История яхты «Паразит»(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том XVI)
Шрифт:
Перед Ферри стоял фетиш. Зубы Ферри почти выбивали звенящую дробь. Швед отвел от него глаза. Саббаторе стонал ритмично и без выражения, как машина, вырабатывающая боль.
— Меня спасут, — с огромным усилием прохрипел командор, видя, что швед проснулся. — Маскотта моя. Спасут меня одного.
— Нас ищут все время, — выдавил швед из своей коченеющей гортани.
— Спасут меня, — монотонно сказал Ферри, указывая пальцем на свою шею. — Я должен дожить до спасения.
Швед не ответил.
— Мне нельзя умереть, — строго покачал головой командор. Он лег, завозился и положил обе руки под щеку.
Торбальдсену было невыносимо трудно двигаться и шевелиться. Но он знал, что потом будет еще трудней. Он приказал себе встать, приказал вынуть из мешка блокнот и начал писать; букв уже не было в его почерке: были сломанные черточки, треугольники, искалеченные полукруги, похожие на звериные следы…
«… 17 июля 1928 г. 80°15' сев. шир. Тихо. Нас ищут. Я знаю. Нас зовут радио всего мира. Так должно быть. Саббаторе кончается. Я здоров. Могу продержаться еще четыре дня. Писать не могу, двигаться даром не могу. Важно для науки: Ферри поклоняется фетишу. Полковник Ферри — обезьяна. Осмотрите его ступни, исследуйте мозжечок. Как холодно…».
Обессилев, он оставил блокнот валяться на льду.
Командор слабо дернул его за рукав:
— Вы умираете? — спросил он глухим и быстрым шепотом.
Торбальдсен поднял голову.
— Нет. Еще можно держаться.
Он взглянул на лицо Ферри и вздрогнул. Если об исхудавшем лице говорят, что от него остались одни глаза, то в лице командора пропало все, кроме косматого подбородка, выдавшегося далеко вперед.
— Саббаторе умирает, — сказал Ферри, подтащив свое тело поближе к Торбальдсену, и почти весело подмигнул.
Швед молчал…
— Саббаторе умрет, — настойчиво продолжал командор, — тогда мы его…
Саббаторе перестал стонать. Мгновенье спустя он издал пронзительный нечеловеческий крик. Торбальдсен вскочил на ноги. Саббаторе судорожно сел, упираясь здоровой рукой в лед.
— Я жив! — крикнул он по-итальянски. — Вы видите — я жив! — Кусок какого-то кровавого студня вылетел вместе с криком из его губ и застрял в бороде. Командор хотел встать, но упал на четвереньки и только приблизил свое лицо к лицу Саббаторе.
— Это бунт! — захрипел командор, не помня себя. — Молчать! Я приказываю. Бунтовщиков предают суду.
— Я жив! — зарыдал Саббаторе.
Торбальдсен выхватил из своего мешка круглую жестянку. Это были последние консервы.
— Получайте! — крикнул он, бросая жестянку между Саббаторе и командором «Роккеты». Ферри сразу замолк и набросился на добычу; дрожащей рукой он отцепил от пояса нож. Саббаторе вспыхнул и затаил дыхание. Жесть заверещала под ножом.
Полярный воздух абсолютно чист и абсолютно пуст. Можно пройти всю Арктику, не уловив ни малейшего запаха жизни. И если, случайно, обоняние находит пищу, человек пьянеет.
Ферри поранил себе палец. На меху рукавицы выступила кровь. От ее запаха и от ощущения тепла командор обезумел.
— Гей! — зарычал он, обращаясь к шведу. — Из-за вас я поранил руку.
Но швед стоял, обернувшись к нему спиной; он стоял с поднятыми руками, закинув голову и подавшись всем корпусом вперед.
«Он молится», — подумал Ферри.
Револьвер был страшно тяжел. Почти так же тяжел, как маскотта. Командор поднял его на уровень груди; оружие оттягивало руку, и он поддержал ее другой рукой.
Торбальдсен обернулся. Он крикнул что-то бодро и звонко, но в это мгновенье грянул выстрел. Сначала Саббаторе понял только, что консервы свободны, и завладел ими; звук выстрела еще не дошел до его помутненного сознания.
Торбальдсен упал, широко распахнув руки.
Только тогда Саббаторе услышал грохот. С ужасом он поднял руку к глазам, но, не удержав равновесия, свалился на бок.
Ферри бросился к трупу Торбальдсена и припал к его груди; пуля прошла навылет. Командор пил горячее. Горячего было много, но оно залепляло горло и с трудом прокатывалось по пищеводу в желудок.
Согревшись, Ферри встал и потянулся. Он был потрясен.
— Мадонна миа! — прошептал он. Шум в его ушах рос, ширился, распирал голову и грудь. Ровный густой гул несся над ледяной пустыней. К горлу Ферри подступила судорожная тошнота. Он в ужасе растолкал Саббаторе и грузно сел рядом с ним.
— Я страшно пьян, — пробормотал командор, — помоги мне!
Саббаторе услышал и открыл глаза. Увидев окровавленное лицо, он в предсмертном томленье заметался головой по льду. Внезапно он дернулся, как бы порываясь встать, и захлебнулся счастливым выдохом.
С юга летел аэроплан, он шел низко над пестро-пенной зеленой водой и его утробный рокот приближался с каждой минутой.
— Ловите его! — пролепетал Саббаторе.
Ферри остолбенел; закинув голову, он улыбался. Вдруг он вскочил на ноги и потряс кулаками.
— Скорей! — крикнул он вверх. — Скорей!
Саббаторе легко и ловко поднял со льда свое омертвелое тело.
Он чувствовал себя крепким, довольным, молодым, — да и могло ли быть иначе? — Стоял такой теплый полдень, так славно цвел боярышник над заливом! Кроме того, Саббаторе назначили командором дирижабля новой конструкции… Пока дирижабль подадут, можно успеть отлично выкупаться! Но как трудно снимать сапоги, если одна рука здесь, а другую забыл дома!…
Гуденье аэроплана становилось все ближе и ближе.
… Ферри потряс его за плечи. Лицо командора страшно дергалось.
— Зарубите себе на носу, — он так и сказал, — зарубите себе на носу, идиот! Это вы убили шведа в пылу ссоры: он поносил бога и короля. Слышите, вы?
Саббаторе нахмурился и гордо поднял голову: ему решительно не нравился этот тон. Черт знает, что делается в армии! Форменная крамола!
— Молчать! — взвизгнул он.
Правая рука его медленно поднялась, останавливаясь и дрожа; он слабо ударил командора по физиономии.