История вторая: Самый маленький офицер
Шрифт:
Сиф сделал вид, что его ужасно интересует форма плафона на стене, и устремил свой взгляд на него, но отчего-то плафон оказался в странной близости от головы Алёны. А соблазн поглядеть, какое выражение спряталось в почти чёрных цыганских глазах, был слишком велик, и как-то само собой получилось, что Сиф и Алёна оказались рядом.
— Ну что известно про этих, которые против нас? — спросила Алёна, теребя дырку-колечко в ухе. Мизинец в дырку не пролезал, и это Алёну, похоже, ужасно раздражало.
— Так, немного. Завтра опять с ними встретимся, — неохотно отозвался Сиф, подумав, что это не самая лучшая тема для общения с девушкой.
— Отвратительно, — сморщилась Алёна, будто откусила неспелого яблока. — Они совсем совесть потеряли.
— Они так не думают, — пожал плечами Сиф. Появился Великий князь в сопровождении неизменных братьев-охранников, незадолго до этого вышли и секретарь с советником — неизменно вдвоём. Оглядев скучающую толпу из пяти ожидающих его человек, Иосиф Кириллович возвел глаза к потолку и объявил:
— В следующий раз явлюсь первым и буду всех ждать. Для справедливости.
Все сразу же уставились куда-то в стороны, пряча улыбки.
Не прошло и минуты, как Алёна сумела втянуть Сифа в незамысловатый разговор ни о чём. Рассказы перемежались бесцеремонными расспросами, серьёзные выводы — шутками, и Сиф наконец-то отвлёкся от тяжёлых мыслей, позволив себе расслабиться и нести всякую чушь. На ужине молодые люди уселись рядом и, казалось, даже не вспоминали об остальных, хихикая над собственными глупыми шутками. Это было именно то, чего им обоим постоянно не хватало: отсутствие обязательств и причин взвешивать каждое слово.
О Тиле за весь ужин Сиф вспомнил лишь единожды: поймав на себе внимательный взгляд Одихмантьева. Чуть заметно кивнув пожилому советнику, Сиф вернулся к разговору с Алёной, понимая, что сию минуту для Тиля всё равно ничего не сделать. А значит, размышления можно пока отложить. Слишком уж тяжело…
Поэтому вспомнил он о Тиле во второй раз только поздно вечером, раскинувшись на кровати и глазея в потолок, где светилось расплывчато-прямоугольное пятно от светившего в окно фонаря. В голову не приходило ничего, кроме уже решённого: встретиться с Тилем ещё раз и расспросить его как следует. Должен же понимать художник, что Сиф пытается избавить его от довольно крупных проблем!
Ещё Сиф немножко, перед тем как заснуть, подумал об Алёне. Она была совсем не похожа на привычную Расточку с десятками расточек в волосах и заразительным смехом. Она была взрослой и становилась серьёзной гораздо чаще. Она… так глядела иногда на Великого князя, что Сиф завидовал и хотел одного: чтобы на него тоже кто-нибудь так взглянул!
«Ничего, будущее покажет, что делать с Тилем, с Алёной… Да и Расточкой тоже. Будущее наступит завтра…» — успел сонно подумать Сиф, когда светлое пятно на потолке поменяло форму и превратилось в первую фигуру цепочки сновидений. А во сне Алёна и Раста о чём-то спорили, а Тиль всё уходил и уходил куда-то по незнакомому, опустевшему после артобстрела городу. Фоном Сифовых снов всегда были образы военного времени.
Будущее наступило противным комариным писком будильника.
С трудом вынырнув из сна, Сиф зашарил рукой по кровати рядом с собой, нашёл телефон и ткнул в первую попавшуюся клавишу. Хотелось убиться, но не вставать. Радужные перспективы казались сонным бредом и больше не освещали будущее столь красочными огнями. Что там Тиль, что Алёна…
Увы, желание поваляться в кровати осталось в разряде несбывшихся мечтаний. Из соседней комнаты гласом труб Армагеддонских раздался голос полковника:
— Подъём!
Пришлось внять рефлексам и скатиться с кровати: на полу мысли бегали уже гораздо оживлённей.
Итак, сегодня начинается «охота». Пока снайпер КМП будет стараться кого-то из них подстрелить, Краюхины и командир, в свою очередь, будут стараться его вычислить и взять живьём. К их услугам, в принципе, местная милиция, но поднимать её раньше времени на уши не предполагалось.
Вспомнив всё это, Сиф протёр глаза и поднял голову вверх. Вовремя — к дивану как раз подошёл Заболотин-Забольский во всей красе парадной формы Лейб-гвардии. Почувствовав необычайный прилив сил — кому охота утро начинать с выслушивания выговора? — Сиф птицей взлетел на ноги, вытянулся по струнке и пристукнул босыми пятками.
— Вот так-то лучше, фельдфебель, — сделал строгое лицо полковник. — Вольно! Через три минуты чтобы освободил ванную. Марш!
— Так точно, ваше высокородие! — старательно бодрым голосом отозвался Сиф и моментально вылетел в ванную, стоило Заболотину слегка нахмуриться.
Через две минуты сорок Сиф уже рапортовал командиру о выполнении приказа. Ещё через четыре минуты в ванной стихла электробритва, и в комнате вновь появился Заболотин, по офицерскому обычаю гладко выбритый, за исключением тонкого изгиба усов. Быстро заваренный чай, слегка подгоревшие тосты — в рекордно короткие сроки оба офицера позавтракали и собрались.
— Основной приказ помнишь? — уточнил Заболотин, поправляя кобуру.
— Так точно. Не лезть, — кисло ответил Сиф, которому такой приказ сбил то лёгкое, будоражащее кровь воодушевление, которое всегда охватывало офицерика перед «боевым» заданием, будь то на войне или в Москве.
В этот день всё делалось на удивление споро и быстро. На ходу менялись планы — например, в гостинице оставался советник. Меньше народу — Краюхам проще. Иосиф Кириллович также выразительно поглядел на Сифа, но тот поспешно скрылся от княжеского взгляда за спиной Филиппа Краюхина. Вскоре с балкона появился и Лёша, пропахший табаком насквозь.
— Курение вредно, — заметил Одихмантьев, ничуть не огорчившийся, что остаётся. А вот секретарь князя, похоже, был далеко не в восторге от того, что его берут «на охоту». Даже тихое, укоризненное «Лев Кассианович, это будет совсем подозрительно, если и вы останетесь» — князя — не приободрило его. С Сифовой точки зрения это было глупо: Краюхины ведь справятся, и ничего не случится.
— Ну и что, что вредно. Зато нервы в порядке, — отмахнулся от замечания советника Лёша, натягивая форменную куртку. По его словам, табак каждый раз оказывал разное влияние — от бодрящего до успокаивающего, но при этом обычно морщился Филипп и бурчал себе под нос что-то про брата-наркомана.