История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2
Шрифт:
Один из крестьян, разумного вида и более взрослый, приблизился ко мне и спросил по-итальянски, почему я убил барана.
— Чтобы его съесть, предварительно заплатив.
— Но Его Святость может захотеть за него цехин.
— Вот цехин.
Поп берет цехин, уходит, и вся распря окончена. Крестьянин, который со мной говорил, сказал, что служил в войну 16 года и оборонял Корфу. Я сделал ему комплимент и попросил найти мне удобное жилье и хорошего слугу, который сможет готовить еду. Он сказал, что предоставит мне целый дом, и сам будет готовить еду, но надо подняться в гору. Я согласился, и мы поднялись, сопровождаемые двумя рослыми мальчиками, один из которых нес мой мешок, а второй — моего барана. Я сказал этому человеку, что хотел бы взять на службу двадцать четыре парня, таких же, как эти двое, подчиняющихся воинской дисциплине, которым я буду
Мы приходим в дом, очень удобный, в котором на первом этаже мои три комнаты, кухня и длинная конюшня, которую я преобразую в кордегардию. Он покидает меня, чтобы найти все, что мне необходимо, и прежде всего женщину, чтобы пошила мне рубашки. В течение дня я получаю все это: кровать, мебель, хороший обед, кухонную утварь, две дюжины парней — все со своими ружьями — и пожилую портниху с молодыми помощницами, чтобы готовить и шить рубашки. После ужина я остался в самом превосходном настроении среди этого общества, состоящего из тридцати человек, которые считали меня своим сувереном и не могли понять, что я собираюсь делать на этом острове. Единственное, что мне не нравилось, это что девушки не говорили по-итальянски: я слишком плохо знал греческий, чтобы надеяться образовать их своим словом. Я увидел свою гвардию построенной на следующее утро. Боже, как я смеялся! Мои замечательные солдаты были все «Пали-кари» [22] , но компания солдат без униформы и без дисциплины внушала смех. Они смотрелись хуже, чем стадо баранов. Они должны были, однако, научиться владеть оружием и подчиняться приказам своих офицеров. Я установил три караула — один в кордегардии, другой в моей комнате и третий под горой, где он наблюдал за пляжем. Он должен был предупредить нас, если замечал появление какого-нибудь вооруженного судна. Первые два — три дня я собирался развлекаться, но я больше не считал происходящее баловством, поскольку предвидел, что наступит день, когда я должен буду прибегнуть к силе, чтобы защититься от силы. Я думал привести всех к присяге, но еще не определился. Мой лейтенант заверил, что все зависит от меня. Моя щедрость обеспечила мне любовь всего острова. Моя кухарка, которая нашла мне портних для шитья рубашек, надеялась, что я полюблю какую-нибудь из них, но не всех; я превзошел ее надежды, она обеспечивала мне благосклонность всех тех, кто мне нравился, и обеспечила мою благодарность. Я вел поистине счастливую жизнь, поскольку мой стол был также отменным. Я ел только сочного барашка и бекасов, подобных которым я едал только двадцать два года спустя в Петербурге. Я пил только вино из Скополо и лучшие мускаты с островов Архипелага. Лейтенант был моим единственным сотрапезником. Я ходил на прогулку только в сопровождении его и двух моих «Паликари», которые должны были меня защитить от некоторых молодых людей, которые были мной недовольны, поскольку им казалось, что мои портнихи — их возлюбленные — их покинули из-за меня. Я думал о том, что без денег я был бы здесь несчастлив, но неизвестно, осмелился бы я без денег покинуть Корфу.
22
крепкие и храбрые — греч.
По окончании недели, сидя за столом, за три часа до полуночи, я услышал окрик «Кто идет» от моего караула в кордегардии. Мой лейтенант выходит и заходит минуту спустя, говоря, что приличный человек, говорящий по-итальянски, пришел сказать мне что-то важное. Я приглашаю его войти, и в сопровождении лейтенанта тот входит и поражает меня, говоря с грустным видом: «Послезавтра, в воскресенье, пресвятейший отец Делдимопуло вас огласит отлучением в форме Катаромонахии [23] . Если вы ему не помешаете, гнилостная лихорадка перенесет вас в мир иной за шесть недель».
23
проклятие — греч.
— Я никогда не слышал о таком снадобье.
— Это не снадобье. Это проклятие, насылаемое святой церковью через руку, которая обладает такой силой.
— Почему этот священник хочет меня убить таким образом?
— Вы возмутили
Предложив ему выпить и получив вежливый отказ, я пожелал ему доброй ночи. Дело представилось мне важным, поскольку, если я и не думал о Катаромонахии, я подумал о ядах. Назавтра, в субботу, на рассвете, не говоря моему лейтенанту, я направился в одиночку в церковь, где поразил попа следующими словами:
— При первых признаках лихорадки я всажу вам в лоб пулю, так что подумайте хорошенько. Выдайте мне проклятие, которое убьет меня сразу, или молитесь. Пока.
Дав ему этот совет, я вернулся в свой дворец. В понедельник, очень рано, он явился с визитом. У меня болела голова. На его вопрос, как я себя чувствую, я сказал об этом; я, однако, очень смеялся, поскольку видел, как он старается меня убедить, что это влияние тяжелого воздуха острова Казопо.
Через три дня после этого визита, в тот момент, когда я садился за стол, дальний караул, наблюдавший за берегом моря, поднял тревогу. Мой лейтенант вышел и четыре минуты спустя вернулся, сказав, что только что из вооруженной фелуки на берег сошел офицер. Призвав мою команду к оружию, я вышел и увидел офицера, который в сопровождении крестьянина поднимался в гору, направляясь ко мне. Он был в шляпе с опущенными полями и старательно раздвигал тростью заросли, мешающие пройти. Он был один; не имея причин опасаться, я вошел в свою комнату, приказав своему лейтенанту отдать офицеру воинские почести и проводить ко мне. Взяв свою шпагу, я ждал его стоя.
Я вижу входящего адьютанта Минотто, который приказывал мне идти на «Бастарду».
— Вы один, — говорю я, — и вы явились как друг. Обнимемся.
— Хорошо, что я явился как друг, потому что в качестве врага у меня недостаточно сил, чтобы действовать. Но то, что я вижу, кажется мне видением.
— Садитесь, и пообедаем вдвоем. Будет хороший стол.
— С удовольствием. А потом мы вместе уедем.
— Вы уедете один, если захотите. Я уеду отсюда при условии не только отмены ареста, но и получив сатисфакцию. Генерал должен приговорить к галерам этого сумасшедшего.
— Будьте уверены и вернитесь со мной по доброй воле. У меня приказ привезти вас силой, но, не имея такой возможности, я вернусь и доложу об этом; вас заставят вернуться таким образом, что вы вынуждены будете подчиниться.
— Никогда, дорогой друг; меня возьмут только мертвым.
— Вы сошли с ума, потому что вы неправы. Вы не подчинились приказу, который я вам предъявил, явиться под арест на «Бастарду». Вот что составляет вашу вину, потому что по вашему делу вы сто тысяч раз правы. Сам генерал это сказал.
— Я должен явиться под арест?
— Разумеется. Субординация наш первейший долг.
— А вы бы на моем месте поехали?
— Я не могу этого знать; однако знаю, что, не поехав, я совершил бы преступление.
— Если я явлюсь теперь, меня сочтут гораздо более виноватым, чем тогда, когда я не подчинился неправому приказу?
— Я этого не знаю. Поедемте, и вы все узнаете.
— Как же я поеду, не зная своей участи? Вы этого не дождетесь. Пообедаем. Если я сочтен виноватым до такой степени, что используют силу, я прибегну к силе; и я не стану более виноват, даже если прольется кровь.
— Нет, вы станете более виноваты. Пообедаем. Хорошая еда, возможно, сделает вас более рассудительным.
К концу нашего обеда мы услышали шум. Мой лейтенант сказал, что это толпы крестьян, которые скопились неподалеку от моего дома, чтобы быть в моем распоряжении, прошел слух, что фелука прибыла из Корфу, чтобы меня арестовать. Я приказал ему разубедить этих добрых и смелых людей и отпустить их, выдав им бочонок кавальского вина.
Уходя, они разрядили в воздух свои ружья. Адъютант сказал мне, смеясь, что это красиво выглядит; но будет ужасно, если я отправлю его на Корфу без себя, потому что он должен будет быть вполне точен в своем рапорте.
— Я поеду с вами, если вы дадите мне слово чести отпустить меня на Корфу свободным.
— У меня приказ препроводить вас к г-ну Фоскари на «Бастарду».
— В этот раз вы не выполните этот приказ.
— Если генерал не найдет средства заставить вас повиноваться, он поступится своей честью, и поверьте мне, он найдет такое средство. Но скажите, прошу вас, что вы будете делать, если генерал, чтобы позабавиться, примет решение оставить вас здесь? Но он вас не оставит. После моего рапорта решат кончить дело без пролития крови.