История всемирной литературы Т.4
Шрифт:
В числе канадзоси мы находим и всевозможные «записи подлинных происшествий» (дзи-цурокумоно). Таковы «Записки о Нобунага» («Синтёки», 1611), посвященные военным подвигам могущественного князя XVI в. Ода Нобунага, «Записки о Хидэёси» («Тайкоки», 1626), повествующие о другом полководце XVI в. Тоётоми Хидэёси, и др. Эти произведения написаны в целом в русле средневековой эпической традиции: историческая реальность переплетается в них с вымыслом, но в то же время в них силен и элемент жизненной достоверности. Эпическая героизация нередко уступает место стремлению запечатлеть бытовое окружение персонажа, рассказать о его переживаниях, т. е. приблизить эпического героя к читателю. Особенно характерно это для «Повести о плывущем облаке» («Укигумо моногатари», 1661), рассказывающей о легендарном Ода Нобунага. Внимание автора сконцентрировано здесь не столько на военных подвигах, сколько на любовных похождениях героя. Обращение к неофициальной стороне жизни исторического персонажа характеризует определенные сдвиги как в поэтике самого жанра, так и в эстетическом сознании эпохи. Повествование о любовных приключениях
Буддийская идея непрочности земного бытия определяет мировоззренческую основу и многих других произведений канадзоси, относящихся уже к сюжетной прозе. Такова типично средневековая по характеру повесть Судзуки Сёсана (1579—1655) «Две монахини» («Нинин бикуни»), в которой рассказывается о двух молодых женщинах, потерявших на войне возлюбленных и отрешившихся от мирской суеты. Проповедь отречения от земных страстей и поиска спасения, облеченная в форму сюжетного повествования, характеризует и книгу «Семь монахинь» («Ситинин бикуни», 1643), рассказывающую о том, как семь женщин, по разным причинам ушедших от мира, собираются в уединенной хижине и исповедуются друг перед другом в том, что побудило их ступить на стезю просветления. И в идейном, и в повествовательном плане «буддийские» повести XVII в. традиционны. Действие в них относится, как правило, не к современности, а к отдаленным временам, мысли и чувства персонажей изображены в духе средневековой дидактики.
В прозе XVII в. не прерывается и многовековая традиция волшебно-фантастической повести. Как и прежде, развитие этого жанра связано с влиянием континентальной литературы. В 1666 г. прозаик Асаи Рёи (? — 1691) создает сборник рассказов о чудесах «Кукла-талисман» («Отогибоко»), в который включает адаптации восемнадцати новелл из книги Цюй Ю «Новые рассказы при лампе с подрезанным фитилем» (XIV—XV вв.). В обработке китайского материала автор точно следует сюжетам предшественника, изменяя лишь имена персонажей, исторический и географический фон, а также бытовые реалии и литературные реминисценции таким образом, чтобы приспособить китайские новеллы к национальной художественной традиции. Асаи Рёи именно адаптирует новеллы Цюй Ю, а не стремится к их творческой переработке. И все-таки в ряде случаев Рёи чувствует необходимость внести добавления в сюжет, либо конкретизируя ситуацию, либо углубляя мотивировки. Так, в переложении новеллы Цюй Ю «Записки о пионовом фонаре» Рёи подробно разрабатывает любовную линию, намеченную в оригинале весьма схематично, придавая сценам встреч главного героя с женщиной-тенью большую лиричность. Остросюжетное повествование у Рёи нередко перебивается авторскими отступлениями. В некоторых случаях автор вводит в фантастическое повествование мотивы обличения общественной несправедливости. Например, в новелле «Воскресение из мертвых после пребывания в аду» («Дзигоку-о митэ ёмигаэри», переработка «Записок о студенте Линху, во сне побывавшем в обители мрака») Рёи, доведя развитие сюжета до описания мучений грешников в аду, переходит к рассказу об адских мучениях на земле, уготованных крестьянам.
Жанр повествования о чудесах занимает одно из ведущих мест в прозе канадзоси. Подобно другим традиционным жанрам, волшебно-фантастическая новелла претерпевает в XVII в. некоторые изменения, обусловленные новыми принципами художественного видения. Так, в «Повестях, рассказанных Сорори» («Сорори моногатари», 40-е годы XVII в.), «Ночных повестях» («Отоги моногатари», 1672) и других сборниках, основанных на сюжетах национального фольклора, повествование о необычайном обрастает бытовыми деталями, связанными с жизнью города XVII в. Мнимая фактографичность средневековых волшебных новелл заменяется точным воспроизведением бытового окружения персонажей. Страшное начинает соседствовать со смешным. Присущая средневековому мышлению вера в реальность чудес подчас оказывается поколебленной рационалистическим взглядом на мир.
Постепенное накопление новых средств осмысления действительности происходит и в другом традиционном жанре — любовной повести. Если произведения «Ураминоскэ» (1612) и «Повесть об Усуюки» («Усуюки моногатари») полностью следуют традиции и не содержат существенных отступлений от условной схемы жанра (случайная встреча героев — оба они красивы и высокородны — в храме, любовь с первого взгляда, вынужденная разлука, влекущая за собой смерть или бегство героев от мира), то уже в «Повести о Цую-доно» («Цую-доно моногатари») присутствуют некоторые новые черты. Ее герой — молодой аристократ по имени Цуюноскэ, любуясь осыпающимися цветами вишни, проникается мыслью о бренности жизни и решает уйти в монастырь. В храме он получает откровение от богини Каннон: «Через заблуждения и страдания обретешь ты спасение». Возвращаясь из храма, Цуюноскэ встречает куртизанку необычайной красоты и вскоре забывает о намерении стать монахом. Отныне все помыслы он обращает к поиску чувственных наслаждений, но в конце концов разочаровывается в любви и принимает постриг.
Средневековая концепция любви как страдания, которое человек должен испытать в земной жизни, для того чтобы прийти к мысли о спасении, сформулирована здесь предельно четко. Однако при всей традиционности мировоззренческой основы этого произведения в нем воплощены некоторые новые принципы осмысления действительности. Героинями повести становятся куртизанки, и пусть внешним обликом они мало отличаются от благородных дам предшествующих образцов этого жанра, в их поведении обнаруживаются новые черты. Так, например, одна из возлюбленных главного героя — гетера Ёсино, узнав о намерении
Отклонения от традиционной схемы жанра любовной повести еще более ощутимы в «Повести о Дзэраку» («Дзэраку моногатари», 1659). Дзэраку — имя одного из персонажей (в буквальном переводе означающее «ревнитель наслаждений»). Уже в названии повести намечается отход от привычного для произведения данного жанра символического ряда: Ураминоскэ (букв. «страдающий человек»), Усуюки («тонкий снежок» — символ быстротечности всего земного), Цуюноскэ («роса» — метафора бренности жизни). Необычен и главный герой повести: это уже не самурай и не аристократ, а заурядный горожанин, молодой торговец Томона. В повести еще немало традиционных элементов (явление красавицы герою во сне, болезнь от тоски, долгие поиски возлюбленной и т. п.), однако в целом здесь преобладает новое мироощущение. Гибель возлюбленной героя мотивирована вполне реалистично: узнав об измене мужа, ревнивая жена Томона жестоко преследует соперницу, и та в конце концов лишает себя жизни. В центре внимания автора оказывается человек, каких много, — купец, заботящийся не о своем спасении, а об умножении богатства. В пределах традиционного жанра, таким образом, намечается переход от условности к жизненной достоверности. Однако целостной и принципиально новой (в сравнении со средневековой) концепции жизни жанр любовной повести еще не дает.
Наряду с традиционными жанрами в систему прозы канадзоси включаются и новые жанры, вызванные к жизни иными историческими условиями. Это так называемые «записки о достопримечательностях» (мэйсёки) и «записи различных толков» (хёбанки).
С прекращением феодальных распрей и укреплением связей между разными областями страны путешествия становятся неотъемлемой чертой жизни японцев. Этой практической потребности в путешествиях и обязаны своим появлением мэйсёки — книжки, в которых в доступной форме сообщались разнообразные сведения о городах с их достопримечательностями, о постоялых дворах, о промыслах, какими славится та или иная местность, и т. п. Поначалу книги такого рода выполняли сугубо утилитарную функцию, но позднее к ней прибавилась и функция художественная. Появились произведения, в которых описание достопримечательностей облекалось в форму занимательного сюжета.
Развитие повествовательности особенно наглядно проявилось в «Повести о Тикусае» («Тикусай моногатари», 1622), рассказывающей о приключениях врача-шарлатана по имени Тикусай, который, скрываясь от разгневанных пациентов, вынужден бежать из Киото сначала в Нагою, а затем и в Эдо. Скитания главного героя описаны в подробностях, точные зарисовки жизни того времени перемежаются комическими эпизодами, в центре которых оказывается беспечный Тикусай.
Одновременно с мэйсёки в литературе XVII в. развивался жанр хёбанки, вызванный к жизни расцветом в городах «веселых» домов и театров. Эти небольшие книжки содержали всевозможные сведения о куртизанках и актерах — их внешности, привычках и даже причудах. Они помогали новичкам ориентироваться в сложном этикете, принятом в «домах любви», подсказывали, как завоевать расположение той или иной куртизанки, знакомили завзятых театралов с новыми спектаклями, актерами и с закулисной жизнью театров. Первые хёбанки XVII в. представляют собой, как правило, собрания разрозненных сведений, однако позднее и в них усиливается повествовательное начало, точные факты из жизни куртизанок и актеров обрастают вымышленными эпизодами и анекдотическими подробностями.
Произведения жанров мэйсёки и хёбанки с их установкой на фактографичность оказали заметное влияние на формирование в прозе XVII в. новых принципов художественного видения. В отличие от создателей традиционных волшебных новелл или любовных повестей авторы мэйсёки и хёбанки были гораздо более свободными в выборе изобразительных средств. Стремясь к достоверности описания, они отказывались от общепринятых клише в изображении внешности и характера персонажей.
Процесс преодоления традиционных канонов особенно наглядно проявился в чрезычайно богатой пародийной литературе XVII в. Трудно найти такое произведение прошлого, которое не подверглось бы в эту эпоху пародийному переосмыслению, не оказалось бы заключенным в «насмешливо-веселые кавычки» (М. М. Бахтин). На рубеже XVII в. появилась книга «Собачье изголовье» («Ину макура») — пародия на знаменитые «Записки у изголовья» Сэй Сёнагон (X в.). В 1619 г. были изданы «Собачьи записки от скуки» («Ину-но цурэдзурэгуса») — травестийный вариант «Записок от скуки» Кэнко-Хоси (XIV в.). В середине столетия огромную популярность снискали «Повести-подделки» («Нисэ моногатари»), трактующие в комическом ключе «Исэ моногатари» (конец IX — начало X вв.). Интерес к пародийной интерпретации классики не ослабевал и во второй половине века, определяя одну из существенных сторон творческого метода Сайкаку. Пародийная обработка старых сюжетов в XVII в. не была нацелена на дискредитацию «чужого» слова. Функция ее была менее радикальной, но зато более конструктивной. Пародируя, авторы не просто подвергали язык и стиль оригинала насмешливому искажению, но как бы воссоздавали его заново на иной мировоззренческой и эстетической основе. Пародийное слово обнажало ограниченность воплощенной в первоисточнике концепции действительности, «подправляло» оригинал сообразно новому пониманию жизни (не случайно пародийные произведения того времени назывались «наоси», это слово означало не только переложение, изменение, но и поправку, исправление). Пародийный смех уничтожал пиететное отношение к традиционным темам и персонажам, сообщал изображаемому живой импульс достоверности. В русле пародии формировались принципы свободного и непредвзятого анализа жизненного материала.