История всемирной литературы Т.5

Бердников Георгий Петрович

Несмотря на отдельные талантливые пассажи, сам замысел «Генриады» был обречен на неудачу. Возрождение давно уже мертвого жанра героической эпопеи (впрочем, в этом Вольтер был не одинок — опыты Клопштока, Хераскова и др.) неизбежно приводило писателя к натянутости стиля, к искусственности структуры. К. Маркс заметил по этому поводу: «Капиталистическое производство враждебно известным отраслям духовного производства, например искусству и поэзии. Не учитывая этого, можно прийти к иллюзии французов XVIII века, так хорошо высмеянной Лессингом. Так как в механике и т. д. мы ушли дальше древних, то почему бы нам не создать и свой эпос? И вот взамен «Илиады» появляется «Генриада»» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 26, ч. 1, с. 280).

Историческая проблематика легла в основу и другого произведения Вольтера, его знаменитой поэмы «Орлеанская девственница».

Работая над

ней, Вольтер старательно изучал исторические материалы, но по своей концепции поэма была призвана опровергнуть большинство из суждений хронистов и историков. Но опровергал и высмеивал Вольтер не подлинную суть событий, не сам подвиг Жанны д’Арк, а сплетенную вокруг этого подвига церковную легенду, богобоязненную и сусальную. Показательно, что поэт завершает свою книгу (над которой он работал все 30-е и 40-е годы и издал в 1755 г.) снятием осады с Орлеана: Вольтер прекрасно понимал, что шутливый тон и глумливый смех были бы неуместны в рассказе о трагическом финале жизненного пути героини. Развенчание религиозных суеверий, фанатизма, мракобесия было основной задачей поэмы. Поэтому на ее страницах так много отрицательных образов, так или иначе связанных с католицизмом. Это и церковнослужители — от простых сельских кюре до королевских духовников и епископов, и герои церковных легенд — святой Денис, патрон Франции, святой Георгий, архангел Гавриил и т. д. Основной прием их разоблачения — снижающий: вот сластолюбивый монах Грибурдон, мечтающий совратить Жанну и дерущийся из-за нее с деревенским конюхом, вот духовник английского рыцаря, волочащийся за прекрасными дамами, вот миланский епископ, обрекающий на страшную казнь свою племянницу Доротею, не удовлетворившую его вожделений. Таковы и небожители, яростно дерущиеся или же состязающиеся в сочинении хвалебных од. Нарочито снижен, огрублен (по сравнению с церковной легендой) и образ самой Жанны. У Вольтера она служит при конюшне на постоялом дворе. Она крепко стоит на земле, она плотна телом, сильна, решительна и прямолинейна. Таким образом, в этом образе Вольтер развенчивает не исторический прототип, а его церковное переосмысление. Как заметил писатель много позже (в «Опыте о нравах»), «пусть из Жанны не делают ясновидящей, а признают в ней лишь слабоумную девушку, одержимую манией пророчества; она — деревенская героиня, которую заставили играть большую роль; она — мужественная девушка, которую инквизиторы и ученые в своей трусливой жестокости возвели на костер».

Как видим, приемы снижения и пародирования ставят поэму Вольтера в русло ренессансных традиций. Для него особенно важен опыт Ариосто, автора поэмы «Неистовый Орландо», и Рабле, который явился для Вольтера олицетворением всей специфической сатирической линии французской литературы. В духе ренессансных комических эпопей повествование Вольтера льется свободно и прихотливо, сюжетные линии сменяют друг друга, переплетаются, разбегаются в разные стороны. Патетические сцены (впрочем, подаваемые обычно с лукавой иронией) сменяются нарочито сниженными описаниями или галантными любовными картинами. В ткань поэмы постоянно вторгается автор; он подсмеивается над переживаниями героев, рассказывает немного о себе, колеблется, не решаясь поведать о слишком откровенной альковной сцене. Автор — человек эпохи Просвещения, поэтому эта поэма о прошлом, рассказанная на языке возрожденческих эпопей, остается памятником своего времени.

Героиня Вольтера бесконечно далека от бесплотности и аскетизма, коими наделяли ее сторонники церковной легенды (в том числе поэт XVII в. Жан Шаплен, которого Вольтер особенно зло пародировал). Вольтеровская Жанна не чурается любовных утех, лишь данный ею обет заставляет девушку откладывать их, чтобы потом вознаградить рыцаря Дюнуа за доблесть и верность. Героиня постоянно подвергается настойчивым ухаживаниям и домогательствам, противостоять которым ей порой удается с великим трудом (как, например, «нежной дерзости» ее осла). «Орлеанская девственница» — во многом эротическая поэма. Если Жанне удается сохранить целомудрие, то от падения к падению идут другие героини книги — обольстительная кокетка Агнеса Сорель (в этом образе содержался намек на любовницу Людовика XV г-жу де Помпадур), прелестная Доротея и т. д. Но эротика Вольтера легка и иронична, она соответствует вкусам того круга светских либертенов, с которыми в молодости был связан писатель. Эротика поэмы отвечает задачам не только развенчания церковной легенды, аскетичной и ханжеской, но и проповеди жизнерадостного свободомыслия, того гедонистического и сенсуалистского отношения к жизни, которое отличает многих мыслителей и писателей Просвещения.

Литература эпохи классицизма знала, конечно, веселую эротику и лукавый смех (таков, например, «Налой» Буало). У Вольтера, однако, сделан в этом шутливом жанре новый шаг вперед: у него ирония и пародия, жизнерадостная проповедь чувственных наслаждений, вообще рассказ о происшествиях комичных и нелепых служит важным идейным и художественным задачам. Оставаясь «катехизисом остроумия» (Пушкин), возможно именно благодаря этому, вольтеровская поэма в тоне легкой, не всегда пристойной болтовни ниспровергает сам дух католицизма и внушенной им литературы, проводит продуманную критику библейских текстов, вскрывает противоречия и нелепости церковного учения.

Таким образом, поэма Вольтера далеко уходит от классицистического метода; последний обогащается теперь ренессансными традициями комических эпопей и гедонистическим свободомыслием поэзии рококо. Но главное отличие «Орлеанской девственницы» — это ее просветительская направленность.

При всем том концепция поэмы не получила единодушного признания и среди просветителей. Так, Ф. Шиллер позднее резко выступал против очевидного унижения национальной героини. В этом Шиллер видел пренебрежение героическим началом в человеке.

Да! Чистое чернится но впервые,

И доблесть в прах затоптана стократ.

Но не страшись! Еще сердца людские

Прекрасным и возвышенным горят, —

(Перевод А. Кочеткова)

писал Шиллер в стихотворении «Орлеанская дева» (1801) уже после создания им одноименной драмы, которая всем своим содержанием полемически противостояла поэме Вольтера.

Серьезную трансформацию классицизма обнаруживаем мы и в драматургии Вольтера, глубоко осознавшего и развившего традиции своих предшественников — Корнеля и Расина. Театр был, наверное, самой стойкой и самой сильной страстью Вольтера. С театром связаны и его первые литературные успехи. Писатель был официально признан именно как драматург.

Вольтер стал создателем просветительского классицизма во французской драматургии, отличного от классицизма XVII столетия. Эти отличия обнаруживаются уже в первой трагедии Вольтера — «Эдип» (1718). Написанная на традиционный сюжет, она вводила в театр новую, просветительскую проблематику, прежде всего настойчиво проводимое писателем через все пьесы осуждение произвола деспотической власти и религиозного фанатизма. В «Эдипе» Вольтер развенчивал образ монарха, который оказывался отнюдь не справедливым, способным на ошибки и не чуждым жестокости.

Подчеркивал писатель и зависимость героя от суеверий, насаждаемых жрецами; этим он разоблачал клерикализм. Пьеса Вольтера тем самым приобретала гражданственное звучание. Дальнейший шаг в деле создания жанра политической трагедии Вольтер сделал в двух трагедиях из римской истории, созданных после посещения писателем Англии и знакомства с драматургией Шекспира. Это«Брут» (1730) и «Смерть Цезаря» (1731). Здесь писатель обращается к двум кульминационным моментам древнеримской истории — падению царской власти и возникновению республики (в первой пьесе), становлению императорского строя (во второй). Центральные персонажи обеих трагедий оказываются перед выбором между чувством и долгом. Чувства эти разные, но долг один — верность интересам родины, верность республиканским идеалам. Следуя этим побуждениям, Брут из первой трагедии осуждает на смерть своего сына Тита, полюбившего дочь изгнанного из Рима Тарквиния. В этой пьесе верным интересам республики оказывается отец, а сын предает их. Иначе во второй трагедии. Вольтер подхватывает давно опровергнутую легенду и делает Брута незаконным сыном Цезаря. Защитником республиканских идеалов становится, таким образом, сын, решающийся на убийство отца, угрожающего республиканскому строю. Но Вольтер не делает Цезаря отталкивающим узурпатором, его герой верит в спасительность своей миссии, ибо Рим погряз в раздорах и идет к гибели.

Тема тиранической власти, столь ярко поставленная уже в первых вольтеровских трагедиях, получает дальнейшее развитие в следующих его пьесах.

В «Заире» (1732), одной из самых прославленных трагедий Вольтера, эта тема получает новое решение. Здесь проблема власти связывается с проблемой терпимости и осуждением религиозного фанатизма. Вслед за расиновским «Баязетом» (откуда заимствовано и имя героини) Вольтер переносит действие на Восток и рисует обычаи, верования, нравы, отличные от христианского Запада. Темой трагедии является столкновение разных идеологий и их воздействие на людей. Носителем восточной, мусульманской морали выступает в «Заире» Оросман.