История всемирной литературы Т.6
Шрифт:
Это заявление Кинтаны, свидетельствующее о том, что и писатель, приверженный к эстетике предыдущего этапа, осознавал необходимость перемен в художественном мышлении, вплотную подводит к вопросу о генезисе романтизма в Испании. По устоявшейся точке зрения, романтизм в испанской литературе утверждается в начале 30-х годов; в первые же десятилетия века налицо лишь теоретические предпосылки романтизма: первые статьи, пропагандирующие европейские романтические доктрины, полемика сторонников и противников новой литературы. Начало этой пропаганде было положено в 1814 г. Иоганном Николасом Бель де Фабером, пересказавшим для испанцев «Лекции о драматическом искусстве и литературе» Шлегеля. Вслед за Шлегелем Бель де Фабер требовал пересмотреть отношение испанцев к драме Золотого века и в особенности к Кальдерону. Он считал классицизм, осуждавший испанскую драму как «неправдоподобную» и «варварскую», временным отклонением от столбовой дороги европейской и, уж во всяком случае, испанской литературы. Бель де Фабер ценил в искусстве героическое, коллективное начало, но связывал его с христианством и средневековым рыцарским духом.
Ф. Гойя. Стервятник. 1810 г.
Офорт из серии «Бедствия войны». Лист 76
Возражал ему Хоакин де Мора, защищавший установления классицистической эстетики как соответствующие веку разума и прогресса. Эта полемика тянулась несколько лет. Когда в 1820 г. Бель де Фабер собрал свои выступления по этому поводу (статьи, памфлеты, пародии, переводы) в книжку под названием «Защита Кальдерона и старого испанского театра против офранцуженных в литературе», то выявилось, что наряду с обновленной трактовкой испанской классики Бель де Фабер вел широкую пропаганду романтической эстетики, отнюдь не сводившуюся к переводам и пересказам из Шлегеля. Он ссылается на Скотта, Вордсворта, Байрона, особенно часто на де Сталь; возражая против обвинений в ненависти к просвещению и энциклопедистам, он в то же время протестует против «механистической морали», «тирании разума», не считающегося с особенностями национальной действительности. Искусству необходимо, заключает Бель де Фабер, «живое и всеобъемлющее воображение, способное воссоздать давние времена и самые далекие от нас нравы».
Знакомство с романтической доктриной продолжилось благодаря выступлениям других критиков. Наиболее значительным было «Рассуждение о влиянии современной критики на упадок испанского театра» Агустина Дурана (1828). Возможности пропагандистов европейского опыта были ограничены цензурными запретами: ведь до конца 1820-х годов в Испании не могли быть изданы даже романы Скотта. Конечно, некоторые писатели знали их в подлиннике или во французском переводе. Рафаэль Умара, автор первого романтического романа на историческую тему «Рамиро, граф Лусены» (1823), в прологе говорит, что его задачей было приспособить к запросам испанской публики опыт Скотта и других, еще неизвестных в Испании европейских романистов.
Наряду с пропагандой и усвоением европейского опыта, существенную роль в подготовке испанского романтизма сыграл и другой фактор, пока что недостаточно проясненный исследователями. Не следует придавать исключительное значение манифестам, полемике и т. п. — это искажает облик испанского романтизма, связывая его изначально с антипросветительской и реакционной (если иметь в виду идеологическую позицию Бель де Фабера)
мыслью. На самом деле в те же годы романтическое миросозерцание самозарождалось в творчестве ряда испанских художников в момент кризиса просветительских иллюзий. При этом, однако, не происходило решительного разрыва с идеологией Просвещения. Так, еще в 1800 г. в Париже на испанском языке вышел роман в письмах «Корнелия Бороркия, или Жертвы инквизиции», автор которого укрылся под инициалами А. К. Г. Книга была запрещена цензурой, но печаталась в Испании в годы революции 1808—1814 гг. и вновь в 1820—1823 гг. Неизвестный автор был воспитан в духе просветительской идеологии. Но в поступках и монологах персонажей, оказывающихся бессильными перед громадой старого режима, в их отчаянной и безуспешной защите права на личную свободу и счастье, в победе общего порядка над отдельным человеком уже угадывается образ новой коллизии, силуэт нового героя.
Вскоре появились творческие личности с огромным потенциалом, самостоятельно вырабатывающие романтическое миросозерцание. Их присутствие в духовной жизни Испании первых двух десятилетий века заставляет пересмотреть теорию, по которой возникновение романтизма в Испании ставилось в зависимость от проникновения извне отдельных романтических идей, в частности эстетики братьев Шлегелей.
Прежде всего романтизм рождается уже на рубеже веков в творчестве Франсиско Гойи, а к 1814 г., т. е. в момент завершения картин «Атака мамелюков 2 мая 1808 г.» и «Расстрел на холме принца Пия 3 мая 1808 г.», выражается художником с такой полнотой и экспрессией, как, может быть, нигде в Европе. Даже при том, что «Черные картины из Дома Глухого», эти настоящие романтические мифы, созданные Гойей в начале 1820-х годов, не были известны современникам, все же воздействия полотен о мадридском восстании, «Бедствий войны», рисунков и портретов тех лет достаточно, чтобы в духовной атмосфере страны почувствовать могучее дыхание романтического искусства.
Замечательна в этом плане и личность Хосе Марии Бланко Уайта (1775—1841), журналиста, поэта и прозаика, участника войны за независимость, либерала, сбросившего священнический сан и вынужденного окончить жизнь в изгнании. Еще в 1803 г. он прочитал в Экономическом обществе Севильи «Речь о поэзии», содержащую некоторые постулаты романтической эстетики. В начале 1820-х годов в эмигрантских изданиях Бланко Уайт опубликовал несколько очерков в романтическом духе и статью «О наслаждении невероятным вымыслом» — замечательный манифест романтической эстетики. Как и Бель де Фабер, Бланко Уайт нападает на просветительскую рассудочность: «Напрасно тщатся те, кого именуют философами, искоренить самую способность нашего ума рисовать неведомые миры и воображать себя
Таким образом, уже в первые десятилетия XIX в. испанский романтизм существует как влиятельное духовное движение, хотя собственно литературные его достижения еще невелики. Но последовавшее затем подобно взрыву утверждение нового литературного направления было бы невозможно, если бы новые художественные идеи, новый вкус не укоренились бы уже в умах широкого круга образованных испанцев.
ИСПАНСКИЙ РОМАНТИЗМ. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
Снятие цензурных запретов, возвращение либералов-эмигрантов дали сигнал романтическому наступлению, хронику которого можно составить буквально по месяцам 1834—1835 гг. В начале 1834 г. выходит двухтомник стихов Анхеля Сааведры. В предисловии к этому изданию общественный и литературный деятель А. Алькала Галиано развивает широкую концепцию романтизма как явления, вырастающего из национальной почвы, тесно связанного с традициями и обычаями каждого народа, но не ограничивающегося изображением этих традиций. Романтизм, говорится в предисловии, воплощает воспоминания о прошлом и наши сегодняшние чувства. В мае того же года в приложении к журналу «Ревиста эспаньола» опубликованы две анонимные статьи о двухтомнике Сааведры (авторство приписывается тому же Алькала Галиано или М. Х. де Ларре). По мнению критика, Сааведра «придал испанский облик романтизму». Наиболее близким и сопоставимым с поэмой Сааведры «Мавр-подкидыш» критику кажется творчество Мицкевича. Эта параллель свидетельствует не только о литературном кругозоре критика, но и о том, что «лицо» испанского романтизма уже достаточно выявилось, определилось.
Ф. Гойя. Атака мамелюков 2 мая 1808 г. Ок. 1814 г.
Мадрид. Музей Прадо
В том же мае 1834 г. состоялась премьера драмы «Заговор в Венеции» Фр. Мартинеса де ла Росы (1787—1862) и появилась рецензия Ларры на этот спектакль, провозглашающая новую эстетику театрального зрелища: экспрессия, нарастающий драматизм, резкие контрасты вместо правдоподобия и рассудочной правильности. В сентябре была представлена драма самого Ларры «Масиас», а в марте следующего года увидела свет рампы наиболее значительная драма испанского романтизма «Дон Альваро, или Сила рока» Сааведры. В безбрежном потоке романтических пьес, захлестнувшем мадридские и барселонские подмостки в последовавшие годы, выделяются «Трубадур» (1836) А. Гарсии Гутьерреса (1813—1884) и «Теруэльские влюбленные» (1837) Х. Э. Артсенбуча (1806—1880). Оба спектакля были тут же замечены и откомментированы Ларрой. Критическая мысль идет рука об руку с поэтическим вдохновением. На следующий же день после премьеры романтические драмы анализируются в свете общих художественных идей направления.
Романтическое движение торопится к своей кульминации. В течение нескольких лет создаются все лучшие произведения Ларры, Эспронседы, Сааведры. В 1844 г. после нескольких несовершенных драматургических опытов молодой поэт Хосе Соррилья (1817—1893) выводит на сцену своего «Дон Хуана Тенорио». Также в 1844 г. печатается один из лучших исторических романов — «Сеньор Бембибре» Э. Хиля-и-Карраско (1815—1846).
На этом заканчивается период оригинального и значительного творчества испанских романтиков. Еще долго живут и много пишут Соррилья, Гарсия Гутьеррес, Артсенбуч, но это, за крайне редкими исключениями, бесконечные самоповторения. Меняется и тон литературной критики: теперь господствует брюзгливое недовольство эксцессами новой школы, порицаются и высмеиваются выспренность, нагромождение ужасов, нарушение правдоподобия ради пущего эффекта. Тот же Алькала Галиано, который провозгласил приход романтизма, в 1849 г. констатировал: «Романтизм уже окончился и даже стал смешным, потому что стал вульгарным...»
Испанских романтиков при всех различиях в политических взглядах объединяла общность художественного мышления, общность видения мира. Взлет испанского романтизма пришелся на те годы, когда гребень романтической волны в Англии, Франции, Германии уже спадал. Испанцы имели возможность в течение почти трех десятилетий вживаться в романтические идеи и образы. Испанские писатели обычно не маскируют влияния или даже заимствования: они открыто указывают на них эпиграфами, реминисценциями, мемуарными признаниями. Но совершенно неверно на этом основании считать испанский романтизм явлением вторичным, эпигонским. И дело, конечно, не в том, что талант иногда позволял им превзойти источник заимствования. (Так, исследователи, заметившие, что «Песня пирата» Эспронседы написана, по-видимому, в подражание «Фрегату Ла Серьез, или Жалобе капитана» А. де Виньи, признают, что стих Эспронседы ритмически богаче, поэтические формулы афористичнее и чеканнее, вольнолюбие и безрассудная удаль пирата переданы патетичнее). Испанский романтизм впитал чужие идеи — но он высказал и свои, и высказал их со страстной убежденностью. Вдохновляясь чужими образами, он дал мировому искусству и свои, отмеченные неоспоримой оригинальностью.