История яхты «Паразит»(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том XVI)
Шрифт:
Ферри на мгновенье остолбенел.
«Он убьет меня!» — пронизала вдруг мозг Саббаторе удивительно реальная мысль. Все мускулы его напряглись; грудь, плечи, даже темя налились дикой энергией. Он выхватил из-за пояса револьвер и выстрелил. Командор упал навзничь.
Саббаторе вызывающе огляделся. Цветы боярышника были сплошь усеяны пчелами; пчелы оглушительно гудели; их становилось все больше и больше…
Тут он заметил, что на солнечном песке сидит большая жаба; передние лапы ее были подняты.
— У… потаскуха! — пробормотал он. — Мадонна!
Он хотел опрокинуть ее ногой, но тварь была очень тяжела. Тогда, судорожно вздыхая и захлебываясь, он провез ее по скрипучему льду и столкнул в воду…
Потом воздух почернел от пчелиного гула.
Аэроплан JR2 исполнил свой долг; он снизился и сделал посадку. Люди, которых он привез, сошли на лед. Саббаторе встретил их без особого восторга.
— Я приказываю оставить меня одного, — сказал он, — я командор.
А. Шерман. ЙО-ХО-ХО, И БУТЫЛКА РОМУ!
В 1928 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла в свет книга в скромной зелено-черной обложке, изображавшей тонущий корабль под пиратским «Веселым Роджером». Незнакомое имя автора, Эдлис Сергрэв, к которому было нахально прибавлено «эсквайр» — немедленно и безошибочно напоминало о далеких островах, сундуках с награбленным, висельниках на рее, бочонках с ромом и одноногих пиратах с ножами в зубах. Одним словом, об «Острове сокровищ» Р. Л. Стивенсона и прочих пиратских романах.
На первых же страницах, однако, правоверный критик И. Рубановский (в его активе — работа редактором в ЗИФе и цензором в Главлите) расхолаживал чересчур доверчивого читателя. Нет ни островов, ни сокровищ, ни Эдлиса Сергрэва… «Автор — не Эдлис Сергрэв (такого, кажется, нет и не было), — писал Рубановский, — но ряд блистательных европейских созвучий двух этих слов напоминает нам десяток писателей, которых читали, любили и чьи имена похожи на эту фамилию. Может быть, даже какой-нибудь „попутчик“ или пролетарский писатель скрывается под этой звучной фамилией, так похожей на ласкающие слух имена Эмилио Сальгари или Луи Жаколио».
Вообще-то нам кажется, что предисловие Рубановского появилось в книге совсем не случайно: дело в стране шло к сталинскому «великому перелому», поток приключенческой и фантастической литературы параллельно шел на убыль, и издательству необходимо было обезопасить себя от возможных нападок. Рубановский, впрочем, говорил отнюдь не самые глупые вещи — замечая, к примеру, что «Яхта „Паразит“ вовсе не одна повесть. Это — сто повестей, а может быть, и больше. <…> „История яхты“ не повесть, а исследование о штампах, традициях и схемах в авантюрно-морском романе, исследование, из которого выброшены все публицистические ремарки и оставлены ловко пришедшиеся друг к другу цитаты».
Но будь «Паразит» только «исследованием» штампов и набором сколько угодно пародийных цитат, книга не понравилась бы ни Рубановскому, ни нам. А книга у «Эдлиса Сергрэва» получилась очень веселая — литературная удача, близко сходная по подходу к материалу с «Двенадцатью стульями» И. Ильфа и Е. Петрова. В романе рассказывается о незадачливом экипаже яхты, принадлежащей консулу одной из балканских микродержав; не получая жалованья, они угоняют суденышко и становится пиратами, грабящими турецкие лодки с контрабандой. Пиратский быт рушится под напором мелких акул-капиталистов и… проникшей на корабль тройки комсомольцев, а также «кустаря-одиночки» Левы Промежуткеса. Отныне пираты заняты в основном заполнением анкет, бесконечными собраниями и заседаниями и выкрикиванием лозунгов. Наконец, «перековка» пиратов завершена, и корабль «Новобыт» — бывший РОПИТовский «Георгий Победоносец», «Парадиз» и «Паразит» — триумфально берет курс на СССР. Чего же лучше: ведь большинство пиратов — и элегантный Роберт Поотс (автор полагает, разумеется, что читателю известно слово «поц»), и роскошный Эмилио Барбанегро по прозвищу «Корсар», и итальянец-фашист Титто Керрозини — оказываются русскими эмигрантами, француз-толстовец Анна Жюри — беглым растратчиком Чичиковым, а бывший кок и корабельный священник Фабриций — и вовсе молочницей Акулиной…
«Эдлис Сергрэв» мог бы ограничиться этой великолепной пародией на всевозможные штампы романов морских и пиратских приключений от Сальгари до Сабатини, а также советских подражателей западных «приключенцев» и «труды» безграмотных переводчиков. Но — не ограничился. «Паразит» — широкая пародийная панорама советской литературы первого послереволюционного десятилетия, в которой нашлось место и М. Горькому, И. Эренбургу и И. Бабелю, и М. Светлову и Б. Лавреневу, и А. Адалис и И. Аксенову, и О. Мандельштаму и И. Сельвинскому (последним приписаны в романе идиотические «переводы»). Это — и масштабная сатира на «быт и нравы» комсомольцев и комсомольские газеты и журналы.
К сожалению, многие язвительные шутки автора останутся столь же многим современным читателям непонятным. Многие ли из них, читая об экономисте и доморощенном философе Застрялове, поймут, что это — карикатура на «сменовеховца» и «национал-большевика» Н. Устрялова? Или же при восклицании «Луна с правой стороны, сэр!» вспомнят о нашумевшем в двадцатые годы романе С. Малашкина «Луна с правой стороны», посвященном разврату в комсомольской среде? А при описании задорно переходящей от мужчины к мужчине Маруси — о молодежном «половом вопросе» в повестях и рассказах того же С. Малашкина, П. Романова и Л. Гумилевского? И вероятно, даже некоторые вполне искушенные читатели не сразу сообразят, что «глубокомысленные» высказывания Левы Промежуткеса («Что такое — страдать? — Притворяться. Что такое притворяться? — Страдать. Что такое Лева Промежуткес? — Кустарь-одиночка!» и т. д.) пародируют неповторимый стиль Менделя Маранца — героя очень популярной в то время переводной повести Д. Фридмана.
Кем же был автор «Паразита», замечательной и несправедливо забытой книги? Не так давно один из московских букинистов высказал предположение, что под псевдонимом «Эдлис Сергрэв» скрывался одаренный поэт, писатель и путешественник Б. М. Лапин (1905–1941), погибший под Киевом во время Второй мировой войны. В пользу этого предположения говорит многое.
«Он увлекался старыми мелкими романтиками и китайской революцией, космосом и словообразованиями, ходил на бурные литературные диспуты, мечтал об Индии», — писал в воспоминаниях о Лапине И. Оренбург (Лапин был женат на его дочери Ирине). «Вскоре он перешел на прозу, но стихи продолжали притягивать его к себе. В различные книги он включал свои стихотворения, выдавая их за переводы старых таджикских поэтов, чукотских заклинаний, японских танок, американских песенок <…> Языки ему давались легко, в нем жила страсть лингвиста. Он читал на немецком и на фарси, на английском и на языках народов Севера; знал сотни китайских иероглифов».
И действительно, автор «Паразита» — в отличие от ряда малограмотных советских «приключенцев» и фантастов эпохи — демонстрирует широкую эрудицию (в эпиграфах он свободно оперирует именами А. Бергсона и Вольтера, Кораном и Г. Гейне) и глубокое знание современной ему литературы, в особенности поэзии. Прибавим к этому замечательные способности к версификации — «пиратские песни» и «жестокие романсы» в романе превосходны! — немалую склонность к мистификации, в том числе вставкам вымышленных стихотворных текстов — и увлеченность «восточной» (а также, как мы увидим ниже, и северной) экзотикой. Все это чрезвычайно характерно для Лапина. Вдобавок, имя Лапина появляется в примечании на одной из первых страниц книги; похоже, упоминание имени достаточно малоизвестного в те годы литератора в подобной маркированной позиции говорит само за себя.