История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2
Шрифт:
Поев постно и довольно плохо, я спустился переговорить с хозяйкой, и сказал ей, что не постою за расходами, что хочу получить превосходный ужин, безусловно постный, но с прекрасной рыбой, трюфелями, устрицами и со всем, что есть лучшего на рынке Тревизо, и особенно с хорошим вином.
— Если затраты вас не смущают, позвольте мне действовать. У вас будет вино из Гатта.
— Я хочу ужин к трем часам [45] .
— Этого достаточно.
Я поднимаюсь и вижу Кристину, ласкающую лицо своего старого семидесятипятилетнего дядюшки. Он
45
примерно в девять часов вечера.
— Знаете, — говорит он, — в чем дело? Моя племянница просит меня оставить ее здесь до моего возвращения. Она говорит, что этим утром, когда я оставил вас наедине с ней, вы провели час как брат с сестрой, и я ей верю; но она не учитывает, что она вас стеснит.
— Нет, наоборот; будьте уверены, что она мне доставит удовольствие, потому что я нахожу ее в высшей степени любезной. И в том, что касается моего и ее долга, думаю, что вы можете на нас положиться.
— Я в этом не сомневаюсь. Я оставлю вам ее до послезавтра. Вы увидите меня вернувшимся в четырнадцать часов, чтобы пойти по вашему делу.
Я был так удивлен этаким неожиданным поворотом событий, совершившимся с такой легкостью, что кровь бросилась мне в голову; с четверть часа у меня продолжалось обильное кровотечение из носа, что меня не обеспокоило, потому что такое со мной случалось, но это встревожило кюре, страдавшего геморрагией. Он пошел по этим делам, сказав, что вернется к началу ночи. Когда мы остались одни, я поблагодарил Кристину за доверие, которое она мне оказала.
— Я уверяю вас, мне не терпится, чтобы вы узнали меня получше. Вы увидите, что у меня нет ни одного из тех недостатков, которые отвращали вас от тех девиц, с которыми вы знакомились в Венеции, и я обещаю вам выучиться писать.
— Вы очаровательная и очень разумная девушка, но я прошу вас быть сдержанной в Пр. Никто не должен знать, что мы договорились с вами. Вы будете поступать так, как вам указывает ваш дядя; я ему все напишу.
— Будьте уверены, что даже моя мать ничего не узнает, пока вы не позволите.
Так я провел с ней весь день, делая только то, что казалось мне необходимым, чтобы внушить ей любовь ко мне: любовные историйки, которые ее занимали и которые я ей передавал, не рассказывая об их конце. Она об этом не догадывалась, но делала вид, что все понимает, не желая проявлять любопытство и показаться невеждой; простые развлечения сами по себе, которые не понравились бы городской девице, подготовленной воспитанием, но должны были нравиться крестьянке, поскольку они ее не смущали. Когда вернулся ее дядя, я в уме спланировал выдать ее замуж, поместив ее туда, где содержал раньше графиню.
В три часа по итальянскому времени мы сели к столу, и наш ужин был исключительным. Мне предстояло спорить с Кристиной, которая в жизни не ела ни устриц, ни трюфелей. Вино из Гатта не пьянило, а веселило. Его пили без воды, это вино не старше года. Мы отправились в кровать в час после полуночи, и я проснулся лишь ясным днем. Кюре уехал так тихо, что я не слышал. Я гляжу на кровать и вижу только Кристину, которая спит. Я говорю ей: «Доброе утро». Она открывает глаза, оглядывается, смеется, она приподнимается
— Мой дядя уехал.
Я заявляю ей, что она хороша, как ангел, она краснеет и прикрывает немного лучше свою грудь.
— У меня есть желание, дорогая Кристина, пойти тебя поцеловать.
— Если у тебя есть такое желание, дорогой друг, иди и поцелуй.
Я прыгаю быстро из своей кровати, и приличие требует, чтобы я быстро перебежал к ней. Холодно. То ли из-за приличия, то ли из-за робости, она отстраняется, но поскольку, отстраняясь, она освобождает мне место, мне кажется, что я приглашен занять его. Холод, природа, любовь объединяются, чтобы загнать меня под одеяло, и ничто не оказывает мне сопротивления. И вот Кристина в моих объятиях, и я — в ее. Я вижу на ее лице удивление, невинность и удовольствие; она может видеть на моем только нежное узнавание и пламя радостной любви в победе, к которой пришли без сопротивления.
В этой счастливой встрече, к которой привел только чистый случай, и в которой не было ничего предумышленного, мы не могли ничего ни похвалить, ни повиниться, мы провели несколько минут в молчании, не имея возможности ничего сказать. Наши губы по взаимному согласию только давали и принимали поцелуи. Но мы не могли ничего сказать даже и тогда, когда, после фуги поцелуев, мы стали серьезны и недвижимы, что заставило бы нас усомниться в собственном существовании, если бы пауза еще продолжилась. Но она была краткой. Природа и любовь в совершенном согласии простым толчком взорвали стыдливое равновесие, и мы обратились друг к другу. Час спустя мы успокоились и переглянулись. Кристина первая нарушила молчание и сказала мне с самым спокойным и нежным видом:
— Что мы наделали?
— Мы поженились.
— Что скажет завтра дядя?
— Он узнает об этом, только когда даст нам благословение в церкви своего прихода.
— Когда?
— Когда мы сделаем все соответствующие приготовления к публичной свадьбе.
— Сколько времени на это потребуется?
— Примерно месяц.
— Нельзя жениться во время поста.
— Я получу разрешение.
— Ты меня не обманешь.
— Нет, потому что я тебя обожаю.
— Ты не хочешь что-то обо мне узнать?
— Нет, потому что я тебя вполне знаю и уверен, что ты составишь мое счастье.
— И ты составишь мое. Поднимемся и пойдем к мессе. Кто бы мог подумать, что для того, чтобы обрести мужа, я должна была не ехать в Венецию, а возвратиться к себе.
Мы встали и после завтрака пошли к мессе. Потом мы легко пообедали. Наблюдая за Кристиной и найдя, что ее вид отличается от того, что был у нее накануне, я спросил о причине; она ответила, что причина только та, что заставляет и меня задуматься.
— Мой задумчивый вид, дорогая Кристина, происходит от Амура, который совещается с честью. Дело становится очень серьезным, и удивленный Амур видит себя обязанным подумать. Дело касается того, чтобы нам пожениться перед лицом Церкви, а мы это можем сделать только после поста, потому что время карнавала, которое нам остается, очень коротко, и нам придется ждать до окончания Пасхи, а это очень долго. Нам следует предпринять юридические усилия, чтобы получить разрешение на свадьбу во время поста. Разве не надо об этом подумать?