История всемирной литературы Т.5
Шрифт:
Особенно тяжелым было положение народов Оттоманской империи, где завоеватели исповедовали и насаждали совершенно чуждую коренному населению нехристианскую религию, да и по культуре стояли на ином уровне. В Габсбургской монархии XVIII век — все-таки время просвещенного абсолютизма (Мария-Терезия, Иосиф II). Через посредство Вены образованное венгерское дворянство могло соприкоснуться (Бешенеи) с западноевропейской, с предреволюционной французской мыслью. В этом отношении литературы народов Габсбургской монархии — сравнительно, скажем, с южнославянскими — ближе к Польше (с ее коронованными и некоронованными меценатами).
Гнет завоевателей, позднее появление городов, утеснение и искоренение письменности, религиозные гонения осложняли и затрудняли становление буржуазных отношений, национальной
Просвещение в Болгарии, Молдавии и Валахии, в Хорватии, Сербии и Словении зарождалось в русле просветительства вообще, и литературное движение только начинало там в XVIII в. выделяться из общекультурного. Предметом же и средоточием литературной борьбы в Чехии и Словакии, Молдавии и Валахии, Греции и Венгрии становился литературный язык — задача создания его и усовершенствования. Речь, таким образом, шла о необходимых первоначальных предпосылках нового становления литературы.
Буржуазное развитие в странах Центральной и Юго-Восточной Европы шло подчас особыми, запутанными и парадоксально противоречивыми, «окольными» путями. Поскольку в одних (Польше, особенно Венгрии) буржуазия отсутствовала или была крайне слаба, ее социально-экономическую и идейно-культурную роль выполняло дворянство. В других, где дворянство было истреблено (а частью онемечено или отуречено), как в Чехии, Словакии или Болгарии, Сербии, Албании, просветительскую миссию принимали на себя образованные представители разночинно-городского сословия и мелкого духовенства. Встречаясь с демократическими тенденциями в самой церкви, новые социально-гуманистические идеи вызревали в религиозной оболочке, и первыми поборниками рационализма становились духовные лица (Обрадович в Сербии, Паисий в Болгарии, Бернолак в Словакии).
Кроме того, буржуазные отношения — в своих державных интересах, для централизации власти и упрочения господства над национальностями — бралась иногда насаждать сверху и сама абсолютная монархия-поработительница. Так, в Габсбургской империи многочисленные буржуазные по содержанию реформы проводил Иосиф II. Это — при всем их прогрессивном значении — вело одновременно к невыгодному для народа разобщению национальных и социальных стремлений, требований, к противопоставлению одних другим. Консервативная часть венгерского дворянства, например, защищая свои помещичьи привилегии, противилась реформам, противопоставляя им своекорыстно и патриархально понимаемую национальную «свободу». Городское же сословие и крестьянство оставались равнодушными к национальной борьбе, провозглашаемой такими «патриотами».
Просветительские социально-философские веяния в эту часть Европы проникали медленно (особенно поздно, иногда уже одновременно с Французской революцией и под ее влиянием, — в занятые турками балканские земли). Просветительский перелом в литературе наступил здесь только в середине (Польша) или во второй половине, даже последней трети века (Венгрия, Греция, Словакия). И там, где можно говорить о сколько-нибудь развитых художественных направлениях и стилях (Польша, Венгрия), классицизм появлялся уже в просветительской форме. Предшествовало же ему обычно барокко, господство которого продлилось до середины XVIII в. А просветительский классицизм, сосуществуя с сентиментализмом и плебейски, фольклорно окрашенным рококо, далеко вышел за рубеж XVIII в., не утратив привлекательности для писателей и читателей Польши, Венгрии даже в 10—20-х годах следующего столетия, когда там выступают уже романтики.
Классицистские нормы здесь поэтому менее, в частности, строги, чем в свое время в западноевропейских литературах. Требования и образцы классицистских поэтик включают и отражают уже позднейшее, современное их авторам состояние западных (и собственной) литератур (ср. «Епистолу о стихотворстве» Сумарокова). Так, например, басня, жанр «низкий» в глазах Буало, не вызывала никакого предубеждения у законодателей эстетического вкуса в Польше, Венгрии.
Вместе с тем задачи формирования национального самосознания, освобождения от чужестранного гнета вносили в литературы Центральной и Юго-Восточной Европы возвышенно-патриотические настроения и стремления (подхваченные потом романтизмом и определившие его особую окраску). Даже борьбе вокруг языка эти задачи придавали особую драматическую остроту и эпическую высоту. И в онемечиваемых, и в отуречиваемых странах речь шла не только о создании и улучшении литературного языка, но нераздельно с этим и о его сохранении и эмансипации — о противодействии чужеродному языковому засилью. В Венгрии деятельность так называемых «обновителей» языка и литературы была прямым продолжением политического движения венгерских «якобинцев», которые антифеодальные (республиканские) цели соединяли с национально-освободительными.
То же можно сказать о несвойственном в общем западноевропейской классицистской драматургии тяготении к национально-исторической тематике. Если в Польше или в России почву для этого можно усматривать в сознаваемой передовыми дворянскими кругами необходимости создать централизованную монархию, то в Венгрии интерес к национальному прошлому питали прежде всего явные антигабсбургские тенденции. В обоих случаях, однако, классицистская драма своей патриотической этико-политической окраской несколько отличалась, отступала от западноевропейской.
Кроме того, в силу несчастливых исторических обстоятельств (долголетний чуженациональный гнет и преследования), которые стесняли и замедляли культурное развитие подавляющего большинства стран Юго-Восточной и Центральной Европы, особую, вспомогательную литературную роль, незнакомую в XVIII в. Западу, приобретал в них фольклор. У просветителей этой части Европы, особенно плебейски, демократически настроенных, он не встречал пренебрежительного отношения. Напротив, фольклорные образы, интонации, само мироощущение были (в Польше, Венгрии) орудием просветительской эмансипации литературы, помогая восстановить в ней национальную, народную традицию — в частности, оригинально, в ренессансном духе осмыслить рококо. Фольклор же, в свою очередь, питала, сохраняя и давая ему новую жизнь, давняя и непрекратившаяся освободительная народная борьба. В Венгрии, например, породившая свой фольклор антигабсбургская война Ракоци началась в 1703 г. как крестьянское восстание и продолжалась около десяти лет. Мы не говорим уже о непрерывно возбуждавшем творческую народную фантазию брожении, сопротивлении оттоманскому игу в южнославянских странах, в Греции и Албании.
Национальный общественный подъем, который после Великой французской революции пережил на Западе известную паузу, здесь в большинстве стран непрерывно нарастал вплоть до восстания Костюшко, революции 1848 г. и других демократических выступлений. И поэтому фольклорная линия национальной культуры (меньше стесняемая придворными, сословно-аристократическими, а также буржуазно-мещанскими канонами и вкусами) в Средней и Юго-Восточной Европе подчас заметней. Небезынтересно в этой связи, что виднейший венгерский поэт-просветитель Чоконаи-Витез — недоучившийся школяр, а большинство его произведений, ставших классическими в венгерской литературе, — жизнелюбиво-фольклорны по содержанию и форме.
И классицизм нельзя здесь поэтому просто уподобить западному (например, французскому XVII в.). Он не только преломляется сквозь призму идей энциклопедистов, творчества Вольтера, Руссо и не только принимает освободительно-патриотическую окраску. Складываясь в борьбе с косно-сословным сарматским (Польша) и контрреформационным иезуитским (Венгрия) барокко, он отчасти усваивает также барочно-фольклорные элементы. Сильнее и отчетливее всего классицизм вследствие специфических условий (критико-теоретическая деятельность образованных меценатов) заявил о себе в Польше. Но и там он выступил не в самом строгом и изысканном, а подчас почти простонародно пестром облачении (сошлемся хотя бы на традиции народно-ярмарочных представлений, бытовизм ситуаций и языка в комедиях Богомольца).