, что я много его имею и недостатком оного не можешь ты упрекнуть своего друга. Располагай по возможностям; я на одного тебя имею мою надежду и слишком я тебя знаю, чтобы мог сколько-нибудь усомниться; я с нетерпением ожидаю твоего ответа. Сделай мне сие удовольствие, которое одно я имею; не лиши меня оного и верь, что я полную цену ему дать умею» [260] .
258
А.В. Казадаеву 30 ноября 1799 г.
259
Не Кутайсову ли? Казадаев и Кутайсов оба были женаты на Резвых.
260
На с. 680 «Русского вестника» 1863 г. Погодин говорит, что Ермолов наотрез отказался писать письма, тогда как на самом деле это было не так. Очевидно, что, рассказывая впоследствии, А. П. хотел замаскировать свои действия и выставить рельефнее свой характер. При этом должно заметить, что генерал Дамб не был женат на Резвой, как сказано на той же странице «Русского вестника».
Такое неутешительное положение Ермолова продолжалось три года. От нечего делать он принялся за изучение латинского языка, а впоследствии стал учиться играть на кларнете. Познакомившись с протоиереем Груздевым, он брал у него уроки латинского языка, читал и переводил Юлия Цезаря. Так проводил он время, не видя никакого исхода в своем положении. Со смертью императора Павла I, в первый день восшествия своего на престол, Александр I приказал освободить всех лиц, замешанных но делу Каховского. В числе освобожденных был и Алексей Петрович. Он приехал в Петербург, но уже совершенно чуждый и незнакомый петербургскому обществу, среди которого появились новые люди и новые интересы. Будучи прежде того вхож в дом В.И. Ламба, бывшего теперь президентом военной коллегии [261] , Ермолов обратился прежде всего к нему. Генерал Ламб, при всем уважении к нему государя, первое время ничего не мог сделать в пользу Ермолова. Около двух месяцев Алексей Петрович ежедневно являлся в военной коллегии, «наскучив, – как сам выражался, – всему миру секретарей и писцов». Наконец, в июне 1801 г., Ермолов был принят тем же чином на службу в 8-й артиллерийский полк [262] и получил роту, расположенную в Вильне.
261
Должность, которая, с образованием министерств, возложена на военного министра.
262
Алексей Петрович в своих записках говорит (см. «Русский вестник», 1863 г., № 8, с. 681): «Мне отказан чин, хотя принадлежащий мне по справедливости; отказано старшинство в чине, конечно не с большею основательностию». Последнее несправедливо, и сказано едва ли не ради красного словца. Вот подлинное письмо генерала Ламба о зачислении Ермолова на службу:
«Милостивый государь мой Алексей Иванович (не Корсаков ли, бывший инспектором артиллерии), – писал Ламб 6 июня 1801 г. – Я сегодня имел счастие государю императору докладывать между прочим и о господине Ермолове. Не знаю, угодил ли я вам во всем, но что от меня зависело, то все я сделал как добрый человек. Его Величеству угодно было повелеть принять его в службу в 8-й артиллерийский полк, но только тем же чином. Как старшинство ни у кого не отнимается, то и нет сомнения, чтобы не получил он следующий чин при первом производстве, но до того времени надобно взять терпение. Я еще уверяю вас, что я поистине просил всеподданнейше о чине, но высочайшего соизволения на то не было».
Время, проведенное в ссылке, оставило свои следы, отразилось на характере Алексея Петровича. Он стал сосредоточен, задумчив и привык к уединению. «Я редко или почти никогда весел не бываю, сижу один дома, – писал он впоследствии своему другу Казадаеву [263] . – Я сыскал себе славного учителя на кларнете и страшно надуваю и по-латыни упражняюсь».
Нравственная борьба и испытание закалили его сильный характер и развили в нем необычайную силу воли. Человек, при склонностях не совершенно дурных, испытавший несчастья, не мог быть нечувствительным к нуждам других. Имея от природы добрую душу и узнав на опыте всю беззащитность человека, не имеющего покровителей, Ермолов, до конца своих дней, остался лучшим ходатаем и защитником своих подчиненных. Он всегда хлопотал о том, чтобы представить службу их в истинном свете и наградить по заслугам. Подчиненные находили в Алексее Петровиче самого ревностного, смелого и правдивого защитника своих прав и достоинств.
263
От 12 сентября 1802 г. из Вильны. Собрание писем Казадаева.
«Ты не худо делаешь, что иногда пишешь ко мне, ибо я о заслугах других всегда кричать умею», – писал он Денису Давыдову. Будучи еще подполковником, командуя ротою, он поминутно просит то за фельдфебеля, то за рядового, принимает меры к улучшению их положения и, сознаваясь сам, что надоедает своими просьбами, все-таки шлет и следующее письмо с просьбою о подчиненных…
Вдали от Петербурга Ермолов жил весело и, имея приятную наружность, пользовался расположением многих особ прекрасного пола. Одна из местных девиц обращала на себя особенное внимание Алексея Петровича; но судьба не привела его вступить с нею в брак.