История вторая: Самый маленький офицер
Шрифт:
— Да, конечно… наверное, глупо было ожидать другого ответа, — поспешно, может, даже излишне поспешно, кивнула Кочуйская и, выпрямившись, козырнула, но не успела открыть рот, как Заболотин махнул рукой:
— Вольно, господин сержант. До свиданья.
Эля вышла, на пороге столкнувшись с Кромом. Тот залез внутрь и многозначительно произнёс:
— Ну-ну.
— Очень смешно, — с досадой отозвался Заболотин.
— Да я ещё ничего не сказал!
— А я ничего и не ответил. Пошли наружу. Ты Кондрата видел? Ну, прапора Кондратьева, из разведвзвода… — Заболотин не договорил, поскольку в палатку просунулась смуглая горбоносая голова.
— Я здесь, ваше высокоблагородие, — сипло произнесла она, и горбоносый ужом проскользнул в палатку. Он был брит налысо, так что его затылок глянцево поблёскивал в свете фонаря, широкоплеч, а нос гостя не просто обладал орлиной горбинкой, но и слегка был свёрнут набок. Пошевелив мощными челюстями, словно что-то пережёвывая, Кондрат нехотя поднял руку для приветствия, ничуть не смущаясь отсутствием головного убора.
— О, вечер добрый. Вольно… Тогда пойдёмте на улицу, — поднялся с места Заболотин. — Потолковать надо. Можно даже сказать — посоветоваться… А ты, Сивка, подожди меня здесь.
Алёна грустила и обиженно молчала вплоть до того момента, как они подошли к машине. Милиционеры переглянулись, старший по званию отдал честь, и они ушли. Врач выказал желание осмотреть рану, но Сиф забрался в микроавтобус и оттуда уже буркнул:
— Просто оцарапало.
— Рану надо обработать, — непреклонно ответил врач, забираясь следом. У двери маячила Алёна, не решаясь лезть под руку врачу.
— Залить перекисью — и готово, — не сдавался Сиф, которому больше всего на свете сейчас хотелось отрубиться и не чувствовать раны.
— А так же вколоть обезболивающее и перевязать. Снимите рубашку, сдарий… фельдфебель, да?
— Фельдфебель.
— Здесь есть аптечка, — наконец неуверенно подала голос Алёна и, не дожидаясь согласия, полезла за чемоданчиком. Врач не стал возражать, решив, видимо, как можно меньше спорить — быстрее сможет обработать рану.
— Сдарий фельдфебель, рубашку, — только напомнил он терпеливо.
Сиф буркнул что-то, смутно похожее на согласие и аккуратно сел на край сиденья, тронул рубашку и замер, мужественно грызя губу. Смертельно хотелось рыдать в голос.
— Ой, Господи… — потрясённо воскликнула Алёна, когда Сиф, сжав зубы, рванул и без того вспоротую выстрелом рубашку.
— Хорош? — севшим голосом поинтересовался мальчик, с каким-то мстительным удовольствием наблюдая, как прирождённый цыганский загар с Алёны сходит. Она не побледнела, а посерела.
— Х-хорош, — сглотнув, девушка отвернулась.
— Комплименты будете расточать сдарию фельдфебелю потом, — прервал их врач. Сиф его только сейчас соблаговолил разглядеть: невысокий, с аккуратной седой бородкой мужчина, улыбка мягкая, но взгляд — непреклонный. Такого не переупрямишь…
— Да вот вам моя спина, — офицерик повернулся так, чтобы было удобнее осматривать рану. Он очень старался говорить и выглядеть бодро, но всё равно чувствовал, что выглядит не лучше Алёны. Наверняка бледный, как болотное молоко, с искусанными губами… красавец, одним словом. Ещё и руки, кажется, дрожат. Главное, чтобы у врача не дрожали.
Но опасения Сифа не оправдались. Руки у мужчины были твёрдые и аккуратные. На фоне боли их прикосновение почти не чувствовалось.
— Так, а теперь не дёргайтесь, раз, два… — на лёгком выдохе «три» шприц впился в многострадальную спину чуть ниже, и Сифу очень-очень захотелось в голос завыть на воображаемую луну. Но он сдержался, напоминая себе, что давным-давно пообещал командиру при девушках не выражаться, и, не дыша, принялся беззвучно считать до десяти, сорвавшись на семёрке и судорожно выдохнув:
— На-авкино молоко!
— Потерпите, — невозмутимо отозвался врач, вынимая шприц. — Э-э… будьте добры, откройте перекись, — повернулся он к Алёне.
Раздался смачный чпок, и Алёна жалобно спросила: — Может, лучше в какой-нибудь травмпункт, а?
— Лей! — зверским голосом приказал Сиф. — Потом… поговорим… Н-на-авкаже блато! — от незабываемого ощущения шипучки на ране, он перешёл на забольский. — Кагдеж безбальне подеяй, навкаже малько погочури тева!
— Э-э… Сиф, что ты сказал? — уточнила ошарашенная Алёна. Сиф, до этого момента бледный, покраснел пятнами:
— Это… я про обезболивающее…
— А «навкаже малько» как-то там дальше? — любознательно спросила девушка, радуясь, что Сиф отвлёкся от боли.
Мальчик сглотнул, и красные пятна на лице стали ещё ярче:
— Это непереводимый оборот… совсем непереводимый… только полковнику не говори, что я так, э-э… выражался при тебе. И вообще не повторяй эту фразу.
— Ну а примерно хотя бы что значит? — не отступалась Алёна, всегда интересующаяся иностранными языками. Врач закашлялся, но в кашле Сиф расслышал с трудом сдерживаемый смех, отчего лицо ещё больше налилось жаром.
Но упёртая Алёна не отставал, и нехотя офицерик ответил:
— Ну, «навакаже малько» — это «навкино молоко»… — на этом он замялся, и дальше переводить отказался наотрез. — Давай уж лучше ссадины на коленях залью, — забрал он у Алёны перекись. — Хорош я, навкино молоко. Колени в болото, спина в болото, а уж про одежду вообще молчу…